- Смерть притихшая в висках заныла снова, знаю, что не нужно понимать ни слова.
Тихий хриплый уверенный голос Джонни даже среди гремящего крещендо электрогитары вбивался глухим молотом. Теперь наемника из озноба бросило в жар. Ви поерзал на сидении и размял пальцы, лежащие на руле, пытаясь в движении вернуть себе чувство реальности происходящего, сбросить ощущение гипноза, рождаемое странным сочетанием света, голоса и музыки. В салоне неотвратимо темнело. Тачка свернула на разъебанную грунтовку, уже не освещаемую фонарями. Нестерпимо хотелось, чтобы рокер заткнулся, болезненно, мазохистично и жарко хотелось, чтобы он продолжал. Это было настолько же печально и возвышенно, насколько и невыносимо удушающе. И Сильверхенд, иронично усмехнувшись, закончил, уверенно и легко вколотил последний гвоздь, вновь повернувшись к Ви и глядя тому в лицо.
- Тяжело к тебе на подступах, могила, привыкать к тому что будет, а не было.
Ви остановил Porsche у самой границы свалки, заглушил мотор – заткнулась и музыка. Наемник замер в темноте салона, словно залипший вглядываясь во мраке в еле видимые черты лица рокербоя. Снова накрыло дурацкое, уютное и жутковатое ощущение чернильного горячего вакуума, разделенного на двоих – внешний мир в эти моменты словно исчезал, заключая их в непроницаемую скорлупу. Ни света, ни звуков. Только темнота, дыхание и запахи.
Ви смутно видел, как изгибались в ироничной болезненной усмешке уголки узких губ Джонни, чуть морщился нос – не в злобе, в горькой насмешке. За стеклами авиаторов, да еще и в темноте, было не разглядеть, но наемник чувствовал, что в ответ рокер так же молча и недвижимо рассматривает его лицо.
Чувствуя, что с каждой секундой задыхается все сильнее, Ви титанически нашел в себе какие-то жалкие запасы силы, сглотнул и откашлялся, старательно отводя взгляд, потому что еще пару секунд – и он бы уже не сдержался, а позорно навязывать свои чувства конструкту мертвого рокера, считающего тебя другом, у него же на могиле, это как-то слишком даже для такого тупого еблана как Ви. И в кубе неуместным это казалось после оглашенной Сильверхендом гипнотической эпитафии.
- Кажется, где-то тут… – все еще оглушенно Ви распахнул дверцу и вывалился с водительского сидения, глотая пьяно и жадно свежий воздух. Голова медленно прояснялась, ночная прохлада забиралась под куртку.
- Все хуже, чем я думал. Охота же им было тащить мой трупак в такую даль, – в рассекающих полосах помех Сильверхенд появился на миг у тачки, по обычаю скрестив руки на груди, обозрел с отвращением окружающий ландшафт, а затем мелькнул и пропал.
Трескучий звук проявления конструкта вел Ви глубже в темные завалы металлического лома, развалин каких-то сараев и временных построек. Под ногами хлюпала грязь, воняло нефтью. Темноту с ревом распахивали желтовато-зеленоватые отсветы пламени, вырывавшегося из пары газовых факелов поодаль. Рискуя на каждом шагу сломать ногу, наемник продрался через мусор и обломки к массивной бетонной плите, плашмя вросшей во влажную почву. Кто-то, возможно местная алкота, бродяги или подростки, облюбовавшие для тусы по обычаю дикое место, установили на плите пару обломков кровли, служившие им и скамейками, и столами, судя по отблескивающим развалам бутылок из-под бухла.
Ви обозрел окружающий тоскливый и отвратительный пейзаж, споткнувшись взглядом о граффити на чудом оставшейся целой водонапорной башне. Сероватую поверхность металла разрезали четкие резкие линии художественно изображенной карты таро «Повешенный». В стиле киберпанка, конечно же. Мужчина, повешенный за одну ногу, в переплетении обвивающих его проводов, головой вниз, а позади – безэмоциональная толпа глядящих на это. В какой-то момент соло на миг уверился в том, что граффити эти, встречающиеся ему периодически на пути в разных частях Найт-Сити и окраин, действительно имеют под собой сверхъестественную природу, как бы глупо это ни звучало. Как рассказывала Мисти, «Повешенный» – карта жертвующего самоотрекающегося пророка, идущего к просветлению через неисцелимую боль и смерть. Сердце Ви, и так в последнее время кувыркающееся подозрительно часто, совершило очередной кульбит, замерло от сочувствия и сжалось.
