Сколько они трахались за эти несколько недель – было не сосчитать. Много. Очень много. Невообразимо дохуя, пожалуй что, – Ви вообще с пубертатного возраста так часто и так легко не возбуждался. И, конечно же, все равно недостаточно.

Но сегодня они побили, кажется, все рекорды. Столько они не еблись даже в первые дни. Впрочем, кажется, про первые дни – не та история. Их голод только возрастал с течением времени.

Ви все еще валялся без сил, уткнувшись лицом в подушку. Дыхание только начинало успокаиваться, сердце – потихоньку восстанавливать ритм. По телу прокатывала мелкая дрожь эха недавнего испытанного невозможного удовольствия. Горячие жесткие пальцы Сильверхенда оглаживали его спину, плечи, очерчивали, судя по всему, линии татуировок и шрамов, задумчиво обводили слова куплета его же песни. Было слышно, как рокербой тихо хмыкнул себе под нос. Наверняка иронично. Каждое его прикосновение отдавалось где-то глубоко в теле соло, вызывая трепет и тягучее томление. Сил в Ви сейчас почти не было, но ему все равно хотелось послушно прогибаться под этими легкими, почти небрежными ласками. Джонни склонился над ним низко, пряди его волос щекотно прошлись по загривку наемника, и тот содрогнулся от удовольствия. Чувствительную кожу обожгло опаляющим дыханием, а язык рокера коснулся линий рисунка змеи, обвивающей плечо Ви, прошелся вдоль изгибов, оставляя влагу, пока не стал сухим, как наждак.

Смутно соло осознавал непривычность происходящего: они не трахались, но рокербой касался его. Не в попытке вызвать возбуждение, просто, блять, так. Ни за чем. Ви охуевал бы куда сильнее, если бы его не распластывало по постели тихое невообразимое блаженство. Из которого его, конечно же, грубо выдрали.

С усилием, мощным толчком Сильверхенд заставил протестующе застонавшего, разнеженного, обессиленного наемника повернуться на бок к нему лицом и уставился гипнотизирующим взглядом своих раскосых карих глаз прямо в зрачки Ви. И соло смотрел и смотрел жадно в ответ, застекленевший в этом моменте, будто парализованный, и не мог отвести взгляда от родных черт – еле заметных следов мимических морщин на лбу, на переносице, хищного носа, высоких скул, широкой челюсти, упрямого подбородка, носогубных складок, четко говорящих о том, что на лицо это часто наползает ироничная усмешка, жестких, но поразительно чувственных губ.

А рокербой опустил глаза, разглядывая теперь его тело, провел рукой по страшному шраму идущему через весь торс, начинающемуся между сосков и заканчивающемуся у пупка.

- Откуда? – голос Джонни был ленивым и тихим, бесстрастным, и Ви любил его сейчас особенно за полное отсутствие в интонации жалости.

- Заказ. Катана, – прикосновение было приятно-щекотным, и наемник поежился.

Ладонь рокера продолжала один за другим ощупывать многочисленные шрамы от пулевых и ножевых ранений, выболевшие, белесые, недостаточно мелкие, чтобы быть до конца исправленными стимуляторами, пятнавшие потрепанную шкуру Ви. Тот лежал тихо, наблюдая за тем, как Сильверхенд буквально рисует карту его тела.

Рокербой вдруг поднял голову и протянул руку – сильные, жесткие от мозолей пальцы неожиданно коснулись полос оптических имплантов соло, идущих от нижнего века по щеке. Ви моргнул от внезапности и улыбнулся несколько несмело непривычному для Джонни жесту. Рокер на улыбку не ответил, оставаясь серьезным. Вел царапающими подушечками пальцев вдоль линии, уходящей дальше к виску наемника и за ухо, следил задумчиво взглядом за своими плавным движением.

Все происходящее было диким, непривычным, настолько несвойственным рокербою, что соло хотел было уже, прорвавшись через собственное залипание на творящемся, удивиться, но не успел.

Одним хищным рывком Джонни ошеломляюще внезапно навалился на Ви, выдыхая шумно и резко. Дико и влажно впился зубами в мочку, проникая после языком в ушную раковину – всю разнеженность с соло смело моментально, и он заизвивался под рокером в попытке избавиться от мучительной слюнявой щекотки, сбросить с себя тяжеленную тушу, почти мгновенно выбившую весь воздух из легких. Сильверхенд хрипло и тихо ржал в измочаленное ухо Ви, не давая тому и шанса на освобождение, вжимался бедрами в его бедра, отирался привставшим вновь членом. И наемник, только что осознававший себя полностью обессиленным, с удивлением чувствовал, как снова накатывает первой волной возбуждение, и извивается он уже вовсе не в попытке выбраться из-под рокербоя, а вовсе наоборот – прижаться как можно теснее, вплавиться максимально, слиться в привычное и необходимо единое существо.

