Элайджа откидывается в кресле, пристально разглядывая собеседника. Ребёнок, неопытный ребёнок в теле взрослого. Все андроиды, как дети, особенно девианты.

— Дело не в теле, дело в разуме. — Коннор на это лишь заинтересованно ведет головой. — На данный момент вся суть существования Ричарда под вопросом не потому, что его процессы сбоят, а потому лишь, что он загнан в угол и не знает, зачем ему жить, потому что это все из-за Гэвина.

— Из-за Гэвина? — уточняет андроид, складывая руки на груди.

— Из-за Гэвина. У него такая реакция на стресс — саморазрушение. У обоих.

Коннор задумчиво гладит пальцами подбородок.

— Но ведь суть существования человека не базируется лишь на одном объекте любви для исследования мира. Ричард может полюбить заново, оставить Рида в покое и не разрушать своё тело. Просто жить и все. Разве не это счастье? Просто жить.

«Разве это жизнь?» — вспоминает собственные слова и не может поверить своим ушам.

Элайджа смотрит на него и громко смеётся, чуть не давится, и Коннору не нравится такая реакция — значит, он чего-то не понимает в человеческой системе поведения, а что-либо не знать — он ненавидит больше всего.

— Что для тебя жизнь, Коннор? Способность существовать? Ходить на работу и ловить преступников? Чтобы существовать — нужны благоприятные условия, которые создаются тобой же. Твоя жизнь прекрасна, пока ты делаешь ее таковой. Если тебя ничего не радует: ты или ищешь причину радости, или умираешь. Все. Ричард сам все испортил. Состояние его более чем критично, и все из-за Гэвина.

— И это никак не исправить, — подтверждает андроид. — Но почему? Вокруг миллионы людей. Ричард мог бы просто уехать, поменять место жительства, познакомиться с кем-то другим!

Глаза андроида горят, и Элайджа понимает, что тот просто не знает об этом чувстве, и его охватывает дикий восторг от того, насколько же далеко продвинулась девиация.

Элайджа покидает ванную комнату и приглашает Коннора в свой кабинет, садится за стол и внимательно на него смотрит.

— Знаешь, что такое моногамия? Это способность любить одного партнёра. Всю жизнь.

— Конечно, знаю, — раздражённо ведёт плечом.

Камски улыбается, сложив руки в замок. Коннор его забавляет. Явился, заявив, что все знает, но на деле его факты не вносили никакой ясности в складывающуюся картину.

— Люди в большинстве своём полигамны, но не в том плебейском ключе, в котором несёт себя этот термин. Они ищут свою половину почти всю жизнь, сходятся и расходятся, влюбляются, расстаются и снова влюбляются, и снова расстаются. Изменяют, врут, женятся, заводят детей, влюбляются, разводятся, снова заводят детей. И так до бесконечности смены партнеров. Пока не обретают покой со своим человеком, и тогда происходит моногамия. Но у Ричарда она… переросла в одержимость. — Коннор вздрагивает. — Ему просто больше никто не нужен. Вот и вся проблема… все просто. Потому что Гэвин любит Ричарда. Мертвого. И не полюбит больше никого. Для него больше не будет особенного человека никогда. Понимаешь?

Коннор на эти слова лишь подскакивает со стула, не сумев сдержать эмоции.

— Вы совершенно не знаете своего брата, — почти рычит Коннор. — Вы лишили его любимого человека, ради своих жестоких экспериментов, а не ради братской любви. Вы подкинули ему сначала меня, полу-копию мертвеца, но вам стало этого мало, и вы отправили к нему точную копию! Самого мертвеца с больным разумом! Вы отправили ему психопата, который двинулся на почве ваших опытов! Даже я понимаю, что такое бесследно не пройдёт для хрупкого, человеческого сознания. И как вам хватает смелости смотреть в глаза Гэвину?!

Элайджа улыбается, наливая виски себе в стакан.

— Отвратительное ощущение каждый раз, когда смотрю на него, будто котенка топлю, — ухмыляется, и Коннор не видит и капли раскаяния. — Вот только скажи мне: ты ведь злишься не из-за того, что Гэвину плохо? — встаёт и подходит ближе. — Ты разозлился после моих слов о том, что он больше никого не полюбит, — замирает, поражённо гладя на андроида. — Ах, вот оно что… — улыбается, наклоняясь ближе, — ты хочешь быть тем особенным человеком, я прав? Да, прав. И как ощущения?

