И как только вязкая нега отпустила их, позволив пошевелиться, оба поняли, что этого критически мало. Сейчас. Всегда. Сколько бы времени у них ни оставалось.
Второй раз за эту ночь мир сдвинулся с места, вновь отправив Ви в какое-то потустороннее измерение, в котором не было места никому и ничему, кроме него самого и Сильверхенда, после фразы «Ты посмотри какая жирная тварина!..»
И наемник никогда бы не поверил ебанату, который попытался бы убедить его, что после подобной фразы он способен сорваться в глубину неимоверного нетерпеливого желания. А возможно, и разбил бы тупому шутнику ебло.
Но это случилось.
В узкой подворотне, куда Ви зашел выбросить пакеты из-под еды, взятой навынос по дороге домой, царил полумрак и удушающая вонь застарелых многонедельных отбросов. Среди переполненных контейнеров громоздились завалы мусорных пакетов. Стараясь не споткнуться в темноте, разгоняемой худо-бедно лишь отсветами фонарей с улицы, соло выбросил упаковки и собирался уже возвращаться, когда шуршание заставило его инстинктивно обернуться. Хотя, ясное дело, кто еще, кроме крыс, мог там возиться?
Рокербой отрисовался в ослепительном во мраке сиянии пиксельного вихря в своей характерной живописной грациозной позе: прижавшись лопатками и затылком к стене, охуительные ноги выставлены в грязный проход. Изящно изогнулся и восхищенно уронил вслед матерой зверюге вышеупомянутый комплимент. И Ви, словно его снова программно отключило где-то внутри, завис, упоенно поглощая оптикой и сознанием яркий и изысканный образ охуевшего и охуенного ублюдка, в которого он был влюблен до одури, – от высокого поцарапанного лба до резкой линии икр, затянутых в кожу, снова и снова понимая, что все это не про внешность, а про внутреннюю силу и красоту сущности Джонни.
Его грация, его похуизм, его самоуверенность, его характер, острый ум, энергия, ленивая вальяжность, превосходство и поведение позволяли вписать его образ в любое окружение – и он смотрелся бы там гордо, уместно и вызывающе. Дикое и свободное божество развалин, сражений и заброшенных мотелей… Сейчас он охуевает в засранной подворотне с размера промелькнувшей, блять, крысы – стоит, великолепный, сверкающий посреди этого пиздеца, вписываясь идеально одновременно и ебаным контрастом, и полным отсутствием брезгливости. Перемести его в обстановку богатейшего особняка – и он будет там неуместен, но восхитителен, словно «камень в лицо копа», словно плевок в зажравшееся ебло безразличного корпората. Вольется со своей элегантностью совершеннейшего безразличия, сарказма, иронии и отвращения к излишествам. Свобода и независимость рокера делали его непередаваемо прекрасным. И наемник осознавал явно, впитывая каждый жест, вплоть до поднимающейся под бронником от дыхания груди, – он любит суть Сильверхенда, любит его личность. О да, идеальные ноги, небритое мудацкое ебло, внушительный хер, идеальное тело и все остальные внешние проявления были чудным дополнением, че уж пиздеть, но… любил Ви его душу, или что там вместо нее. И рокербой был нестерпимо красив в сиянии своих идей, принципов, устремлений и мыслей.
Соло и по сей день казалось, что он никогда не смог бы быть достаточно хорош для Джонни, достоин его пламени, уверенности, упорства, стремления к воле и справедливости. Сложно, в целом, быть достойным человека, для нескольких поколений ставшего лозунгом, смыслом, ебаным пророком свободы. И он до сих пор удивлялся, что рокер каким-то невообразимым образом подпустил его к себе, позволил быть рядом, принял его и даже… как будто иногда ценил? Сколько ни думай об этом – ахуй каждый раз настигает необыкновенный. Поразительно, блять.
Он знал, что ему придется обходиться без этих драгоценных необходимых ему красоты и силы, но все еще не знал как. Отличный вопрос. Над которым он поразмыслит тогда, когда все случится. Когда он останется один.
И когда Ви отвис, оказалось, что он смотрит на Сильверхенда в упор все тем же блаженным, любующимся взглядом, а тот смотрит на него в ответ так же внимательно и жадно, впитывая его собственный образ, глядя не глазами, а словно душой, всем существом в его душу.
