— Отлично ты меня развлёк! — Мураки достал из кармана платок с вышитой монограммой и приложил его краешком к левому глазу, вытирая выступившие слёзы. — Какая разительная перемена! Прежде ты пытался меня уничтожить, а теперь ведёшь душеспасительные беседы? С чего бы вдруг?

— Раньше я не понимал твоих чувств.

— Будто теперь понимаешь, — Мураки убрал платок в карман. — Это Куросаки — эмпат, а ты всего лишь демон-полукровка, некогда вскрывший себе вены.

Не обращая внимания на злость, всколыхнувшуюся во мне от этой фразы, я продолжил:

— Эмпат или нет, но о некоторых вещах догадаться могу. Например, хочешь расскажу историю о мальчике, который не хотел быть одиноким, но, тем не менее, стал?

— Мне не интересно.

— А я расскажу. Тот мальчик жаждал любви и понимания, но вместо этого дождался лишь того, что отец однажды привёл в их дом незаконнорожденного наглеца, наделив его всеми правами законного наследника. Если бы родители любили и поддерживали младшего сына прежде, то в сердце мальчика не возникло бы ревности к брату, но так уж вышло, что ненависть появилась. Юноша боролся со своей тьмой, как умел, в то время пока отец искупал вину перед старшим сыном за то, что стал невольной причиной смерти его матери.

— Может, прекратишь? — в голосе Мураки послышалась угроза.

Я пропустил мимо ушей его реплику и заговорил снова.

— И вдруг в одночасье тот, кому досталась вся любовь отца, решается на убийство…

— Тебе, правда, лучше замолчать, — от интонаций доктора мурашки побежали по моей коже, но я всё равно не остановился.

— Для младшего это непостижимо. Как его брат мог помыслить такое? Его приняли в семью, ему доверяли, а он разрушил всё, что являлось для младшего смыслом жизни! Более того, теперь младшему никогда уже не доказать отцу, что он был лучшим сыном, нежели чем тот, другой.

Доктор сидел бледный, с прищуренными глазами, сминая в правой руке салфетку, пока она не превратилась в крошечный бумажный шарик. Тогда он швырнул этот шарик на стол.

— И тебе даже не дали убить его своими руками. Ты поэтому решил, что седьмого круга ада ему будет мало? Или случилось что-то ещё, чего так никто и не узнал?

Мураки смотрел на меня с лютой ненавистью, отражавшейся даже в мёртвом глазу, и молчал. Сейчас я ощущал свою полнейшую беспомощность. Будь у меня способности Хисоки, я бы мог попытаться понять его состояние, но при отсутствии эмпатии делать что-то подобное не имело смысла.

— Ты не понимаешь, — продолжал я, медленно подвигая к нему пальцы, так как мне в тот миг стало невыносимо страшно от его молчания, — тот юноша в тебе всё ещё жив, и ты не сумеешь уничтожить его, как бы ни пытался. Ни магией, ни убийствами. Просто раньше его заставлял страдать Саки, а теперь ты мучаешь его. Сам — свою собственную душу.

С этими словами я почти коснулся его ладони, но Мураки быстро отодвинул от меня руки.

— Довольно, — устало вымолвил доктор. — Прекрати нести эту высокопарную чушь. Правда заключается в том, что ты сейчас любыми способами пытаешься воздействовать на меня, чтобы спасти тех людей. Но есть и другая часть правды. Тебя ко мне тянет. Вопреки твоей воле. Ты, безусловно, никогда этого не признаешь, но, увы, Цузуки-сан, тьма тянется к тьме. Так всегда было и будет.

— Ошибаешься.

— Вот как? — в его голосе на сей раз отсутствовала даже ирония.

— И в тебе, и во мне ещё осталось немного света. Мы должны дать шанс выжить этим крохам добра! В это я верю!

— Добро? В нас? — рассмеялся Мураки. — Ну, если старательно поискать, то, наверное, что-нибудь и найдётся, хотя я сомневаюсь. Цузуки-сан, я заключил контракт с тёмными силами в шестнадцать лет. Потом, как самонадеянный идиот, однажды решил, будто смогу обмануть вторую сторону и избежать исполнения обязательств. Мне пришлось дорого заплатить за эту ошибку. Больше я её не совершу. Во исполнение контракта я однажды отдам свою душу. Фактически она уже сейчас не моя, поэтому не имеет значения, сколько зла я совершу. Хуже, чем есть, мне не будет.

