Никита посмотрел на телевизор. Тот пылился в углу. У них с Пашкой у обоих были ноутбуки, к чему им этот пережиток советского прошлого?

– Ма, ну ты же знаешь, что нет, – Никита сел в постели и потёр свободной рукой лицо. Он пригляделся и заметил под кроватью Гусева очередную пару чёрных носков. Вот гандозавр.

– Карантин объявили по всей стране, – сжалилась наконец мать. – Вещи собирай и живо домой.

– Твою же… – Никита застонал. – И на сколько?

– Пока на две недели. Давай, подмывайся, одевайся. Я пока билет тебе закажу!

– Угу, – буркнул Соловьёв и закончил звонок.

Он упал обратно на кровать и посмотрел в потолок. Не, карантин, наверное, даже в чём-то прикольно. Тем более, он давно не был дома. Поест наконец нормальной еды. Бате с чем-нибудь поможет. В «контру» порубится. Неплохие перспективы.

***

В коридоре Никита невольно бросил взгляд на дверь Валеева.

Тот все выходные хрен пойми где был, пришёл только вечером. Зато Соловьёв чувствовал тихую радость от того, что в субботу утром Тимуру пришлось с вантузом наперевес воевать с Гусевскими носками в толкане.

Сам Никита на его мат и вопли выйти не решился, слушал тогда под дверью комнаты и гаденько хихикал. Конечно, против него улик никаких, но лучше перестраховаться. Кто этого буйного знаете.

Потом Валеев долго торчал в душе и наконец к обеду свалил. Собственно тогда Никита и засел за учёбу. А что ещё делать, когда доставать некого.

Сейчас за дверью соседней «двушки» царила мёртвая тишина. Может, Тимур тоже уже уехал? Решив, что и так уделил больно много внимания этому уроду, Никита сосредоточился на себе.

Спустя полчаса он с собранной сумкой спустился в холл. Магазинчик на первом этаже оказался закрыт. Хорошо хоть шоколадка Стаса ещё была цела, её можно будет заточить в дороге. Но тишина вокруг смущался. Не было привычной суеты. Лишь в стеклянной будто на проходной привычно торчала очередная бритая голова «дракона».

«Драконами» студенты назвали сотрудников охранного агентства, которые обеспечивали безопасность и общежития, и самого Университета. По названию, собственного, самого агентства. Это были суровые, молчаливые мужики, договориться с которыми обычно было довольно сложно. Впрочем, проблем с ними Никита не знал, так как никогда не пытался провести к себе кого-то левого. А Стаса по студенческому пускали без особых проблем.

Соловьёв достал электронный пропуск и приложил к чёрной хреновине, но тот не сработал.

– Что за? – Никита видел, что сигнал проходит, но сама вертушка оказалась заблочена. Он перевёл недоумённый взгляд на хмурое лицо охранника, который разглядывал его словно зверушку в контактном зоопарке. – Что случилось?

– Разрешение есть?

– Чего? Какое ещё разрешение? – Никита опешил. – Что происходит?

Выяснилось, что для выхода на улицу требовалось распечатать справку, в которой ты сам себе указывал время нахождения на улице. И если тебя ловили с просроченной бумажкой, могли оштрафовать.

Похоже, всё-таки стоило смотреть телевизор. Никита уже развернулся, было, чтобы подняться обратно к себе, как снова позвонила мама.

– Сыночек, – её голос звучал ещё встревоженней, чем в первый раз. – Кажется, ты не сможешь приехать. Мне не продали билет. Сказали, город закрыт.

Она всхлипнула, и у Никиты дрогнуло сердце. Во-первых, его мать и слёзы – вещи несовместимые. Во-вторых, это сулило настоящий пиздец.

Похоже, Никита оказался заперт в чёртовой общаге на все две недели. Да, выйти отсюда он мог. Но куда идти?

***

Преисполненный тяжёлых дум, Соловьёв всё же поднялся обратно на четвёртый этаж.

Лифт, кстати, снова не работал. Хорошо хоть, что он не поступил на экономфак. Те, бедняги, обитали на последнем, четырнадцатом этаже.

От охранника, который оказался на редкость болтливым парнем, Никита узнал, что почти все студенты уже выехали из общежития либо в выходные, либо утром. Мало того, что он тут застрял. Так, похоже, ещё и в полном одиночестве. Ну, зашибись.

