— Я чувствовал, словно рядом со мной находится кто-то очень близкий, родной, понимающий меня с полуслова. Я ощущал тепло и спокойствие. Да, мне было хорошо, — признался я, сдавшись.
Граф торопливо положил свою ладонь поверх моей руки, лежавшей на столешнице.
— Даже не представляешь, как я рад, — он слабо улыбнулся. — Чаю не выпьешь? — но он отлично понимал, что на это надежды нет.
— Когда-нибудь потом, — ответил я. — Пора возвращаться.
— Будь счастлив, Цузуки-сан! Возможно, если миры уцелеют, где-то в другой жизни и я обрету счастье.
— Обязательно, — отозвался я, наблюдая за тем, как Граф, отпустил мою руку, достал из-за пазухи флакончик с искрящейся зеленовато-голубой жидкостью, вынул пробку и положил её на стол. А затем осушил сосуд до дна. Почти сразу его фигура начала бледнеть, пока не стала полностью прозрачной. Надев маску и перчатки, Граф позвонил в колокольчик. Двери открылись, и вошёл Ватсон.
— Проводите гостя до моего портала, — распорядился он. — Никто в Мэйфу не должен узнать о том, что этот молодой человек приходил.
— Будет исполнено! Следуйте за мной, господин, — Ватсон учтиво повернулся ко мне. — Я помогу вам вернуться.
Я уходил, чувствуя, как Граф смотрит мне в спину, и невольно думал о боли, которую причинил ему и Хисоке, сам того не желая. «Пусть в новом мире у них всё сложится удачно. Пусть они оба будут любимы так, как того заслуживают», — истово желал я, входя в оставленный для меня портал, и через мгновение уже оказался дома.
Вернувшийся с работы Кадзу выглядел настолько вымотанным, что я не стал говорить с ним о нашем разговоре с Графом во Дворце Свечей. Я решил отложить беседу до другого дня. Но уснуть не получилось. Половину ночи я ворочался с боку на бок, то вспоминая прошлое, то беспокоясь о будущем, пока крепкие руки проснувшегося по моей вине Кадзу-кун не перехватили меня поперёк талии.
— Хватит, — снова услышал я голос над собой. — Если не можешь уснуть, лучше расскажи, что тебя гложет.
И он включил ночник. А я, не зная, как правильно начать, просто брякнул:
— Тот парень в Хилдсбурге, с которым я встретился в баре и провёл ночь в мотеле… Это Хакушаку-сама из первого мира. Лилиан Эшфорд обманом заставила его путешествовать во времени через Замок Несотворённой Тьмы. Он занял место парня, с которым я уже провёл ночь в прошлом. Вообще так делать нельзя, но моей сестре на всех плевать, поэтому она создала парадокс, лишь бы заглянуть в Шар Энмы. И ещё: с первым парнем у нас ничего не произошло, мы просто разговаривали и пили спиртное! По крайней мере, так Граф сказал, а он бы не стал врать.
Некоторое время Кадзу, неподвижно застыв, смотрел на меня с каким-то неопределённым выражением лица, а потом я услышал:
— Знаешь… На этот раз я закурю. Не возражаешь?
Я кивнул, предчувствуя очередной скандал или долгое отчуждение из-за моих глупых откровений, но я зря опасался. Докурив сигарету и выключив вытяжку, Кадзу притянул меня к себе, положив мою голову к себе на колени, и промолвил:
— А вот теперь я готов. Прошу, расскажи мне незабываемую историю о своём первом сексуальном опыте с хозяином Дворца Свечей, замаскировавшемся под американского актёра начала семидесятых. И заодно об участии леди Эшфорд в этом.
И я заговорил, а он слушал, не перебивая. Когда я закончил, Кадзу-кун опрокинул меня на постель, прижав к простыням и прошептав:
— Сейчас моя очередь стирать твои воспоминания и замещать другими! Давай представим, что ты снова в Хилдсбурге в мотеле «L&M», но только вместо Графа твоя хитроумная сестра отправила туда меня. Поскольку ты всё равно уже прожил этот отрезок времени дважды, не страшно, если проживёшь трижды. Заодно успокоишься, отбросишь ненужные мысли и уснёшь. Согласен?
Разумеется, я мгновенно согласился, приникнув к нему всем телом и охотно отвечая на его горячий поцелуй.
Я почти поверил, что никаких преград больше не встретится на нашем пути, и всё сложится благополучно. В оставшиеся до одиннадцатого августа три с половиной месяца, мы были счастливы, как никто другой. Я привык засыпать рядом, вместе завтракать и ужинать возле камина, наблюдать, как Кадзу проводит исследования в домашней лаборатории или пишет статьи, устраивать пикники в парке, делать покупки в супермаркетах, пытаться выучиться готовить и наконец преуспеть с приготовлением его любимого омлета… Лучшие три месяца жизни!
