Поэтому, когда к школе приезжает курьер и вручает ему бандероль с заказом, Рид улыбается прямо во дворе школы.

Он не может терпеть — вскрывает коробку прямо на влажной траве около скамеек, народу в обед не так много, но, все же, он есть. Некоторые даже с интересом подходят поглядеть, что там такое у местного лоха, что он так улыбается.

— А лох-то шарит, — тянет один из учеников, кивая Ричарду в сторону довольного Гэвина, на которого тот и так смотрел, уже листающего приложение к диску. — Раритет какой прикупил, пойду, гляну.

Рид и сам не замечает, как собирает вокруг себя группку своих одноклассников, как рассказывает, где купил, почём взял, почему эта группа, почему этот альбом, да и вообще, он только так по гавнарьским концертам на воле любитель полазить, слушая надрывные каверы таких же, как и он, пиздюков, что уважает RHCP, Depeche Mode, Muse, 30STM и MCR, да и вообще он и побухать любитель и татуха у него есть, смотрите, с братом набили после концерта.

И вот Гэвин уже не какой-то лох, вот Гэвин уже спокойно сидит в столовой на следующий день и к нему помимо Саймона подсаживается ещё пара ребят.

А потом садится Ричард, спустя месяц тотального игнорирования его персоны.

Ричард недовольно пялится на Гэвина, и надо бы улыбнуться и промолчать, но его язык идёт в атаку раньше мозга. В принципе, как и всегда.

— Тут что, мёдом всем намазано? — цедит Гэвин, пока Ричард смотрит своим фирменным взглядом.

Снова началось, Гэвин уже ожидает, когда же эта ебаная шпала с фигурой Терминатора кинет ему словесно что-то мерзкое, и Гэвин ответит и: или продолжит есть, или ответит и будет прочёсывать подбородком пол в столовой.

Гомон за столом смолкает, ребята уже не улыбаются и сами не рады, что сюда сели.

Ричард ухмыляется и смотрит прямо в глаза своими серыми фарами, даже не моргает, наклоняется ближе. Гэвин думает, что пиздец ему полный, потому что так просто на людей не смотрят, когда просто поговорить хотят, так смотрят или если хотят убить, или выебать, и так и есть. Потому что его окунают в его же суп, благо, что остыл, с такой силой, что тарелка разбивается от силы удара и кусок керамики застревает во лбу Рида.

Он тихо стонет, пока его волосы сжимают в кулаке и медленно поднимают голову вверх. Рид не понимает, почему он до сих пор не отключился от боли, потому что по лицу уже течёт кровь, смешанная с супом, а само лицо болит пиздец как.

— Отлично смотрится, — слышит Гэвин тихий голос, а затем до него дотрагиваются салфеткой и аккуратно вынимают осколки тарелки из ранки, тихо цокая, пока Гэвин дрожит от боли и унижения.

Он медленно встаёт, захватывая пару салфеток со стола, и под тихий шум столовой идёт в сторону медсестры. Гэвин не слышит, он чувствует, как Ричард следует за ним по пятам, как аккуратно держит за предплечье, когда Рид оступается на лестнице, как дышит в затылок, когда сначала Гэвин заходит в туалет и умывается холодной водой.

На лбу уже расползается синяк, а на лице лишь один маленький порез как раз рядом, под волосами и не видно будет.

— И что будем дальше делать? — усмехается Гэвин, ероша мокрую челку. — В следующий раз убьешь меня?

Гэвину действительно смешно, потому что, избавившись от одной хуйни в жизни в виде ебанутой мамы и больного брата, он приобрёл новый кейс с подарочком внутри в виде больного и ебанутого на голову Ричарда.

Тот тоже улыбается, и улыбка эта странная, будто он не умеет, будто мышцы на лице не живые совсем, а как у тех кукол, что мастерил его брат в мастерской. Гэвина прошибает холодный пот, но он тихо успокаивает себя тем, что просто от удара его клинит.

— Если захочу, — кивает сам себе Ричард. И снова смотрит.

— Ты меня просто хочешь, да? Поэтому доебывался? Поэтому на драки нарываешься? — Гэвин решает все прояснить, пока он ещё жив. — Ты смотришь на меня. Постоянно смотришь, когда я не вижу.

Ричард непонимающе вскидывает брови, сложив руки на груди и откидываясь на входную дверь в туалет. Ну, приплыли, теперь Гэвину просто так отсюда не выйти.

