— Прости мне мою грубость, кузина, — ощущаю пальцы на своей щеке и, стараясь скрыть дрожь отвращения, замираю, пытаюсь отключить все эмоции.

— Твою красоту даже брак с безродным предателем не смог испортить, — голос Мехмеда истекает медом, движения плавные, тягучие, он напоминает кобру, медленно закручивающую свои кольца вокруг жертвы.

— Благодарю Вас за столь лестные слова, Падишах, но Влад Басараб III — законный правитель Валахии, — не сдерживаясь, возражаю я, не в силах стерпеть втаптывание в грязь священного для меня имени.

Мужчина придвинулся ещё ближе, вдыхая аромат моих волос, пропуская прядки сквозь свои пальцы, едва уловимые, почти нежные движения внезапно обрели настойчивость, рука Султана поднялась выше, сжимаясь у корней, выдавливая скупые слезы из глаз. Мехмед резко притянул мою голову к себе, заставляя смотреть на него снизу вверх, пока он выплевывал мне в лицо:

— Ты сбежала с ним вместо того, чтобы стать женой Падишаха! — Голос Мехмеда сорвался на крик, и щека тут же взорвалась жгучей болью от удара, его рука резко отбросила меня от себя, словно я стала ему противна.

— Но я здесь, Падишах, — прошептала я, стискивая зубы от злости, скрываясь за маской покорности.

— Это точно, — мерзко улыбнулся шатен и глаза его сверкнули, — ты здесь.

— Вы обещали, что освободите Валахию и отпустите Аслана, если я являюсь. Я здесь и полагаюсь на твёрдость вашего слова, — стиснутые в гневе челюсти едва позволяли говорить, но я знала, что должна держать себя в руках ради других.

— Надеешься на твёрдость моего слова? — издевательский голос Мехмеда почти перешёл на визг, его рука грубо подняла меня за волосы, заставив встать на ноги.

— А что скажешь ты про клятву твоего драгого муженька, что он принёс Султану? — Почерневшие от злобы глаза впивались в меня, а пальцы снова до боли сжимали волосы на затылке, — какие обещания могут связывать меня с тобой, подстилкой для иноземца, променявшей родную страну и сбежавшей из-под венца? — Пальцы левой руки Падишаха грубо сжались на моих щеках. Он смотрел на меня одновременно с брезгливостью и похотью, внутри все свернулось от омерзения, но я закрыла все чувства под замком, не давая себе такой вольности, как ощущать.

— И все же, Султан милостив, — пальцы до боли впились в кожу на лице, оставляя красные следы от ногтей, — я дал Дракулу возможность выбирать, мой нежный тюльпан, не моя вина, что выбрал он неправильно.

Липкий, мокрый, больше напоминающий змеиный укус, поцелуй обжег губы, но я не двинулась с места, готовая стерпеть что угодно. Когда-то давно, будто в прошлой жизни, я оставила родные земли, отказалась от завидного брака с самим Султаном и отдала свое сердце в сильные руки Карпатского Короля, теперь он был моим домом, а его страна — Родиной. Разве не должен каждый государь ставить интересы страны выше своих собственных? В этом наши с Владом мысли сходились, хотя он бы ни за что не пожертвовал мной, и я проклинала себя за ту боль, что доставлю ему, но он поймет, когда-нибудь.

— Я готова ответить за свои преступления, — твёрдо проговорила я, — прошу только об одном, — не тронь невинного и исполни обещанное.

Мехмед лишь хмыкнул в ответ на мою просьбу и слегка отстранился.

— Ты просишь за свое дитя, Лале, мне это понятно. Когда-то и моя мать просила за меня, — взгляд Султана потускнел, направляясь куда-то себе под ноги, — правда её не пощадили. Ни Великий и Мудрый Мурад, ни такая светлая и добрая Айше, никого не было на её стороне, когда эти мерзавки измывались над ней, и никто их не осудил, когда они отравили её, чтобы убрать с дороги, — глаза Мехмеда то и дело вспыхивали молниями, а когда-то красивое лицо было перекошено гневом.

— Мехмед, что ты несёшь? — его внезапная откровенность и такая грубая ложь, заставили меня выйти из оцепенения, на мгновение забыв о сдержанности, — моя мать всегда защищала Хюму перед наложницами султана, ты же знаешь это! И она бы никогда не стала участвовать в её отравлении, ни за что!

На миг Мехмед взглянул мне в глаза, и я увидела не обозленного мужчину, а маленького испуганного мальчика, что лишился матери. На краткий миг мне захотелось подойти к нему, успокоить, но морок тут же растаял, а лицо Мехмеда вновь исказилось ухмылкой.

