Я должен изложить мое впечатление не только от общего военного положения, но и от политического. Начну с положения в нашем собственном отечестве.

В то время когда мне было поручено руководство операциями, я считал настроение моей родины если не близким к отчаянию, то во всяком случае подавленным. Несомненно, что военные события последних месяцев внесли разочарование. К этому времени усилилась нужда в самых необходимых предметах потребления. В особенности страдало среднее сословие от необычно неблагоприятных для него хозяйственных условий. Средства к жизни становились все скуднее, перспективы на урожай были не блестящие.

Объявление войны Румынией при таких обстоятельствах требовало еще большего напряжения наших сил. Но родина, казалось, готова была выдержать это. Нельзя было, однако, предсказать, долго ли продержится это настроение. Течение военных событий ближайшего времени должно было быть решающим.

Что касается отношений Германии к своим союзникам, то мы, по утверждению вражеской пропагандистской прессы, безгранично царили над ними. Говорили, что мы держим, так сказать, Австро-Венгрию за горло. Нельзя было более исказить действительное положение вещей. Я думаю, что нигде слабость Германии по сравнению с Англией не проявлялась яснее, чем в политическом влиянии того и другого государства на своих союзников.

Если бы, например, официальная Италия когда-нибудь осмелилась открыто заявить о своих миролюбивых склонностях, без позволения британцев, то Англия в каждый момент могла бы попросту голодом заставить своих союзников продолжать намеченную политику. Такой же сильной и, безусловно, властной была позиция Англии по отношению к Франции. Независимой была только одна Россия, но политическая самостоятельность этого самодержавного государства была стеснена финансовыми и хозяйственными отношениями. Насколько менее благоприятно было в этом отношении положение Германии! Какими политическими, хозяйственными или военными средствами обладали мы, чтобы поставить препятствия отпадению какого-нибудь из наших союзников? Поскольку эти государства не были связаны с нами свободной волей или страхом за свое существование, мы не имели силы удержать их. В этом, с моей точки зрения, была слабая сторона нашего положения.

Перехожу к отдельным союзникам.

Внутренние политические отношения в Австро-Венгрии стали критическими в лето 1916 года. Тамошние политические руководители незадолго до нашего прихода в Плесс признались нашему правительству, что Дунайская монархия не выдержит больше военных и политических неудач. Слишком велико было разочарование. Отступление после многообещающего наступления на Италию, быстрое крушение сопротивляемости на галицийско-волынском фронте возбудили в массе австро-венгерского народа большой пессимизм и недоверие. А это нашло отзвук в народном представительстве и руководящих кругах Австро-Венгрии. Уже не первый раз к нам доходили отзвуки подобных опасных настроений. Слишком мало было там доверия к себе. Не умели объединить собственные силы, а потому и не верили в их величину. Я, конечно, признаю, что политические затруднения двуединой монархии были бесконечно значительнее, чем затруднения нашего объединенного отечества. Вопрос о средствах к жизни был также очень серьезен. В особенности терпели нужду немецко-австрийские области. В общем, не было, по моему мнению, основания не доверять верности Австро-Венгрии как союзника. Однако все же надо было позаботиться, чтобы страна была освобождена как можно скорее от тяготившего ее гнета.

Иным, более крепким в национальном отношении было внутреннее политическое положение в Болгарии. Борясь за государственное объединение отдельных своих частей, Болгария в то же время вела борьбу за свое первенство на Балканах. Договоры, заключенные с срединными державами и Турцией, и первоначальные успехи войны, казалось, обещали осуществление стремлений Болгарии. Правда, страна вступила в новую войну сильно истощенная последней Балканской войной. Кроме того, к теперешней борьбе приступали не с тем воодушевлением, как в 1912 г. На этот раз приходилось строить скорее на холодном расчете государственных людей, чем на национальном подъеме.

Условия снабжения страны предметами необходимости, применительно к немецкому масштабу были хороши.

В общем, я думал, что наш союз с Болгарией сможет вынести предстоящие военные тяготы.