- Боюсь заебать тебя до смерти, Ви, – глухо и сбивчиво пробормотал Джонни куда-то в шею Ви, склонив голову, вылизывая соленую от пота кожу, и совершенно нелогично, противореча своим словам, двинул бедрами, словно пытаясь войти в его тело, не помогая себе руками. Ухватив пальцами кисть соло, рокер прошелся языком по выступающим венам на запястье, а после болезненно коротко сомкнул зубы на коже. – А ты еще и откликаешься, как ненормальный.

- Не самый худший вариант, Джонни. Даже самый охуительный, я бы сказал, – ухмыльнулся Ви, притискивая Сильверхенда к себе крепче, разводя ноги и подаваясь навстречу. – Хочу тебя. Опять. Всегда. Пиздец. Иди ко мне.

- О чем, блять, и говорю, мой ебанутый и ненасытный маленький наемник, – они столько раз сегодня трахались, что рокербой вошел в него одним уверенным тягуче медленным толчком, заполняя сразу почти до предела, качнул тут же узкими бедрами, проникая до конца. Выгнувшись от наслаждения, Ви запрокинул голову, заходясь в беззвучном стоне удовольствия. – Нет, слышишь, Ви?.. Хочу выебать тебя, видя твои глаза. Смотри на меня.

И соло смотрел. Смотрел в любимое лицо, в завораживающие темные раскосые глаза, в которых плавилась и горела голодная страсть, ловил каждое движение мощных плеч, опускал взгляд и видел, как Джонни то неторопливо и глубоко, то срываясь на мелкие скупые движения, жадно берет его раз за разом, как красиво напрягаются и отрисовываются мышцы исчерченного страшными шрамами торса. Коротко и хрипло выкрикивал его имя, зажмуриваясь каждый раз лишь на ослепительный миг, когда рокер вновь и вновь задевал членом простату, выдирая озноб эйфории, проходящейся обжигающей волной, окатывающей от макушки до пальцев ног. Ловил каждый момент, каждую эмоцию, пока рокер не вбился в него возможно глубоко, и не замер, содрогнувшись, роняя неровный глухой изнемогающий стон, все так же упрямо и безумно глядя глаза в глаза.

- Джонни! – вновь хрипло крикнув под этим сумасшедшим взглядом, Ви выгнулся в какой-то тяжелой тянущей истоме, отираясь до крайности напряженным членом о живот Сильверхенда, и кончил, через помехи на оптике теряя любимое лицо в свалке красных острых артефактов. – Джонни…

- Здесь. С тобой, – горячие пересохшие губы коснулись век, колючая жесткая щетина прошлась по носу и царапнула поочередно скулы. – Порядок?

- Я люблю тебя… – фраза изверглась сама собой откуда-то из самой глубины разорванной в клочья истерзанной души, и наемник, не сразу осознав, какие именно слова покинули его рот, заткнулся, задохнулся в попытке запереть внутри себя не только слова, но и предательское дыхание, которое посмело их вынести, и могло снова его подвести.

Что он несет?

Что подумает о нем рокербой? Что он скажет? О, боги, что рокер может сейчас сказать!

А если подумать серьезно, то что он может сказать наемнику сейчас, а? Чего страшного? Что может ему сделать на этом самом жутком пороге, у самой последней приоткрывающейся двери? Уничтожить его? Смешно до слез. Ви и так почти уже уничтожен внутри, от него осталась прозрачная оболочка, набитая ста десятью килограммами плоти и дорогущего хрома и тщательно заряженным Джонни упорством. И, кажется, чем-то еще…

И соло повторил свободно, четко и уверенно. Мстительно, возмущенно, жестоко, словно обвиняя. Бесконечно нежно и искренне, отдавая этим словам всего себя оставшегося.

– Я люблю тебя, Джонни.

- Я… – рокер вскинул темноволосую голову, глядя Ви в лицо. Губы его дрогнули, изогнулись болезненно. Наемник видел, как катнулся вверх-вниз под небритой кожей горла кадык, будто Сильверхенд и сам подавился словами. Карие магические глаза моргнули и вновь открылись, завораживая плещущимся в них бескрайним уровнем боли и ярости. – Я знаю. Мне жаль, Ви.