«И виде Шигона дух его отошед аки дымец мал…»

Василий умер 4 декабря в десятом часу ночи. По уверениям предстоявших, лицо его в этот миг как будто просияло. Сейчас же раздался всеобщий вой и плач.

Митрополит, помочив хлопчатую бумагу, сам отер тело усопшего до пояса. Потом он отвел братьев Василия в переднюю избу и привел их к присяге Ивану и Елене, – чтобы жить им в своих уделах, а государства не хотеть, людей к себе не отзывать, а против недругов, латинства и басурманства, стоять заодно. К присяге были приведены также бояре, дети боярские и дворяне. Покончив с государственными делами, Даниил отправился утешать Елену. Она еще ничего не знала, но, увидав идущих к ней митрополита, мужниных братьев и бояр, догадалась обо всем, упала в обморок и пролежала в беспамятстве два часа.

Между тем Троицкий игумен Иоасаф с иноками своего монастыря убрали тело Василия, положили его на монашеский одр, взятый из Чудова монастыря, и отслужили заутреню, часы и каноны. Наутро к телу стали допускать народ, пришедший проститься с государем. В первом часу дня митрополит велел звонить в большой колокол и ископать могилу в меру в Архангельском соборе. В тот же день тело Василия было похоронено в каменном гробу возле гробницы его родителя.

Как знать, может быть, этим младенческим впечатлениям от похорон отца и обязан был царь Иван – хотя бы отчасти – каким-то страстным влечением к смерти и одновременно жутким страхом перед ней.

После смерти Василия в Кремле сложилась соблазнительная для многих ситуация. Впервые на московский престол воссел малолетка, опекаемый чужестранкой, дочерью литовского изменника, – какой отличный повод для игры честолюбий! Прекрасно сознавая шаткость своего положения, Елена прежде всего позаботилась о том, чтобы права ее сына были закреплены публичной церемонией. В псковской летописи сохранился рассказ об официальном поставлении малолетнего Ивана на великое княжение. В Успенском соборе собрались митрополит Даниил со всем причтом церковным, князья, бояре и простые москвичи. Благословив Ивана крестом, митрополит сказал:

– Бог благословляет тебя, государь, великий князь Иван Васильевич, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Югорский, Пермский, Болгарский, Смоленский и иных многих земель царь и государь всея Руси! Добре здоров будь на великом княжении, на столе отца своего!

Присутствующие пропели многолетие и стали подходить к новому государю с подарками. По городам разослали гонцов с приказом воеводам приводить людей к присяге великому князю Ивану Васильевичу.

Со стороны законности власть нового правительства была как будто обеспечена. Но Елене не на кого было опереться: ее родственники и близкие люди являлись скорее ее врагами и соперниками, чем помощниками. На любовь и расположение Василиевых братьев, которым она с сыном загораживала дорогу к великокняжескому престолу, надеяться было нечего; опекунский совет стремился править именем малолетнего государя помимо ее воли; а ее дядя, князь Михаил Глинский, был не такой человек, чтобы делить власть с кем бы то ни было.

Молодая правительница нуждалась в надежном мужском плече. И вот рядом с ней появился князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский. Было ли его внезапное возвышение следствием давней связи с Еленой, или они сблизились только после смерти Василия, при посредничестве мамки Ивана и сестры Оболенского Аграфены Челядниной, об этом можно только гадать. Выше я уже имел случай привести доводы в пользу первого предположения. Даже оставляя в стороне вопрос о том, был ли Оболенский отцом Ивана, следует заметить, что молодой князь, несмотря на его близость к покойному государю (вспомним его роль на свадьбе Василия и Елены), все же не обладал настолько значительным весом при дворе и в думе, чтобы Елена могла надеяться с успехом противопоставить его своим влиятельным противникам. Скорее здесь можно увидеть выбор поневоле… Елена и Оболенский сразу появляются на исторической сцене, как бы спаянные общей судьбой, – такими они и покидают ее… Им было дано слишком мало времени, чтобы тайна их союза могла раскрыться, вольно или невольно; они не успели ясно заявить о своих притязаниях. Носил ли их союз вынужденный оборонительный характер? Или, быть может, они готовились сменить на московском престоле династию Калиты? Еще одно соображение заставляет подозревать их в честолюбивых замыслах. Согласно суздальскому преданию, сын Соломонии умер в возрасте семи лет, то есть в 1533 году. Год его смерти точно совпадает с началом правления Елены и Оболенского! И потом, эта пустая детская гробница, куда директор суздальского музея заглянул, очевидно, далеко не первым… Но кто же более Елены и ее фаворита был заинтересован в сокрытии всяких следов существования несчастного Георгия?