— И выебать меня хочешь, — поясняет Гэвин. — Тогда же в душе…

— Заткни. Свой. Рот.

У Рида счётчик охуевшего пацана зашкаливает уже давно, но он все также подходит ближе к Ричарду, видя в его лице и глазах абсолютное цунами.

— Засунуть в меня свой член хочешь? Да. Я же вижу, что хочешь. Нас тут, оказывается, два гребенных педика, Ричи.

— Честное слово, Рид…

— Или ты, романтик, сначала поцелуешь?

Риду смешно и страшно от того, что он, блять, творит. Его, наверное, пришибло к херам во время удара, потому что он сам себе не может объяснить, почему всегда нарывается на Ричарда, почему не может просто отпиздить и закрыть все эти кошки-мышки навсегда, почему ему нравится эта виктимная роль в их больных отношениях.

Он подходит совсем близко и хватается за холодные пальцы Ричарда, как мечтал, чтобы привстать на носки и дотянуться губами до краешка его губ.

От Ричарда пахнет горечью кофе, Рид лижет его нижнюю губу на пробу, чувствует, как дрожат пальцы под его ладонями, как гоняет чужое сердце кровь со скоростью света, как расширяются у Ричарда зрачки, а ноздри жадно вдыхают запах Гэвина.

Он хочет, чтобы это все прекратилось, чтобы пан или пропал, чтобы его или отпиздили до смерти, до комы, или зацеловали в ответ, потому что он хочет этого придурка с первой гребаной подножки.

Дышать — совсем трудно. У Гэвина дрожит каждая частичка тела, а стояк упирается куда-то в бедро Ричарду. Он тихонько трётся об него, ластится, как кот, и чувствует, как горячо у Карра в штанах.

— Я вот романтик.

И договорить он не успевает, потому что его впечатывают в стену так, что он теряет весь воздух из легких.

Ричард возвышается над ним, как айсберг, и сжимает за плечи, не давая упасть. Гэвину больно, но не настолько, как от этого холодного взгляда, будто расплавленное серебро вливается в его горло иглами, и душит, сжимая эфемерные пальцы.

Первый удар приходится на скулу. Рука у Ричарда тяжелая. Рид смеется, сплевывая кровь в сторону и хватаясь за футболку Карра. Второй удар в печень и еще раз по лицу. Он оседает на пол, хватась уже за штанины, пачкая их кровью. Но Ричард подхватывает его, прижимая к себе, и просто смотрит на алое от крови лицо.

— Я люблю тебя, люблю, Ричи…

— Нет, блять, заткнись. Замолкни. Нет.

— Не могу, Ричи, — хрипит Гэвин.

Ответить Ричард ничего не успевает, потому что в туалет забегает Саймон, а за ним, чуть ли, не весь состав школы во главе с директором.

— Я же говорил, что он убьёт его, — кричит Саймон в их сторону, и Ричард отпускает медленно оседающего на пол Рида.

— В мой кабинет, Карр, живо.

И Гэвину хочется сдохнуть прямо там, пока Саймон заботливо помогает ему подняться, а все, о чем думает Рид, это что бы было, если…

Только насчёт этого «если» он уже не узнает никогда.

Ни на следующий день, ни через неделю Гэвин Ричарда не видит.

***

Его никто не трогает, но и дружить с ним никто не хочет.

Вскоре к описаниям Гэвина, как нелюдимого лоха-ботаника, добавляется, ебанутый нелюдимый лох-ботаник с острым, как стилет, языком.

Ричарда нет. Его, блять, просто нет, будто и не было никогда, и Гэвин сучится на всех и каждого.

Сначала он думает, что скоро тот вернётся. Но потом эта мысль проходит. Новый учебный год начинается неожиданно, Риду кажется, что он не жив вовсе, а просто существует.

Отец болеет, матери плевать, Элайджу Гэвин не видел почти год.

Поэтому, когда ему предлагают пойти в армию, а после стать курсантом в полицейской академии — Рид соглашается.

Энергии у него для этого полно.

Хуже уже не будет.

***

Вера Полозкова — Снова не мы

С братом они не видятся так же; когда Гэвин приезжает на каникулы — брат уезжает, когда Гэвин звонит на праздники — тот не берет трубку. В какой-то момент Гэвин просто ментально посылает его на хуй, удаляет номер и больше не спрашивает по приезде на выходные, где его брат. Видимо, это устраивает всех.