Часом позже Логан, повесив на плечо холщовую сумку, шел по центральному коридору «Люкса». Коридор этот – шутники называли его Дамской дорожкой – сохранился в почти неизменном виде с той давней поры, когда особняк был частной резиденцией. Роскошь била в глаза: широкие полированные деревянные половицы; изящные стенные панели; кессонный потолок; позолоченные бра и огромные, написанные маслом портреты в золоченых рамах. Этот коридор являлся еще и самым длинным в особняке: проходя через все здание, он растянулся, по городским меркам, почти на три квартала, от Западного крыла до Восточного. И тем не менее при всем великолепии посетители видели его крайне редко. Отчасти потому, что третий этаж был отдан под частные офисы и апартаменты стипендиатов «мозгового центра». Другой причиной могло стать данное коридору прозвище – у посторонних, чего доброго, возникли бы неуместные вопросы.

Даму, о которой шла речь, звали на самом деле Эрнестина Делаво, и она была женой первого хозяина «Темных фронтонов». Красивая, воспитанная, образованная, Эрнестина являла собой продукт одной из славнейших бостонских семей и лучших европейских пансионов благородных девиц. К несчастью, она обладала нервическим темпераментом и слабой конституцией. Смерть единственного сына от оспы оказалась для нее слишком сильным ударом. Слезы, проливавшиеся порой без какой-либо особенной на то причины, недостаток аппетита и бессонница стали ее постоянными спутниками. Доктора, призванные ее супругом Эдуардом – человеком весьма эксцентричным, в бессилии разводили руками и прописывали патентованные средства, назначаемые при излечении недуга, называемого ими неврастенией. Однажды ночью (шел 1898 год) Эрнестина Делаво увидела, или посчитала, что увидела, своего умершего сына – простирая к ней руки, мальчик стоял в конце этого самого коридора.

С того раза она каждую ночь бродила по коридору, неустанно призывая сына. Но больше несчастная женщина его не видела. В конце концов, через два года, бурным декабрьским вечером миссис Делаво вышла из особняка, добрела до моря и бросилась с обрыва в Атлантический океан.

Эдуард Делаво так и не оправился полностью от двойной утраты. Остаток жизни он провел в уединении, тратя силы и деньги на изыскание способа установки связи с ушедшими в мир иной супругой и сыном. Почти разорившись, вдовец умер в 1912 году. Заколоченный и необитаемый, особняк так и простоял до тех пор, пока «Люкс» не перебазировался из Бостона в Ньюпорт и не приобрел пустующее здание. Ходили, однако, слухи, что и после появления нового владельца дух Эрнестины Делаво появляется в особо бурные ночи и разгуливает по коридору с платком в руке, призывая сына по имени.

Логан ее не видел. И даже не встречал тех, кто видел. Но легенда не умирала.

Теперь он остановился перед массивной деревянной дверью с табличкой, на которой значилось следующее:

Он постоял секунду-другую, потом постучал. Из-за двери тут же донесся женский голос:

– Войдите.

Логан вошел. Комната оказалась довольно маленькой и, судя по открытой двери в дальней стене, служила приемной. Та, что находилась за нею, была значительно больше. На книжных полках стояли технические журналы и учебники, теснились снабженные ярлычками рукописи; на единственном письменном столе лежали нотные листы и монографии. При этом, как ни странно, комната сохраняла вид скорее организованный, чем беспорядочный. Окон не было, как и фотографий или картин на стенах; их заменяли с полдюжины стеклянных рамок с бабочками – большими и маленькими, монохромными и радужными, как павлины.

За столом сидела женщина лет двадцати пяти или двадцати шести; ее пальцы лежали на клавиатуре рабочей станции. Короткие иссиня-черные волосы, вздернутый носик и – при худеньком телосложении – круглый подбородок с ямочкой, напомнивший Логану Бетти Буп[3]. Накануне он видел ее за обедом в столовой – она оживленно обсуждала что-то с молодыми коллегами.

– Вы – Кимберли Миколос? – спросил Логан в ответ на ее выжидающий взгляд.

– Да, – ответила она. – Язык сломаешь, правда? Пожалуйста, называйте меня Ким.

