Моя жизнь распланирована по минутам: встала в пять тридцать, душ, плотный завтрак, высушить волосы, одеться, неброский макияж – в семь вышла из дома, села в машину, дорога час, и, здравствуй, любимый офис.

Мне тридцать. В таком графике я почти с двадцати лет, как робот – встала – помылась – поела – оделась – поехала. И меня все устраивает, меня очень даже устраивает моя распланированная жизнь.

К своим годам добилась очень многого, а учитывая, что я девушка и пробираться по карьерной лестнице очень тяжело, горжусь собой неимоверно. Двушка в элитке с полностью погашенной за три года ипотекой, кроссовер известной немецкой марки, одежда от модных дизайнеров, походы в салоны красоты и возможность отдыхать на почти любых курортах мира…Вот только последним я редко пользуюсь. Отдыхать мне некогда. Два года в режиме нон-стоп, с родными вижусь раз в полгода, хотя их очень люблю и скучаю, и живем мы почти на соседних станциях метро. Но мне некогда.

И меня это устраивает, мне это нравиться. Вернее, нравилось до недавнего времени.

Усталость накатилась так внезапно – вот вчера ты бегала кузнечиком в обычном распорядке своего дня, а сегодня головы не можешь оторвать от подушки. Настолько резко накрыло, что я даже не верила в это, пытаясь скрести свое тело с кровати и пустить его по отработанному кругу.

И первый раз мне это удалось, но с каждым днем становилось все труднее и труднее вставать по утрам, мчаться в своем обычном темпе. Я осунулась, побледнела, и уже когда отражение в зеркале мне выдало нечто непонятное с четкими синяками под глазами, впалыми щеками и почему-то слегка посиневшими губами, поняла – надо мчать в больницу.

Мой босс Игорь Дмитриевич дал контакт доктора Полевского Виктора Константиновича. Он онколог, врач от Бога. Но зачем мне онколог?

Всё же записалась на прием. От общения остался неприятный осадок тревоги – врач, слушая меня, был предельно серьёзен и постоянно хмурился. И это не могло не напугать.

А то с какой натянутой жизнерадостностью назначал анализы и обследование, насторожило ещё сильнее.

Спустя три недели, получив все результаты, из которых и мне стало понятно, судя по выделенным циферкам в полученном анализе моей крови, что лечение мне все же требуется.

– Милана Валентиновна, – немолодой врач, снял очки и устало потер переносицу, опустил глаза и взял руками листок, в который раз уперся в него, бегая взглядом по строчкам. Нацепил очки, нахмурился и опять принялся вчитываться в результаты.

Я уже поняла, по нервному напряжению своего лечащего врача, по тому, как он избегал смотреть мне в глаза – диагноз мало приятен. Но, чтобы настолько…

Наконец собрав волю в кулак, Виктор Константинович посмотрел в глаза, стараясь подобрать более подходящую подбадривающую интонацию в своем голосе, вынес приговор:

– У вас лейкемия, агрессивная форма, быстро распространяющаяся. Лечение – поддерживающая терапия, “химия”.

К такому диагнозу я была не готова. Мне тридцать лет. Всего тридцать! Многого не успела в своей жизни! У меня нет любящего мужа, детей! У меня даже так вожделенного лабрадора нет, я планировала в следующем году. В этом ипотеку закрыла на свою двушку. Да, работала, строила карьеру, к своим годам достигла много – топ-менеджер с отличным окладом, с еще большими перспективами дальнейшего роста…И к чему сейчас теперь это все? К чему бессонные ночи за отчетами, схемами, презентациями? К чему жертва в угоду карьере личной жизнью, друзьями?

– Сроки? – смогла выдавить из себя.

– Год-полтора, – тихий голос Виктора Константиновича ворвался в моё сознание оглушительным ревом.

– А причина? – спокойно поинтересовалась я.

– Множество, – вздохнул врач. – В основном наследственная предрасположенность, некачественный воздух, их множество. Сейчас главное, найти правильное лечение, чтобы облегчить вам…

– А смысл? Если мне осталось год-полтора, не лучше ли сделать то, что я так давно хотела, но из-за своей занятости не успевала. Я не хочу облучаться и травиться химией.