Закрывая за собой дверь блока, Никита услышал позади какие-то подозрительные хрипы. Резко обернувшись, он увидел Валеева. Тот стоял, чуть пошатываясь, в дверном проёме своей комнаты в одних трусах и сонно моргал.

Так, похоже, Никита не просто встрял. А попал по полной. Две недели вдвоём с этим придурком не сулили ничего хорошего.

Утро не принесло ничего хорошего.

Все выходные Тимур работал. Успел, правда, вырваться на треню, но туда никто не пришёл. В итоге только зря потратил на разъезды целый час. Где-то от кого-то краем уха слышал что-то про эпидемию, но всерьёз, конечно, не воспринимал. Ибо не в сериале они всё-таки живут.

Да и люди вокруг какой-то паники не выказывали. Только обезумевшие бабки в трамвае на СХИ чуть не лишили Тимура анальной девственности за то, что он разок чихнул. Просто духами надо кому-то пользоваться не полувековой давности.

В итоге в общагу он вернулся только к ночи. Пришлось добазариваться с «драконами», чтобы впустили после полуночи. Но те его уже в лицо знали, за сигареты пропускали без проблем. Коммерсанты хуевы. Впрочем, Тимуру было не жалко. Уж на пачку сижек он заработать был способен.

Так как пары теперь можно было посещать по желанию, а единственным желанием в то утро у Валеева был сон, он поддался своей слабости и сладко продрых до обеда. Истеричный звонок от сеструхи нарушил все его планы. Так Тимур узнал о том, что куковать ему в этой общаге весь карантин. Те, кто пошустрее и поумнее, свалили по домам ещё в пятницу.

Интересно, кто-то ещё встрял так же как и он?

***

Понятно.

Мелкий сосед стал его собратом по несчастью. Нэкит, Никитос, Ник, Никчанский. Никита. Маленькое, но, слава богам, уже совершеннолетнее наваждение Тимура.

Этот пацан был его головной болью с самого сентября, когда Валеев, вернувшись с каникул, увидел это чудо в перьях в своём блоке. Пятикурсник-задрот, с которым жил Пашок, выпустился, вот и подселили им… это.

Пацан был невысоким, щуплым каким-то, с торчащими ушами и смешным ртом. Зато глазюки голубые-голубые. Стоял, лупал ими и вгонял Тимура в гроб. Нельзя, нельзя с такими неопределившимися связываться. Себе дороже выйдет.

Сегодня он на всё ради тебя готов, а завтра – я женюсь на Тане, у неё вкусный борщ и прыщи на лбу. Плавали, знаем.

Поэтому Тимур избрал в своё время самую выгодную тактику – заставить пацана себя ненавидеть. Впрочем, враждебность из этого явно сексуально неудовлетворённого парня так и лилась на окружающих. Хотя внешне он казался тихим. Но из таких получаются неплохие маньяки.

Впрочем, Тимур, конечно, утрировал. Никита был обычным, совершенно обычным. Просто с огромными голубыми глазами, дурацкими вьющимися волосами, которые постоянно хотелось расчесать, и острыми лопатками. Те выделялись, казалось, даже под его зимней курткой. А уж ткань футболок прорезали почти насквозь. Пальцы буквально зудели от желания их потрогать.

Но нельзя.

Со временем Тимур научился контролировать свои порывы и лишь изредка позволял себе поддевать Соловьёва, цеплять его, как задевают понравившуюся девчонку в школе, дёргать за косички и строить пакости. А Никита вёлся, каждый раз вёлся. Все его реакции были такими искренними, яркими, что от них зашкаливало пульс.

Валеев старался отвлекаться от этого наваждения и тратил всю свою неуёмную энергию на спорт и работу. Сестра смеялась над ним, узнав о проблеме. Говорила, что надо завести нормальные отношения или уже нагнуть этого хлюпика. Но с отношениями у Тимура не клеилось с тех самых пор, как он увидел смешные торчащие уши и голубые глазищи. А второй вариант он себе как-то уж совсем слабо представлял. Вот и сублимировал хер пойми во что.

А тут такой сюрприз, блядь…

***

Никита, который откуда-то вернулся, снова лупал глазами, будто совёнок.

Он застыл посреди коридора с сумкой наперевес. Явно не ожидал увидеть Тимура. А тот ещё и вышел в одних трусах, уверенный, что в блоке он один. Пацаны из «трёшки» свалили домой, кажется, ещё в начале марта. Вот уж кто не парился об учёбе.