–Мне тоже подобное не встречалось ранее. Хорошо, а не было ли ничего необычного в день убийство тайского посла?

–Мы молились в келье. Ничего не видели.

–Ладно, можешь возвращаться к своим обязанностям, – цензор отпустил паренька, так и не получив ответа на свой вопрос, зато возникли новые. Он направился, чтобы найти настоятеля монастыря Ша ЛиХанг Чэн и задать ему один вопрос.

О еще не дошел до места назначения, как внезапно его остановил окрик. Кто-то звал его по имени, которым его звали в детстве. Голос этот даже спустя долгое время показался ему невероятно знакомым. Он обернулся к звавшему его человеку, бегущему для встречи, несмотря на немолодой возраст. На вид ему было лет пятьдесят пять, его борода и виски были поседевшими. Мужчина был хорошо сложен, статен, спину держал ровно, а в темно-карих глазах блестели заинтересованные искорки любопытства.

– О, кого я вижу здесь! Сяо Пинь![1] Не мог не вспомнить младшенького в семье! Последний раз я видел тебя совсем мальчишкой, а сейчас вижу мужчиной! Сколько уже минуло лет?

Шэн Мин честно пытался вспомнить, кто так хорошо помнил его.

– Отец всегда говорил про тебя, что ты далеко пойдешь. И вот, смотрите, господин еще такой молодой, а уже служит при императорском дворе, да еще на высокой должности! Мандарин первого ранга?

Цензор кивнул. Этот кто-то так хорошо знал его отца, находясь с ним в приятельственных отношениях. Возможно, они были близкими друзьями по работе, и цензор начал перебирать всех друзей и знакомых отца – на это уйдет много времени, которым он не располагает.

– Лэй Чан, – представился тот, но и чиновник вспомнил его – Лэй Чан был лучшим другом его отца, министра дипломатии, они часто засиживались до поздних вечеров, выпивая по девять чашек чая.

– Нынче я в отставке, должен был прибыть для встречи с делегацией тайского посла, но болезнь подкосила меня и я провалялся в кровати полторы недели и в итоге опоздал с прибытием сюда на несколько дней. А тут такая беда произошла… как только я получил письмо с имперской печатью – тотчас же прибыл сюда.

Улучив в его монологе паузу, цензор признался, что тоже вспомнил «дядю из прошлого», поспешил представить свою телохранительницу и сообщил, что с ним приехали его помощники для расследования дела и что он рад любой оказанной помощи, будь то совет или информация.

Лэй Чан кивнул и продолжил свою речь:

–Все-таки не зря я напомнил императору о твоих выдающихся способностях в изучении языков. Поэтому Верховный цензор рекомендовал для этой важной миссии именно тебя. И смотрю, ты уже в курсе дела, раз прибыл сюда еще вчера.

Как-будто сам цензор не знал этого, но похвалу из чужих уст всегда приятно слушать. Дело в том, что сызмальства его отец часто брал его с собой в деловые поездки, в том числе, за границу территорий Китая. Отец брал сына в качестве секретаря и помощника, и сопровождал его везде, в итоге он побывал на территориях Ниппон[2], Кори[3], Сиам[4], где сын обучился этим языкам: разговорной речи и письменности. Помимо этого, он узнал еще несколько диалектов китайского языка.

Поэтому, неудивительно, что Император передал ему часть полномочий на время обострения политической ситуации и конфликта интересов между разными государствами. Если кто-то и мог в государственном секретариате справиться с данной ролью, то только помощник Верховного цензора мандарин 1 ранга Гуань Шэн Мин. Конечно, в подобных делах опыта и знаний у Верховного цензора было гораздо больше, но Верховный цензор Чжун Чэн был уже стар – у него ныла спина и поясница, в последнее время у него даже появилась хромата из-за плохо сгибающихся суставов. Так что по состоянию здоровья и весьма почтенного возраста он никак не подходил для данного поручения. Положение первого помощника Цензората, хорошие рекомендации, непревзойденный талант и способность к языкам, его служба без нареканий – все это способствовало его дальнейшему продвижению и поручению подобных важных государственных дел, подведомственных органам цензората.