– Вы поймите, это может продлить вашу жизнь! – возмутился Виктор Константинович.

– На сколько? Год-два? – грустно усмехнулась доктору. – Оставшееся время лучше проведу с родными, а не на больничной койке, – и посмотрев в окно, горько улыбнувшись, зачем-то добавила: – Собаку только не заведу.

– Милая, не опускайте руки, – врач взял мои ладошки в свои и сочувственно посмотрел в глаза.

Сколько таких пациентов проходят, пусть не каждый день, но достаточно часто. Видно было, что ему тяжело говорить о смертельном диагнозе, тем более молодой красивой девушке. Он дал мне максимум полтора, но на самом деле? Никакое лечение уже не поможет – слишком сильно болезнь въелась в кровь. Обратилась бы раньше, можно было бы спасти, но этот коварный недуг притих, маскируясь под обычную усталость и утомляемость, легкое недомогание, которое списывалось на бешеный ритм жизни. Да как можно спокойно сказать человеку, что его все планы и мечты рушатся здесь и сейчас, вот в этом кабинете, тем более, когда жизнь только-только заиграла.

Врач еще пытался говорить о терапии, но я его уже не особо слушала – в голове стучало одно: через год меня просто не будет. Мой жизненный путь закончен, мой путь вообще закончен. Я не верю в другую, загробную жизнь. Дальше нет ничего – только темнота и полное забвение. А так этого не хотелось. Жуткий страх сковал сердце, обдавая холодом каждый уголок моей души…

Выйдя от доктора, побрела к своей машине и глядя в зеркало прошептала одними губами

– За что? – Слезы потоком хлынули из глаз.

Я не могла понять, где так согрешила, что мало того, что отведено так мало жизненного пути, так еще и смерть будет мучительной и болезненной, и не только для меня: мама, папа, сестра – будут переживать. А потом, что с ними будет потом?

Успокоившись, завела машину и поехала домой. Телефон разрывался от звонков, и все по работе. Я безжалостно отключила его и бросила на переднее сидение. Без меня разберутся, все равно скоро нового искать. Уж где-где, а тут заменят и достаточно быстро.

Я еле ехала, не замечая кругом ничего: ни светофоров, ни пешеходов – ничего. Было до дрожи обидно, что со мной вот так. Я так старалась сделать свою жизнь…

А какой я старалась её сделать? Богатой? Достаточной? Да, черт возьми! Почему нет!? Ну не хотела я как у всех – мужа, детей! Собаку хотела, а вот семьи нет. Машину дорогую, красивую – хотела.

Я равнодушна к мелким человечкам. Не не люблю, но и не таю при взгляде на них – мне все равно! Наверное, души у меня нет!

Хотя племянника – Егорушку – обожаю. Правда. Ему всего три года, люблю его сильно. Значит есть душа. А вот папаша его… Вот такой как он будет жить до беззубых дёсен, сбежал в другую страну, бросил мою сестру и двухмесячного сына. Квартиру ещё пытался поделить, козёл. Теперь ни алиментов, ни отца у пацана… Вот почему не он вместо меня!? И плевать, что так нельзя думать! Можно, мне теперь можно!

Слезы катились из глаз, и я остервенело их растирала по лицу. Сейчас во мне бурлила злость на мою судьбу, несправедливую и слишком жестокую.

Я слишком поздно заметила, что светофор горит красным, но все же успела нажать на тормоз, остановив машину в сантиметре от чужого бампера.

Молодой человек вышел с водительского места чудом не поцелованного мной автомобиля, присел на корточки рядом со своим нетронутым бампером. Убедившись, что все цело, поднялся и зло посмотрел на меня. Он уже занёс руку, чтоб покрутить пальцем у виска, но остановился. Лицо его приняло удивленно-встревоженное выражение. Посмотрев ещё пристальнее, молодой человек постоял в нерешительности и сел за руль своей машины, нажал на газ и удалился по своим делам.

А я поняла, что мне надо успокоиться. Свернув в парковочный карман, уронила голову на руль и разрыдалась.