С этой фразой Джонни таким же рывком отделился, покинув тело и оставив Ви, как мудака, восседающим голым над пиджаком со стволом, направленным тому в шею.

- Ты охуел, Джонни?! – кажется, дикий хрип, который выдавал Сильверхенд, повредил голосовые связки наемника, и теперь Ви посипывал.

- Я бы на твоем месте натянул хотя бы штаны, казанова ты, блять, педрильный, – рокербой переместился обратно к стене и теперь подпирал ее, сложив руки на пряжке своего ремня и притопывая ногой. Глаза колючие, злые, с издевкой. Тонкие ноздри раздуваются яростно. – До прибытия Траума-Тим три минуты. Но ты можешь и их, впрочем, порадовать своим стоящим хером. Они, я уверен, впечатлятся.

- Ты охуел, блять, окончательно! Ты должен понять, Джонни, что это пока что еще мое тело! – пока лифт нес Ви вниз, он все пытался оттереть свой левый, непривычный для драки, кулак от крови пиджака. С левой бил Джонни, металлическая рука, что логично, была у него ударной. – И ебаться я буду с тем, с кем захочу!

- Нет, Ви. Пока оно еще мое… блять, наше, – Джонни, привалившийся к стене лифта спиной, курил и рассматривал потолок, не удостаивая Ви взглядом. Он снова вернул себе скучающий и презрительный вид, губы кривились как будто от отвращения, – И неужели я так многого хочу, когда прошу тебя отложить свои пидорские эксперименты на то время, когда я окончательно кану в небытие? Тебе, блять, настолько невтерпеж отдаться какому-то левому мужику, что ты хуй в штанах не можешь удержать? Так погоди немного, скоро я отчалю – и ты сможешь переебать хоть весь Найт-Сити. Даже с пригородом в нагрузку.

- Мне, может, и вовсе теперь не ебаться? Как ты на это, блять, смотришь?! Ты энграмма, тебе легко рассуждать! – Ви трясло от стыда и ярости.

- Да что ты, блять, говоришь? Быть энграммой в твоей извращенной голове, знаешь ли, такое себе удовольствие, – Сильверхенд насмешливо опустил взгляд, глядя на Ви из-под прикрытых век. От язвительности, пропитавшей его слова, Ви хотелось въебать Джонни от всей души, – Я не понимаю, что за хуйня лезет тебе в голову? Не успеешь глаз сомкнуть, как чувствуешь, что тебя уже ебут в прямом смысле этого слова. Не мог бы ты переключиться, по старинке, на симпатичных девок?

О, Ви мог бы сказать, что за хуйня лезет ему в голову и что за имя у этой хуйни!

И теперь Ви знал одну истину, которая точно не понравилась бы этой хуйне: отдаться и принадлежать он хотел, кажется, одному мужику – Джонни Сильверхенду. Но мужик этот давным-давно был мертв – это раз. Не хотел его – это два. И, кажется, между ними теперь все сломалось окончательно – это три.

- Иди на хуй, Джонни, – шагнув из лифта, наемник, склонив голову, прикурил, и в этот раз слова эти не были их устоявшейся дружеской привычной традицией. Ви вложил в эти слова всю свою измотанную душу.

====== I see your eyes, I know you see me ======

К хорошему, как выяснилось, привыкаешь быстро. Особенно, если это хорошее исходит от такого прирожденного и эталонного мудилы, как Сильверхенд. Тут уж прям в хорошем начинаешь плескаться с восторгом. Но позволять кому-либо долго расслабляться было не в характере рокербоя.

Джонни с момента эксцесса в отеле просто бил все рекорды по говнистости – он буквально ежечасно измывался над Ви, не давая и момента на передышку, изматывал язвительностью, сочился сарказмом, подъебывал без устали, заливал ядом все поверхности вокруг. Все ему было не так и не по нраву, Ви стал тупым ебланом по умолчанию – никаких тебе «пацан» или «Ви». «Тупой еблан» – и все тут. Ви в ответ ласково звал Джонни мудилой.

До этого чаще всего рокер проявлялся и комментировал какие-то определенные ситуации, казавшиеся ему интересными. Дома же раньше они с наемником обычно объявляли своеобразное перемирие и перерыв на почти что нормальные человеческие беседы. Отдыхали. Так было даже до того, как домашнее времяпрепровождение оказалось забито взаимной дрочкой, занимавшей до хрена времени и почти исключавшей разговоры. Теперь Сильверхенд продолжал доебывать и дома, и не было от него спасения ни в душе, ни перед сном, ни во время перерыва на пожрать. Появлялся, хамил и исчезал до следующих ценных замечаний. Словно и не было между ними никогда и ничего. Впрочем, наверное, по меркам Джонни ничего и не было.