Коннор разворачивается и молча идёт к выходу, так ничего не ответив. Ему страшно. Ему адски страшно от того, что он тоже это чувствует, что на хрен миллионы людей, что есть просто один.

Один человек, который нужен, и все.

Один особенный.

— Так что, мне ждать сегодня полицию? Ведь это я убил Ричарда Карра! — смеётся Элайджа в спину.

— Всенепременно, — шипит андроид, ускоряя шаг.

Ему срочно нужен пьяный Хэнк со своими советами.

***

Работники департамента жили своей жизнью, как ранее, будто ничего не изменилось. На Гэвина никто не косился, никто над ним не подшучивал. Совсем ничего, будто та видеозапись исчезла не только с цифровых носителей, но и из голов граждан.

Из перечисленных ранее плюсов (их нет) Гэвину почти все нравилось в происходящем. Тот же стол, стул, люди, блять, пальма или как она там называется. Даже кофе был таким же сладким и горячим. Все было абсолютно таким, как Гэвин привык. И он готов поклясться, что разбуди его в три часа ночи, он с точностью до нанометра опишет расположение пятен около кофе-машины.

Но на деле все обстоит иначе. Гэвин мысленно сравнивает себя с героем фильма, типа «500 дней лета» или «Титаник» и ему кажется, что вот-вот наступит что-то такое, что перевернёт его жизнь.

На самом деле Рид даже не помнит о чем фильмы и правильно ли он формулирует сравнение с главными героями. Да и поебать, все равно это в его голове и никто за это не осудит.

Главное остаётся фактом — что-то кардинально поменялось, но вы не можете понять — что. Типа ваша знакомая покрасила брови, но вы не можете ухватиться за это, и просто глядите на неё в поисках вопросов: что же не так?

Почему у меня сбой в психосоматике?

И, казалось бы, Тина довольно часто красит брови, но дело же не в ней. Нет.

Дело не в гребаных бровях.

И даже не в Тине.

Рид даже специально присматривается к ее лицу, за что получает в ответ неприличный жест, но он так занят самокопанием, что даже не реагирует на него, молча отворачиваясь.

А может дело в таблетках?

Он перестал принимать их, потому что курс окончен, а панические атаки его больше не посещали, и это оно? Всего лишь отходос от привычки носить с собой цветную коробочку с изображением кота?

Нет же.

Нет.

Кажется, его стали посещать странные мысли, будто не его совсем.

Иногда он смотрит на вилку за обедом и думает, что случится, воткни он ее прямо себе в глаз.

Вот сейчас.

Что будет?

Или ложку?

Иной раз ему кажется, будто кто-то его зовёт. Но когда Гэвин поворачивается, то никто на него даже не смотрит. Это его раздражает, будто он находится под чьим-то наблюдением невидимых доселе глаз.

Но он не будет никому об этом говорить. Это просто в его голове. Как говорил врач, это реакция на стресс.

Все.

Но все же, что поменялось?

Рид блуждает взглядом по отделу, задерживая на каждом своё внимание. Всё то же: уебанские галстуки у Коллинза, борода у Андерсона, брови Тины, диод Коннора, пальма, кофе, пятна…

Блядь.

Чёрная рубашка на фоне белой кожи всегда смотрится выигрышно, особенно если ты вообще выглядишь, как гребаный порно актёр.

Ричард смотрит на Рида, как кошка на добычу, глаза почти светятся. Гэвина передёргивает и он понимает, «что» не так. Это не касалось людей и обстановки, это касалось лишь гребаной машины, которая прожигает в тебе дыру, как горящая зажигалка.

— О чем думаете, детектив?

Улыбается, как наркоман, получивший дозняк по вене. У него свои личные приходы в виде заебов для Гэвина.

«О твоей скорой смерти в изоляторе, ублюдок», — хочет сказать Рид, но он игнорирует Ричарда, переводя взгляд к окну. Лицо андроида расплывается перед глазами, и Гэвин смаргивает лёгкий оттенок паники с лица.