– Ритуля… доча!
– Карточка где?
– Тебе зачем?
– Мама велела!
– Тута я велю… бабки, они не для детей…
– Деньги на лекарства нужны!
– Колек, чо она тебе по ушам трет?
Моня, наблюдая за разговором, вертел в руке пустой стакан. Второй мужик ковырял вилкой консервы. Отец налил всем до краев, развернулся к Рите.
– Иди, иди… уроки делай!
Рита подошла к столу, встала напротив отца.
– Деньги отдай!
Отец дернулся, обжегся сигаретой.
– Ах ты сс… ну-ка, пошла отсюда! И чтоб я тебя больше не видел!
Рита резко развернулась и, опрокинув бутылку, вышла из квартиры.
Франц Викентьевич любил этот день. С утра, в костюме и галстуке, он был на кладбище, на могилах жены и дочери. Придя домой, доставал семейный альбом и, бережно листая страницы, долго рассматривал дорогие ему пожелтевшие фотографии. И уже под вечер, выпив рюмку-другую, выносил из шкафа женские и детские платья, раскладывал их на диване и тихо с ними разговаривал.
Сегодня поговорить у него не получилось: за стенкой три пьяных голоса горланили песни про тяжелую шахтерскую судьбу. Франц Викентьевич долго терпел, затем решительно открыл входную дверь и остановился: прямо на ступеньках, прислонившись к перилам, закрыв глаза, сидела Рита.
– Совсем все плохо?
Франц Викентьевич похлопал девочку по спине. Рита открыла глаза.
– Ага…
– Пойдем, здесь спать нельзя.
– Куда? Я домой не пойду!
– Понимаю… Может, к Екатерине Романовне?
– Зашквар, я с ней поругалась.
Рита зевнула. Франц Викентьевич взял ее за руку.
– Давай ко мне.
Рита остановилась у стены, где висели фотографии в деревянных рамочках.
– Ух ты! Вы были летчиком?
– Нет, я обслуживал и ремонтировал самолеты. Раньше недалеко отсюда стояла воинская часть.
Рита подошла к дивану, взяла в руки платье.
– Это платье жены. Они с дочкой погибли здесь, давно…
Франц Викентьевич пошел на кухню, вернулся с полной тарелкой бутербродов, поставил ее на стол.
– Садись поешь.
Он протянул Рите бутерброд.
– Спасибо!
Рита села на стул, принялась за угощение, быстро проглатывая куски.
– Теперь… врубилась… почему… Фокке-Вульф!
Рита поперхнулась.
– Ой, извините…
Франц Викентьевич засмеялся.
– Не только поэтому. Я родом из Латвии.
Рита прекратила жевать.
– Уехать отсюда не думали?
Франц Викентьевич глубоко вздохнул.
– Не смог.
Он собрал платья с дивана, аккуратно сложил, убрал в шкаф.
Рита, доев бутерброд, посмотрела на тарелку.
– Бери, бери!
Франц Викентьевич пододвинул к ней тарелку. Рита выбрала бутерброд. Когда не осталось ни одного, Франц Викентьевич принес ей подушку и одеяло.
– Спокойной ночи!
Под утро он проснулся. Рита всхлипывала. Он зашел в комнату, одеяло было на полу. Рита, свернувшись калачиком, дрожала от холода. Франц Викентьевич поднял одеяло. Накрывая Риту, расправил складки, погладил ее по голове. Уснуть он больше не смог.
– Правильно люди говорят, яблоко от яблоньки…
Екатерина Романовна стояла у подъезда.
– Что такое?
Франц Викентьевич поставил сумку с продуктами на землю.
– Туда вон погляди!
Франц Викентьевич обернулся: на скамейке, опустив голову, курила Рита.
– Что стряслось?
Он забрал у Риты сигарету, затушил, бросил в урну. Она резко встала, но Франц Викентьевич поймал ее за руку.
– Дома расскажешь.
Франц Викентьевич поставил чайник на плиту. Рита вздохнула.
– Я у мамы была, в больнице. Ей операцию сделали.
– Удачно?
– Не знаю. Врач говорит, нормально.
– Ну и хорошо.
Франц Викентьевич налил ей чаю. Рита взяла чашку, отхлебнула глоток.
– Лекарства нужны! А этот… короче, отец запил с дружками, а карточка мамина у него.