Да, на руках рокербоя была кровь тысяч невинных людей – его попутных жертв, принесенных им на алтарь мира и борьбы против озверевшей сломавшейся системы, пожирающей породивший ее народ. Это было жестоко, необдуманно, кошмарно, кроваво. Но Четвертая корпоративная война, уносившая так же тысячи жизней, была остановлена этим взрывом, лишившим сил одну сторону конфликта. Как отнестись к этой ситуации, когда большое зло совершается в погоне за огромным добром? Что чувствовать по отношению к человеку, сопереживающему всему миру, но не считающемуся с частностями, с отдельными жизнями? Искупил ли свою вину Джонни мучительной смертью, десятилетиями, проведенными в Микоши в качестве бестелесного подопытного кролика своего наихудшего, наизлейшего врага? Можно ли простить совершенное им при условии его раскаяния? На этот вопрос, наверное, могли ответить лишь те, кому Сильверхенд причинил боль, лишив родных и любимых. Соло знал, что боль, испытываемая самим Джонни, невыразима. Когда-то, полвека назад, он был идеей, не человеком. Прекрасной и жуткой в своей безжалостности. По крайней мере, до того, как теперь собрался обменять свои идеалы и свою нескончаемую борьбу на жизнь всего лишь одного отдельно взятого наемника. В этой точке идея стала человеком. Пылающим от ненависти, сломанным, огрызающимся насилием и ядовитой иронией, пьяным и обдолбанным, сотрясающимся на дне окопа от ужаса и боли, но впервые уверенно нашедшим в своем сердце капли сочувствия и эмпатии.
- Так вот оно как… – медленно опустившийся на импровизированную скамью рокер выглядел бледным в зеленоватом свечении газовых факелов, непривычно растерянным, словно в кои-то веки не мог ни найти слов, ни разобрать своих же чувств. Ссутулившись, Сильверхенд уперся локтями в колени и опустил голову. В позе его читалась не столько обида, сколько озадаченность. – Здесь вообще ничего нет.
- Джонни, ну а чего ты ждал от Арасаки? – смотреть на состояние рокербоя для Ви было невыносимо. Джонни никогда не терял самообладания, всегда находил в себе силы для выебистой шутки, похуистичного мата, иронии или злобы, но сейчас он выглядел по-настоящему сокрушенным, потерянным, совершенно беззащитным. Внутренний инстинкт побуждал наемника разорвать кого-нибудь, встать на защиту, но никакого врага типа Грейсона тут не было, здесь могли помочь только слова. И поэтому Ви говорил. Утешал, как мог. – Что эти мудаки поставят тебе памятник или цветов принесут? Только они знали, где оставили твое тело.
- Да нет… Не знаю. Знака… – рокер был непривычно алогичен, но соло это не удивляло. Если б Ви, будучи энграммой, через пятьдесят лет попал на место своего упокоения на свалке, он бы, наверное, охуевал так же, не находя в себе ни слов, ни сил на принятие. И это еще при том, что он был фигурой рядовой, неизвестной. Но растерянный голос Сильверхенда, все такого же потерянного и неверящего, резал наемника по живому. Джонни отсутствующим взглядом рассматривал газовые факелы, роняющие на его бледное лицо кривые тени. Если бы это было возможно, Ви согласился бы сейчас заменить рокербоя на этом пути и пережить все это сам. Раз двадцать. – Хотя бы чего-нибудь.
- Тебе правда нужны эти бессмысленные знаки? – вопрос был тупым – по Джонни и так было видно, что ему совершенно необъяснимым образом был важен этот ритуал, эта призрачная память, но соло надеялся, что ему удастся хотя бы немного расшевелить рокера.
- Видимо, да. – Сильверхенд, кажется, удивлялся сам себе. Откуда-то изнутри пыталась прорваться логика привычной его сущности, но потрясение и эмоции были сильнее, и рокербой продолжал ошарашенно говорить искреннюю правду. Повернувшись к Ви, Джонни как-то жадно, словно в поисках знакомой поддержки, твердой почвы среди зыбких песков, впился болезненным взглядом обреченного в глаза соло. – Я думал, я почувствую, что кончился какой-то этап. Что я попрощаюсь с прежним Джонни и начну все сначала.