– Так тому и быть.

Она улыбнулась.

– Боюсь, я знаю, кто вы.

Логан безнадежно вздохнул.

– В таком случае… Вы не против, если я сяду?

– Я даже буду настаивать на этом.

Логан начал садиться, но вдруг заметил на стене у стола рамочку с короткой, отпечатанной черным шрифтом цитатой на латыни: «Forsan et haec olim meminisse iuvabit». Он замер.

– Что такое? – спросила женщина. – Увидели привидение?

– В моей работе это профессиональный риск. Но дело не в этом. – Он сел и указал на рамочку с цитатой. – Вергилий. «Энеида». Книга первая, строка двести третья.

– Какая эрудиция… Всегда есть чем козырнуть.

– Я не знаток по этой части. Просто точно такая же цитата висит и над моим рабочим столом. Может быть, и об этом будет приятно вспомнить когда-нибудь.

Миколос вскинула брови.

– Наверное, это значит, что мы станем лучшими друзьями.

– Может быть. Мне тоже нравятся бабочки.

– Они мне не просто нравятся. Я их обожаю. Еще с детства. Посвящаю им все свободное время. Взгляните на эту. – Она указала на небольшую бабочку в ближайшей рамке: коричневую, с черными глазками и оранжевыми полосами на крыльях. – Сатир Митчелла. Очень редкая. Я поймала ее, когда мне было тринадцать лет. Им тогда еще ничто не угрожало.

– Красивая, – Логан перевел взгляд с бабочки на Миколос. – Так вы знаете, кто я?

– Видела вас в каком-то документальном фильме на Ти-би-эс. О раскопках гробницы древнего фараона – первого фараона, если не ошибаюсь. Вас я запомнила из-за вашей профессии. – Она наморщила лоб. – Какое-то необычное слово. Это… эно…

– Энигматолог, – подсказал Логан, подумав, что сравнение с Бетти Буп несправедливо, и подбородок мисс Миколос больше напоминает Клодетт Колбер[4].

– Точно, энигматолог.

– Что ж, рад, что вы видели тот фильм. Сэкономлю время на вступлении.

Она с любопытством посмотрела на него.

– Будете изучать Дамскую дорожку?

– Увы, нет. Совет директоров поручил мне расследовать смерть Уилларда Стрейчи.

Она медленно опустила глаза и уже совсем другим тоном произнесла:

– Этого я и боялась.

– Мисс Миколос, понимаю, вам трудно. Постараюсь не мучить вас вопросами слишком долго. Но вы были ближе к доктору Стрейчи, чем кто-либо другой. Надеюсь, вы понимаете, почему мне так важно поговорить с вами.

Она молча кивнула.

– Для начала расскажите немного о себе. Как вы попали в «Люкс», как стали работать с доктором Стрейчи…

Миколос отпила чая из стоявшей на столе чашки.

– Я не знаю, насколько хорошо вы знакомы со здешней системой привлечения специалистов. Они довольно привередливы.

– Это еще слабо сказано.

– Примерно так же британцы набирают потенциальных шпионов в МИ-6. «Люкс» держит охотников за талантами в нескольких лучших университетах. Ищут перспективных, подающих надежды ребят с подходящим темпераментом, пытливых, любознательных – «Люкс» обеспечивает своих хедхантеров специальными анкетами, а когда находят, связываются с фондом. Кандидата изучают более детально, и если результат положительный и есть открытая профильная вакансия, ему делают предложение. В моем случае было так: четыре года назад я получила магистерскую степень в Массачусетском технологическом институте и планировала перейти сразу к докторской. Но потом получила награду Компьютерного общества по номинации обфускационных программ, и меня навестил рекрутер из «Люкса». – Она пожала плечами. – И вот я здесь.

– Какая специализация была у вас в МТИ?

– Стратегическое проектирование программного обеспечения.

– Впервые о таком слышу.

– Довольно новая область. Основное направление – защита программ от опасной цифровой среды: «червей», туннелинга, реверс-инжиниринга, вторжений враждебных корпораций или правительств. И, конечно, тот, кто этим занимается, учится писать собственные алгоритмы реверсивного инжиниринга. – Она лукаво улыбнулась.