Сначала Ви отбивался. Он и раньше-то был не промах поязвить, но теперь, отточив в общении с рокербоем свой стиль до каких-то заоблачных высот, научился отвечать почти на том же уровне. Расходились они после этих баталий когда с невысказанными подспудными взаимными восхищением и уважением, а когда – оба растрепанные, яростные и потные. Ви – буквально, Джонни – с виду.

Но, если признаться честно, Ви был до сих пор зол. Он мог уважать рокера сколько угодно, мог любить его, мог считать его самым близким на свете человеком, мог восхищаться и залипать, но вот чего он никак не мог Сильверхенду забыть – так это самовольного захвата тела и настолько бесцеремонного вмешательства в личную, блять, жизнь. Хотя, казалось бы, какая у него, Ви, теперь личная жизнь? Да и у Джонни, если подумать, с личной жизнью были проблемы. Жизнь у них теперь была одна на двоих, со всеми сопутствующими неудобствами. Но Ви все равно злился. Да, рокер был вспыльчивым и опасно импульсивным, но произошедшее было прям вот из ряда вон. Мог бы напрячь свои несуществующие голосовые связки и высказаться словами через рот. Хотя, блять, чего адекватного от Джонни можно было ожидать? Это же Джонни, мать его, Сильверхенд!

На втором кругу ада по-сильверхендовски Ви начал огрызаться уже безыскусно – слать нахуй и в пизду, отвечать однообразными фразами формата «Отъебись, Джонни». В какой-то момент, доведенный до белого каления, соло достал даже из кармана омега-блокаторы, но, увидев убийственное выражение лица Сильверхенда, признал такой радикальный шаг все же избыточным, и убрал капсулы обратно.

Как ни удивительно, но все происходящее каким-то невообразимым и необъяснимым образом не влияло на их глубинное отношение друг к другу. Ви все так же, хотя и через пелену злобы, признавал свое уважение и любовь к рокербою, Джонни все так же в критических ситуациях безоговорочно прикрывал спину соло, давал советы и помогал разобраться в той или иной ситуации – заботился в силу своих умений. В своем непрекращающемся сраче, как будто тонко чувствуя, они не переступали той черты, которая могла бы испортить их отношения окончательно и бесповоротно.

И это никак не повлияло на обещание Ви уступить рокеру тело для решения его проблем. Впрочем, нужно было признать, наемник что-то подозревал. Подозрения были темными, неоформленными, но любого, кто не лишился мозга, настораживал бы настрой Джонни в последние дни.

Порог «Посмертия» Ви переступил, будучи одетым все в тот же сильверхендовский рокерский прикид. Пусть токсичный мудила чувствует себя как дома, уж если наемнику придется передать ему руль и довериться полностью.

- Ну ты как, готов? – рокер не замедлил появиться – авиаторы скрывают почти половину недовольного лица, руки скрещены на груди, поза выражает нетерпение и снисходительность. Тон и того хуже – дескать, да сколько ж можно возиться; жду тебя, долбоеба, тут на пороге восьмой день, а ты все в игровых автоматах прохлаждаешься. – Бестия должна уже сейчас прийти.

- Хочешь сыграть на ее чувстве вины, чтобы она тебе помогла? – тон последних дней общения настолько въелся Ви в подкорку, что удержаться от того, чтобы не пройтись по больному, он уже не мог. Язвил, чувствовал себя говном, но остановить этот несущийся поезд уже был не в силах. – Начнешь припоминать ей, что она бросила тебя умирать в Арасака-тауэр?

- Во-первых, она была уверена, что я умер, – подачу Джонни не принял, переходя на терпеливый и несколько скучающий тон, словно бы объяснял очевидные вещи слабоумному по сотому разу. Держал марку, чутко зная, когда более унизительны для собеседника искренние разъяснения, нежели витиеватые подъебы. Умыл, так сказать. Презрительно и гордо запрокинул голову, как глубоко оскорбленный поэт, да еще и эдак устало и нетерпеливо покачался с носка на пятку. Только что глаза не закатил неверяще. Хотя, кто его знает, может быть, там, за авиаторами, и закатил. С него станется. – Во-вторых, я бы не стал ее шантажировать. Мне это не нужно.