–Самое главное ты уже знаешь. Нам нужно суметь предотвратить политический скандал, и именно для этого мы и здесь. Я так боялся, что скандал разразиться, хорошо, что печать пропала и тайцы еще не успели передать скорбную весть своему королю.

«То, что одним хорошо – для других плохо» – подумалось цензору.

–Конечно, это чрезвычайно происшествие. Подписание соглашение откладывают. Боюсь я скандала, вернее того, что за ним последует – войны. Император прислал сюда войско. Хорошо, что солдаты за стенами – на душе как-то спокойнее. Боюсь, что местные не успокоятся, а люди из делегации все-таки обнажат мечи. Кто-то ведь хотел показать нам, что выбранный им способ убийства не случаен. Это свадьба, назначенная императором – не угодна Будде, то есть Небесам. Выяснить бы кому именно…

Обстановка была напряженная. Тайская делегация ходила свободно по храмовой территории, но бросала косые и гневные взгляды. Было понятно, что посла убили, чтобы предотвратить бракосочетание китайской принцессы и тайского принца. Их ждал итог: скандал готов был разразиться в любую минуту, раз произошло убийство, подписание соглашения откладывалось, грозящие пока неясными для обеих сторон последствиями. Пока что китайцам удалось сохранять нейтралитет, а тайцы еще могли сдерживать гнев, но, сколько еще продлиться их терпение?

–У меня к Вам вопрос, Лэй Чан. Вам незнакома эта монетка?

Бывший министр вгляделся в монетку долгим взглядом и перевернул другую сторону.

–Вас интересует что здесь написано?

–А Вам это известно?

–Еще бы. Это редкий диалект тайского языка. Используется только в северной провинции. На обороте начертано: «Когда чиновник служит закону, то дракон, которому он служит – его защищает. Когда милостивый и сострадающий чиновник служит не только закону, а во благо своего народа – то равен он дракону. Такое государство ждет защита и благополучие».

–Спасибо, – цензор спрятал ценную вещицу в карман.

–Погодка, конечно, не для моих старых костей.

Дождь из моросящего становился полноценным.

–Ох, я же забыл свой зонт. Какие у вас планы? Есть подозрения?

– Пока нет. Нужно опросить больше людей. Мой слуга отправился на кухню, чтобы поболтать с монахами.

–Тогда я схожу, попрошу зонт и присоединюсь к Вам, Шэн Мин. Куда Вы направитесь сначала?

– Навестим бдящего среди ночи. [5]

Когда телохранительница и цензор, прячась под одним зонтом приблизились к воротам храма, через которые они вчера проехали, и из темноты донеслось ворчливое:

–Не выпускаем! Ни по каким уважительным причинам! – и из каморки выскочил вчерашний недовольный сторож – сегодня он оказался сутулым и горбатым со страшным косоглазием, один глаз смотрел в одну сторону, второй – в другую.

Они встали под аркой ворот, спрятавшись там от дождя, позволив зонтику хоть ненадолго просохнуть.

– Есть ли необходимость повторно представляться?

Сторож слишком быстро говорил, сбивчиво, непонятно. Кроме того, у него была слишком подвижная жестикуляция, проявлялась периодически излишняя эмоциональность: размахивал руками, повышал тон голоса, часто моргал.

–На память пока не жалуюсь.

–Значит, помните меня?

–Таких одноглазых еще поискать…

Цензор, словно не заметив оскорбления, продолжил:

–В ночь убийства кто-то просился выйти за ворота?

–Недавно кто-то просил. Да постоянно приходят.

–Кто же?

–Да всякие. Послушники в основном. Им веселья подавай городского, вина, девок.

–В ночь убийства Вы были тут?

–Помню, была страшная гроза в ту ночь. Я ушел спать.

–Кто-то же заменял Вас в ту злополучную ночь?

– Меня заменял дежурный монах. Поэтому не могу сказать, что в ту ночь я ничего не видел. Видел, конечно, – старик заулыбался, – красочные сны в теплой кровати, – от теплых воспоминаний сторож рассмеялся, выглядя уже безумным.

–Значит, ворота все время были закрыты и никто после той ночи не выходил.