— Нет, — в ужасе прошептал я, вцепляясь руками в край стола. — Неправда.

Сердце провалилось куда-то вглубь, и я перестал слышать его удары.

— Сам посуди, откуда у меня взялись способности удерживать души возле себя? Вызывать чудовищ? Накладывать проклятия? Знаешь, как и зачем заключаются контракты подобного рода? Впрочем… Твоя душа с рождения принадлежит тёмным мирам. А я свою отдал чуть позже, но в сущности, какая между нами разница? Свет для нас — абстракция, которая никогда не станет реальностью. Мы оба — сосуды тьмы. Тьма даёт нам силу, пока мы не получим то, чего желали. А когда это случится, наши души отправятся в ад. Только вот ты ничего не желал, кроме как стать человеком ещё при жизни, что для демона невозможно в принципе. Позже ты захотел умереть, потому и попал к синигами. Мне странно сейчас наблюдать, как ты в нас обоих безуспешно пытаешься разглядеть добро. Это так же бессмысленно, как искать ночью в тёмной комнате чёрную кошку. Которой, кстати, там нет…

— Возможно ли разрушить твой контракт? — спросил я, отчётливо понимая, что сражение проиграно.

Мураки изобразил улыбку.

— Попробуй. Попытайся, но учти — за каждую твою неудачу у меня будут забирать по куску тела, заменяя отнятое протезами и имплантантами, до тех пор, пока я не стану похож на Железного Дровосека. Правда, возможно, тебя этот процесс позабавит?

— Я не верю, что нет возможности освободиться! Даже демоны не бессмертны. Если ты скажешь, что тебе не нужен этот контракт, мы вместе найдём способ избавиться от него! Я обещаю, что использую силу всех шикигами, если дело дойдёт до сражения!

Мураки как-то странно взглянул на меня:

— Меня крайне настораживает твоё внезапное желание сражаться на моей стороне. Полагаю, у твоей нежданно возникшей преданности есть условие: если я после освобождения стану добрым и милым, то ты готов биться за меня? А если продолжу заниматься тем же, чем и сейчас, ты меня прикончишь? Или предоставишь Куросаки право нанесения последнего удара?

— Ерунда!

— Почему? Один раз ты уже пытался проткнуть меня.

— Ты сам довёл меня «до ручки»! Я не понимал, что творю!

— Твоя проблема в том, — Мураки изящным движением приподнял чашку над блюдцем и бесшумно отхлебнул из неё, — что ты постоянно думаешь о своем напарнике. Пока ты не увидел мою фотографию, ты даже не пытался спасать меня. К величайшему сожалению, в юности я был слишком похож на этого удивительно глупого — ох, прости — чрезмерно наивного мальчишку. И теперь все разглагольствования о светлой и тёмной частях моей души происходят из-за того, что в твоём сознании я почему-то приобрёл некоторое сходство с Куросаки. Попытайся отрицать это, и я ещё раз вдоволь посмеюсь над тобой.

Я был полностью раздавлен. Мураки читал чужие мысли, словно открытую книгу. Как бы я ни пытался воззвать к нему, доктор разбивал все мои доводы, как опытный фехтовальщик. Он прекрасно понимал, что за всеми моими обещаниями, которые я, безусловно, сдержу, в первую очередь стоит стремление защитить людей и Хисоку.

— Закончились аргументы? — криво усмехнулся доктор, отодвигая от себя чашку и вставая из-за стола. — Впрочем, спасибо за попытку. Если бы я немного расслабился и утратил бдительность, ты бы достиг цели. А теперь идём.

— Куда? — вяло удивился я, понимая, насколько жалко выгляжу.

— Через пару кварталов на крыше одного из зданий ждёт вертолёт. Надеюсь, ты не с пустыми руками пришел спасать тех несчастных? Ещё пара часов, и им конец. Если, конечно, не ввести лекарство.

— У меня есть препарат! — мгновенно оживился я. — Его изобрёл Ватари, но…

— Какое «но»?

— Почему ты вдруг решил помочь?

Мураки усмехнулся:

— Делаю тебе прощальный подарок. Поистине королевский для такого сумасшедшего психа, как я.

— Прощальный?!

— А почему ты вдруг встревожился? Разве не ты жаждал на протяжении стольких месяцев избавиться от меня навсегда?