— Сегодня здесь я буду вершить Суд, подобный Суду Аллаха, и я буду решать, что есть правда, а что есть ложь. Больше не смей так разговаривать со мной, иначе узнаешь, какой я бываю в гневе, — лицо Мехмеда резко развернулось ко мне, заставляя все робкие надежды внутри меня потихоньку таять, — сегодня грешные предатели ответят за свои преступления, а, что делать с тобой, мой запятнанный тюльпан, я решу в конце. Посмотрим, как ты будешь себя вести.

Закончив свою тираду, Мехмед отвернулся от дрожащей то ли от страха, то ли от гнева, меня и сделал движение рукой, подавая кому-то знак. В шатер тут же вернулась пара янычар, готовая исполнить любой приказ.

— Приведите пленника, — по лицу Мехмеда расползлась довольная улыбка, заставившая все мои внутренности резко ухнуть вниз.

Два крепких война ввели пленника в шатер, грубо подталкивая вперёд, заставляя упасть на колени перед Падишахом. Красногривая голова, будто склоняясь под непосильной тяжестью, была опущена вниз, Аслана слегка качало, но он все же не падал, показывая чудеса выдержки. Я знала, как умеют пытать турки и могла догадываться, что пришлось вытерпеть моему сердечному другу. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я кинулась к нему, но один взгляд Мехмеда заставил меня остановиться. Увидев или почувствовав моё движение, Аслан инстинктивно поднял голову и его дотоле пустые глаза наполнились ужасом.

— Ласточка, что же ты, — не успел закончить он, звонкий удар под ребра заставил Аслана замолчать и осесть на пол, пара рук с другой стороны немедленно подняла пленника и поставила обратно на колени.

— Мехмед, — кинулась я к нему, едва сдерживая слезы, — я пришла, я выполнила твою просьбу, прошу, отпусти его!

Мужчина явно упивался моим отчаянием и болью Аслана, с его лица не сходила плотоядная ухмылка.

— Всё верно, мой лукум, ты пришла, — Султан посмотрел на меня, — пришла и проявила чудеса кротости и смирения, чего не скажешь о твоём муже. Ему я также сделал выгодное предложение, — последние слова звучали почти ядовито, — но, чем ответил мне он?

Один из воинов у входа сделал резкое движение рукой и к моим ногам упал небольшой холщовый мешок, насквозь пропитанный кровью.

— Это голова моего гонца, что принёс твоему мужу моё послание, — Мехмед продолжал улыбаться, глядя, как меня бьёт мелкая дрожь, — посмотри, что сделал твой муж, даже не поведя бровью.

Я замерла, не в силах отвести взгляд от побагровевшей ткани.

— Я сказал, смотри! — Голос султана завибрировал от злости и я опустилась на колени перед мешком. Снова приказывая себе не чувствовать, смотреть, но не видеть, я протянула ладонь и потянула за край, но увидев почерневшую плоть и побелевший глаз, я ощутила, как желудок сжался в болезненном спазме и отвернулась.

— Вижу, деяния твоего драгоценного супруга тебе также не по вкусу, а я ведь предложил ему мир. Теперь каждая смерть будет только на его совести.

Я подняла глаза на Мехмеда, ощущая жгучую ярость внутри, только одно меня останавливало от того, чтобы броситься сейчас на ненавистную фигуру — хрипло дышащий красногривый пленник. Пальцы сжались в кулаки и до крови впились в нежные ладони, боль привела меня в чувства. Я должна сохранять спокойствие, ради Аслана, ради сына, ради Влада, который может быть также в руках Мехмеда. Последняя мысль едва не выбила землю из-под ног, но я удержалась на одном лишь усилии воли.

— К слову, твой суженый сейчас в Тырговиште, — лицо Мехмеда расплылось в широком оскале, глядя, как две пары глаз жадно уставились на него, — да-да, великий Валашский господарь схвачен и посажен в темницу, и не беспокойтесь, долго ждать своей участи ему не придётся, Султан великодушен.

Будто сквозь пелену до меня донёсся сдавленный рык и снова звук глухого удара. Я так и сидела перед окровавленным мешком, пустыми глазами уставившись вперёд. Внутри меня будто что-то оборвалось, ведь до последнего я верила в своего воина, верила, что он выберется из любого окружения, прорвётся сквозь любые преграды и выберется живым, для меня, для нас. Но чего я не учла, так это человеческого вероломства, подкупленных, жадных до злата мятежников, готовых за пару мешочков монет продать и князя, и свою Родину.