Оба они потянулись друг к другу одновременно. Наемник впечатал рокербоя в разрисованную граффити стену, ухватил лицо в ладони, поцеловал коротко и ненасытно, а Джонни, уже задыхаясь, пытался поймать снова его губы, продлить и углубить поцелуй, выгнулся ломано, сцапал за загривок рукой. Но Ви скользнул ладонями по восхитительно горячей шее, по груди, по бокам в броннике и опустился на колени на грязный асфальт. Пальцы его огладили узкие бедра, разобрались с пряжкой ремня и молнией, – и рокер сорвался сходу в горячечный стон, точно возбуждался до крайности все то время, пока соло рассматривал его, сияющего посреди ебаной свалки.
Вбирая этот охуенный идеальный член в рот, лаская языком, собирая влагу с головки, Ви, ощущая под коленями каждую неровность покрытия, смотрел и смотрел снизу вверх в дико и голодно сверкающие черные глаза Сильверхенда. А тот, не отводя взгляда от лица наемника, дышал тяжело, стонал сквозь зубы тихо и хрипло, лишь изредка запрокидывая голову и скалясь в изнеможении. Облизывал пересыхающие губы, сглатывал с трудом, – под покрытой щетиной кожей на шее прокатывался ошеломляюще сексуально кадык.
И Ви было глубоко похуй, что от оживленной улицы их… его прикрывает лишь ебаный мусорный контейнер, что он отсасывает энграмме, стоя на коленях в отвратительно грязном и убогом переулке. Обоим им было плевать – где, когда, в какой момент времени. Соло хотел рокербоя безгранично, чувствуя в ответ такое же ослепительное желание. Только бы слиться снова, только бы стать единым целым, только бы испытывать эту охуительную полноту и правильность до невыразимого крика. До непередаваемого исступления, блять. Успеть.
Восторг обладания и близости продирал по каждой клетке, разбиваясь остро взрыв за взрывом где-то в мозгу, потрясающий родной вкус прокатывался по рецепторам, проходя дрожью вдоль хребта, и Ви стонал сам от наслаждения. И, как бы ни хотелось зажмуриться от эйфории, колко гуляющей по всем нервным окончаниям, упрямо заставлял себя смотреть в охуенное, идеальное, небритое лицо, силясь поймать каждую эмоцию, каждое содрогание удовольствия.
Рокербой держался, видимо, до последнего, но в итоге, как и обычно, сорвался, торопясь, желая уже получить самому от соло все и сразу. Толкнулся жадно, широко расставив ноги, выгибаясь вперед, стискивая затылок Ви хромированными пальцами, сам трахая его рот быстрыми, глубокими, голодными рывками в своем безумном ритме: дважды за щеку, третий раз прямо – по языку почти до миндалин.
- Бля-я-я-ять… Ви… – застонав в полный голос, уже не сдерживаясь, Джонни вбился внезапно до самой глотки. Головка скользнула с усилием в сжавшееся горло и наемник, охуев, инстинктивно уперся ладонями в бедра рокера, но тот прижимал его крепко, не отпускал, рыча хрипло, кончая, сотрясаясь от невыносимого накрывшего волной наслаждения. И Ви, задыхаясь, заходясь в ярком нереальном блаженстве, напрямую транслирующемся в его сознание, ухнул в искрящий и неожиданный оргазм, так и не прикоснувшись к себе. Да, блять, даже не расстегнув и так убитых за сегодня джинсов. Словно ебаный жалкий подросток. – Ты ж мой охуенный…
Откашливаясь и отплевываясь, силясь продраться через немую послеоргазменную пустоту и бессилие, соло уперся руками в асфальт, все еще не понимая на каком он, сука, свете и как ему удалось выжить. Утер нечеткими движениями футболкой мокрое лицо, чувствуя, как сорванно из саднящей глотки вырывается сбитое дыхание. Лицо его поймали пальцы, и рокер опустился перед ним на колени, удерживая его слепые метания.
- Все, все… Не суетись. Дыши ровно, – обхватив Ви за плечи, Сильверхенд привлек его к себе и огладил затылок хромированной ладонью. Вторая ладонь, живая, легла на шею наемника, прошлась лаской почти невесомо по горлу, будто Джонни снова хотел пережить в памяти только что произошедшее. – Это было пиздец заебись…
- Мог бы предупредить, блять… – вяло огрызнулся Ви, тем не менее, утыкаясь в плечо рокербоя, ощущая губами солоноватый пот.