Рита сжала кулаки.
– Так, не дергайся!
Франц Викентьевич погладил Риту по голове.
– Придумаем что-нибудь, у меня поживешь, пока мать не вернется.
Франц Викентьевич играл на аккордеоне редко и то только для себя, но сегодня у него был слушатель. Рита сидела, не шевелясь, завороженная его мелодией, и встала только тогда, когда он закончил.
– Я пойду…
– Да, да, уже поздно.
Франц Викентьевич ночью снова подошел к Рите. Она спала. Одеяло было на месте, но он все равно долго поправлял его и еще дольше не уходил из комнаты.
– Здрасьте!
Екатерина Романовна с веником в руках застыла на лестнице. Рита открыла дверь своей квартиры, и Франц Викентьевич вошел внутрь. Сначала ничего не было слышно, затем звякнуло стекло, грохнулась на пол табуретка, послышались выкрики.
– Ты воще кто такой?!
– Какие, на хрен, лекарства?
– Какая карточка?
– Ритка?
– Моня, гля, она у этого козла ночует!
– Колек, вмажь ему, чтоб знал!
– Ба-бах!
Дверь открылась, и на пороге появился Франц Викентьевич. Из его разбитого носа стекала кровь.
– Ой, батюшки!
Екатерина Романовна уронила веник. Франц Викентьевич, зажав нос рукой, вошел в свою дверь, Рита – следом за ним.
– Вроде все.
Рита вытерла подтеки на щеке, отложила полотенце. Франц Викентьевич не шевелился.
– Все! Вам плохо?
– Нет, наоборот… Спасибо, Рита.
Франц Викентьевич даже не ложился. Он ходил по комнате, пытался смотреть телевизор, заваривал себе чай и лишь к утру открыл шкаф и снял с вешалки красное платье. Рита спала, лежа на боку. Франц Викентьевич присел на диван и поцеловал Риту в щеку. Она открыла глаза.
– Вы… Вы это зачем?
Рита, схватив одеяло, вскочила с дивана. Франц Викентьевич протянул ей платье.
– Рита, это не то… это подарок!
– Зачем?
Рита бросилась в прихожую и, открыв дверь, выбежала из квартиры.
– Эй, Колек! Зенки открой!
– Моня, это чо, утро, што ли?
– Утро, утро, гля, кто!
– Во, Ритка…
Рита попыталась пройти мимо стола, но отец поймал ее за руку.
– А Фокке-Вульф чо?
– Чо, чо, не видишь, свалила она от него. Гадом буду, приставал, тварь!
Моня звякнул пустыми бутылками.
– Ах он козел, убью!
Рита дернулась, но отец больно сжал ее руку. Моня слил в стакан остатки самогона.
– Не кипишуй, Колек! На хрена мочить? Бабки с него струсим, пойло-то кончилось!
Отец с силой развернул Риту к себе.
– Ну чо, было, было? Говори!
Рита вырвала руку.
– Пошел ты!
Телефон зазвонил неожиданно.
– Да, доктор, я, Рита. Плохо? Я сейчас приеду! Нет, лекарства еще не купила… я достану деньги, ну, завтра или послезавтра… да, да, я все поняла.
Рита оглянулась по сторонам, зашла за сараи. Пацаны, как всегда, были на месте.
– Откуда такие бабки, Ритка!
Ей подкурили сигарету.
– Совсем голяк?
– Ну, может, у этого, длинного есть, но лучше не просить.
– Почему?
– То еще чмо!
– Жмот?
– Не, озабоченный. Сама понимаешь, как отдавать придется.
Рита выбросила окурок.
– Где живет?
Длинного в поселке не оказалось, и Рита постучала в дверь к Екатерине Романовне.
– Мне только на лекарство. Отец всю мамину карточку спустил. Мы сразу все отдадим.
– Да, да, конечно… я знаю, но пойми, девочка, это большие деньги, и просто так…
– Без лекарства мама умрет! Вы же на ремонт собирали, я знаю!
Екатерина Романовна обняла Риту за плечи.
– Пойми, дите, в жизни не всегда бывает так, как хочется…
– Вы мне не дадите?
Рита сжалась в комок.
– Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!
В глубине квартиры зазвонил телефон. Екатерина Романовна поспешила в комнату.