Мне перестали сниться кошмары. Я больше не винил себя за ошибки прошлого и ненадолго забыл о надвигающейся в будущем угрозе. Я выпал из границ времени и пространства. Всё чаще шеф хвалил моё усердие и обещал, что в сентябре мне непременно вручат значок. И хоть я понимал, что в этом мире, наверное, ничего не получу, у меня оставалась светлая надежда на следующий мир.
Нельзя было так расслабляться!
Одиннадцатого августа с утра мы ещё раз всё обсудили. Мой рабочий день заканчивался в шесть. К семи я должен был оказаться дома, быстро перекусить, после чего мы собирались позвонить Тацуми и сообщить о своей готовности, встать посреди гостиной, взявшись за руки и переместиться к подножию маяка, где нас ждали бы остальные.
Всё пошло не так… Ещё до обеда, сидя за столом в участке и разгребая очередную стопу отчётов, я ощутил, как болезненно сжимается сердце. Перепугавшись за Кадзу, я позвонил ему, но услышал в трубке его спокойный голос, сообщающий, что переживать не о чем, с ним всё в порядке. Но я всё никак не мог успокоиться. Впервые за много недель дурные предчувствия не отпускали, а лишь усиливались.
Шеф не вернулся с обеденного перерыва. К трём часам дня все полицейские стали настороженно переговариваться, недоумевая, как это начальство могло допустить такую вольность: исчезнуть, никого не предупредив. К половине пятого волнение стало всеобщим. Рядовые полицейские, поговорив между собой, решили выбрать кандидата-смельчака, который должен сообщить вышестоящему начальству о пропаже босса, если тот к шести не вернётся на рабочее место. Почему-то всеобщий выбор пал на меня, хотя я никогда не вёл себя слишком смело. Стрелка неумолимо двигалась к шести. Мою руку рядовой Хаяси уже положил поверх телефонной трубки, продолжая подробно втолковывать, кому предстоит звонить и что надо сказать, как вдруг входная дверь в участок распахнулась, и на пороге возник шеф. Взмыленный, всклокоченный, весь вспотевший, заметно, что довольный, но вместе с тем — растерянный и взвинченный. Он обвёл взглядом всех, кто бросился к нему с вопросами о том, всё ли в порядке, а потом его взгляд остановился на мне, и я увидел, каким стало выражение его лица. Обычно так выглядит хирург, которому приходится сообщать о внезапной смерти пациента членам его семьи.
Жестом дав понять окружающим, чтобы не толпились вокруг, начальник подошёл ко мне и положил передо мной лист бумаги. Я сначала не понял, что это. Подумал, будто меня увольняют за какой-то проступок, а потом пригляделся и обмер: это было хуже. И намного!
Кандзи плясали и плыли перед глазами, а я сидел и молча смотрел на лист бумаги, не в силах поверить: «Ордер на арест Мураки Кадзутаки, проживающего в Сибуйя…»
— Вы говорили, что снимаете комнату в доме у этого доктора с прошлого года? — сочувственно спросил шеф, и его слова донеслись до моих ушей, словно из другого мира.
— Да, — только и смог выдохнуть я. — Снимаю. А п-почему… Что… Что он сделал? — наконец я собрался с мыслями и смог задать этот вопрос.
— Сегодня, когда я обедал в кафе, мне с незнакомого номера, который не удалось отследить, позвонила неизвестная. Судя по голосу, совсем молодая девушка. Она сказала, что если я желаю добыть улики по делу о пропаже трёх студенток, исчезнувших в марте прошлого года, мне следует покопаться под сакурой, растущей возле храма Киёмидзу Каннон в парке Уэно. Я немедленно поехал туда, не дожидаясь окончания обеденного перерыва. Я не хотел отвлекать никого из вас, поскольку сообщение могло оказаться пустышкой, а это дело… В общем, раз оно моё, я решил сам справиться! Земля под сакурой оказалась рыхлой, и я довольно быстро выкопал водонепроницаемый пакет, внутри которого обнаружились скальпель с застывшими пятнами крови, наручные часы, женский шарф и три отрезанные пряди волос. Я тут же отдал находку на экспертизу. Оказалось, что пряди волос и вещи действительно принадлежат пропавшим в марте прошлого года девушкам. И на вещах, и на скальпеле обнаружились отпечатки пальцев, принадлежащие доктору Мураки.