Не менее того я надеялся на Турцию. Оттоманское царство вступило в борьбу без всякого стремления к расширению политической власти. Энвер-паша ясно видел, что Турция не может сохранить нейтралитет в этой войне. И в самом деле, нельзя было ожидать, чтобы Россия и западные державы долго продолжали считаться с ограничением их права пользоваться морскими проливами. Вступление в войну было для Турции вопросом ее существования, пожалуй, еще больше, чем для нас всех. Наши противники любезно объявили нам об этом с самого начала. Турция проявила при этом такую силу, которая удивила всех. Ее активное ведение войны поразило друзей и врагов. Она приковала большие силы противника на всех азиатских театрах военных действий. В Германии часто потом раздавался упрек против высшего командования, которое якобы дробило свои силы ради усиления боевой способности Турции. При этом, конечно, упускали из виду, что мы, поддерживая наших союзников, удерживали по крайней мере 100 000 лучших солдат противника вдали от нашего среднеевропейского театра войны.

Опыт весны и лета 1916 г. указывал на необходимость создать для нас и наших союзных армий руководящий и ответственный центр. С согласия правительства было создано высшее военное командование. Это командование было поручено Его Величеству немецкому государю. Начальник генерального штаба немецкой армии получил право «по поручению высшего военного командования» издавать указания и устанавливать связи с союзными главнокомандующими.

При дружном осмысленном сотрудничестве в общем равноправных со мною главнокомандующих союзными армиями я мог ограничиваться применением своих прав в отдельных особенно важных военных решениях. Общие политические и хозяйственные вопросы не обсуждались высшим военным командованием.

Таким образом, моя задача состояла в том, чтобы дать союзникам руководящие указания для общего ведения войны и объединять их силы и деятельность для общей цели.

Мы все были заинтересованы в том, чтобы высшее военное командование, не считаясь с частными интересами и побочными обстоятельствами, достигло бы крупного успеха на одном из главных театров войны. Но коалиционный характер войны неизбежно создавал нашему восточному командованию всевозможные затруднения.

Известно, что Германия в этой войне по отношению к своим союзникам была скорее стороной дающей, чем берущей. Это, конечно, не значит, что Германия могла бы вести эту ужасную войну без союзников. Точно так же не соответствует действительности и очень одностороннее утверждение, что Германия опиралась только на слабых союзников. При этом упускают из виду, что и наши союзники во многих местах выдерживали натиск далеко превосходящих сил неприятеля.

Когда я оглядываюсь на прошлое, у меня создается впечатление, что самой трудной задачей для высшего командования было не проведение больших операций, а примирение различных интересов отдельных союзников. Я утверждаю, что в большинстве случаев решающее значение имели политические отношения, а не военные. Особенно затруднено было выполнение наших планов и решений неодинаковым качеством союзных армий. После того как мы приняли высшее командование, нам пришлось изучать характер и качества союзных армий и в зависимости от результатов предъявлять им те или иные требования. С боеспособностью австро-венгерских войск я ознакомился впервые в походе в Польше, при непосредственном соприкосновении с нашими войсками. Она и тогда не вполне соответствовала тем требованиям, которые мы обычно предъявляли к нашим силам. Главной причиной понижения среднего уровня королевских войск служило, несомненно, то чрезвычайное потрясение, которое армия испытала в начале войны в отважных операциях в Галиции и Польше. Правда, говорилось, что в результате тогдашнего австро-венгерского наступления было сломлено нападение русских войск. Может быть, это следовало делать при менее рискованных обстоятельствах и с меньшими жертвами. Во всяком случае, русское войско после испытанных тогда потерь оправилось, а австро-венгерское – никогда. Напротив, храбрость и предприимчивость австро-венгерских войск сильно поколебалась под влиянием нанесенного им русскими поражения. Все попытки австро-венгерского высшего командования восстановить положение встречали непреодолимые препятствия. Я не хочу говорить о каждом из них в отдельности, я бы хотел только поставить общий вопрос: в человеческих ли силах вызвать новый национальный подъем и возбудить жажду борьбы в народе, после того как поколеблено его доверие к своим силам? Как могла армия двуединой монархии, в особенности офицерство, пострадавшее так сильно в первых боях, подняться на прежнюю высоту?