Как бы то ни было, крамола после смерти Василия обнаружилась быстро. Столь же незамедлительно последовал разящий ответ.

Елене донесли, что удельный князь Юрий Дмитровский присылал своего дьяка Третьяка Тишкова к московским боярам и князю Андрею Шуйскому – звать их к себе на службу. Шуйский попрекнул Тишкова, сославшись на присягу, которую давал князь Юрий, на что дьяк заявил: «Князя Юрия бояре неволей привели к целованию: так что это за целование?» Шуйский передал эти слова Елене и опекунскому совету. Юрий был схвачен, посажен в тюрьму, где спустя два года и умер, вероятно уморенный голодом и тяжелыми условиями содержания.

Следующей жертвой властолюбия Елены пал князь Михаил Глинский. Крепко обманувшись в своих надеждах управлять племянницей, он начал открыто укорять ее в беззаконном и бессовестном сожительстве с Оболенским. В ответ рассерженная Елена упрятала своего знаменитого дядю в темницу. Герберштейн передает, что его обвинили в отравлении Василия, подобно тому как в Литве его обвиняли в намерении отравить великого князя Александра. Если это известие верно, то Елена со своим любимцем предстают перед нами людьми весьма неразборчивыми в средствах. Вместе с Глинским пали другие члены опекунского совета – князья Иван Федорович Бельский и Иван Михайлович Воротынский: их также заключили в тюрьму. Князь Семен Бельский и Иван Ляцкий, родственник Захарьиных, подались в Литву от греха подальше. Шуйские уцелели, за исключением князя Андрея Михайловича, которому не пошел впрок донос на князя Юрия, – он тоже очутился в темнице.

Другой брат Василия, князь Андрей Старицкий, не замешанный в деле князя Юрия, некоторое время спокойно жил в Москве. Собравшись затем к себе в Старицу, он в нарушение присяги стал выпрашивать на дорожку еще городов в удел. Ему резко отказали и только дали в память о покойном брате и государе дорогие шубы, кубки и коней. Андрей уехал, не скрывая неудовольствия. Тогда одни доброхоты шепнули Елене и Оболенскому о неудовольствии удельного князя, другие предупредили Андрея, что его хотят схватить.

Елена стала звать Андрея обратно в Москву, стараясь успокоить его: «Не слушай лихих людей и стой крепко на своей правде. А у нас на сердце ничего против тебя нет». Но Андрей, видя участь князя Юрия, не доверял ласковым речам и в Москву не ехал. Тогда появился новый донос, что он хочет убежать в Литву. Обеспокоенная Елена повторила свое предложение приехать, под предлогом открывшейся тогда войны с Казанью. Андрей ответил, что болен, и попросил прислать лекаря. Елена направила к нему доктора Феофила, который, возвратясь, донес, что у Андрея болезнь легкая – болячка на ляжке, а он лежит между тем в постели. Поведение Андрея усилило подозрительность Елены. Последовало новое приглашение в Москву – и опять пришел отказ. Наконец Елена потребовала от Андрея быть на Москве непременно. Андрей ответил письмом на имя Ивана, от чьего лица вершились все дела: «Ты, государь, приказал к нам, чтобы нам непременно у тебя быть, как ни есть. Нам, государь, скорбь и кручина большая, что ты не веришь нашей болезни… А прежде, государь, того не бывало, чтоб нас к вам, государям, на носилках волочили. И я, от болезни и от беды, с кручины отбыл ума и мысли». Что было у него на уме, смотрел ли он в сторону Литвы, неизвестно. Но вдруг он узнал, что его гонец с письмом схвачен по дороге, а князь Оболенский выехал в поле со многими людьми, чтобы перекрыть ему дорогу в Литву. Андрей в страхе побежал с женой и детьми в Новгород. Отсюда он разослал грамоты к новгородским помещикам, приглашая их к себе на службу: «Великий князь мал, а государство держат бояре: у кого же вам служить? Приходите ко мне – я готов вас жаловать». Многие дворяне и дети боярские подались к нему. В самом Новгороде архиепископ Макарий и наместники удержали народ от бунта.