Она сидела верхом на огромном волке с оскаленной пастью и горящими глазами. Чёрное шёлковое платье европейского покроя подчёркивало её безупречную фигуру. На шее женщины висел серебряный кинжал с трёхгранным лезвием, чья рукоять была испещрена сложными узорами.

— Что желает Повелитель Мэйфу? — спросила она, очаровательно улыбаясь, и я понял: ещё мгновение, и я забуду обо всём, склонившись к её ногам, словно покорный раб. Я заставил себя встряхнуться.

— Сотри ему память о его участии в Нанкинской резне, — промолвил Энма. — Пусть помнит, что пришёл сюда вместе с армией и был ранен, но не более того. Про своё обещание помогать мне пусть не забывает тоже! — луч яркого света вырвался из кинжала женщины, сидящей на волке, а через мгновение я поймал себя на том, что стою один посреди вымершего, усыпанного телами Нанкина, держа в руках целый и невредимый чёрный шар.

Всё, что осталось в моём сознании — 13 июля 1937 года я обещал Энме выполнить одно задание ради мамы, сестры и ради самого себя.

Если бы я мог отдавать себе отчёт в том, что чёрный шар по велению Энмы я разбил не один, а много раз. Жертвы в схватке на атолле Мидуэй, в битве при Гуадалканале, бомбардировка Иводзимы, ядерные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки… Всё это случилось после того, как я разбивал шар Энмы-Дай-О-сама. По вине тёмной магии… Нет, по моей вине количество жертв увеличивалось в несколько десятков раз. События войны шли по самому жестокому и кровавому варианту, но это вполне устраивало Энму. Только теперь, вспомнив всё, я осознал, зачем он делал это. Он собирал энергию с моей помощью, создавая личную матрицу сильных душ, используя для этих целей Хрустальный Шар и меня. А помощница Энмы, носившая на шее трёхгранный кинжал, каждый раз заставляла меня забывать, что я уже выполнил задание. И я продолжал делать это снова и снова.

Я выбрался из нескончаемого ада лишь после Токийского процесса. Чёрный шар был разбит в последний раз. Когда семерых обвиняемых приговорили к казни, а восьмой покончил с собой, моя старая рана, полученная в Нанкине, воспалилась. Наверное, стоило вызвать врача, но я не счёл нужным это делать. Во-первых, потому что моя полная грехов жизнь и без того затянулась, во-вторых, передо мной снова явился Энма. Потрепав меня по плечу с деланным состраданием, он промолвил:

— Потерпи. Скоро мы будем вместе.

Я закрыл глаза, и меня поглотила воронка небытия.

Судили меня в точно такой же кромешной темноте. Я не видел лиц судей, слышал только их голоса. Семь раз меня громко объявили виновным: в смерти матери, в том, что отпустил на верную гибель сестру, в том, что с помощью неизвестной магии уничтожил на войне сотни тысяч душ… Причастность Энмы к случившемуся не заподозрил никто. Мой рот был словно зашит, я не мог отвечать ничего. Но даже если бы мой язык повиновался мне, мне бы это не помогло. Я стоял, оглушённый и ошеломлённый, едва помнящий о том, кто я такой и что тут делаю.

И вот когда я приготовился к встрече с герцогом Астаротом, заговорил Энма. Он начал уверять суд в том, что у меня были и смягчающие обстоятельства: я пытался спасти мать от мучений и защитить женщину в Нанкине, рискуя собой. На Иводзиме я спасал своих соотечественников во время бомбардировок. В Хиросиме и Нагасаки я вытаскивал людей из-под руин, в надежде найти выживших и доставить их в больницы.

— В том, что магия Древнего бога, доставшаяся ему с рождения, смертоносна, Тацуми-сан не виноват. Ему, как и многим смертным, по воле случая достался груз, который в одиночку нести не под силу. Кто-то должен контролировать его. Как вы знаете, я сумел взять под контроль искру пламени, спящую в Цузуки-сан. Доверьте мне и Дар, скрытый внутри Тацуми-сан.

— Но почему опять тебе? — гневно спросил мужской голос откуда-то сбоку. — Ты уже прибрал к рукам одного, отдай второго! К тому же он явный кандидат в мой мир.

— А давайте спросим у вновь прибывшего, согласен ли он стать синигами или предпочтёт ад? — вкрадчиво отозвался голос Энмы.

Я понял вдруг, что могу говорить.

Но если бы я помнил тогда хоть что-нибудь о коварстве Энмы. В моей памяти почему-то зияли огромные дыры…

— Ад или Сёкан?! — нетерпеливо вопрошали над моим ухом.

— Сёкан, — отозвался я, молясь Господу, чтобы в этом неведомом Сёкане меня побыстрее уничтожили, и я бы навеки забыл, сколько грехов совершил.

— Он выбрал, — удовлетворённо произнёс Энма, в то время как низкий рычащий голос возмущённо закричал:

— Меня снова обманули!!!

Впоследствии от Энмы я узнал, что герцог Астарот тоже присутствовал на суде и был крайне недоволен, что я уплыл из его рук.

С тем, самым первым Цузуки мы познакомились перед Рождеством. Шеф Коноэ ввёл меня в курс дела, и я пришёл работать в отдел двадцать четвёртого декабря. Я застал четверых синигами, вяло играющих в го, и ещё одного — с аппетитом поедающего клубнично-сливочное пирожное. У этого синигами были удивительные глаза. Во мне шевельнулось некое воспоминание… Показалось, будто я раньше видел такой же редкий оттенок радужки, но я не мог вспомнить, у кого и где. Мой новый коллега, заметив моё присутствие, торопливо проглотил лакомство, а потом поприветствовал меня вежливым поклоном:

— Добрый день! Я — Цузуки Асато. А вы новенький?

Представившись, я спросил о подробностях дела, которым сейчас занимаются в Сёкан, но услышал в ответ:

— Да какие там расследования, Тацуми-сан, не будьте занудой! Праздники на носу. Давайте лучше съедим вот этот прекрасный яблочный пирог, — Цузуки кивком указал на коробку, стоящую на столе, — а то от клубники со сливками я только ещё больше проголодался.

— А с нами разве не поделишься?! — возмущённо завопили другие синигами, отрываясь от игры.

— Конечно-конечно, — миролюбиво промолвил Асато.

Во всех мирах Цузуки был одинаков… Правда, тогда, до перехода, я не отдавал себе отчёта в том, что именно испытываю к нему. Мне казалось, лишь симпатию и дружбу. Остальное вспыхнуло потом, после моего личного Апокалипсиса.

Которого уже по счёту?

Ватари поступил в наш отдел в ноябре 1978 года после того, как его лаборатория в Киото в феврале того же года взлетела на воздух. Что за опыты он творил там и что делали с ним самим после того, как он попал в Мэйфу, я бы вряд ли узнал, если бы во мне не жила искра души Властителя Судеб… Впрочем, я и не знал тогда. Вспомнил лишь теперь, когда моё сознание окончательно пробудилось.

Кто бы мог подумать, что именно Ватари Ютака и был тем самым учёным, отправлявшим при жизни статьи в научные журналы, подписываясь неудобоваримым псевдонимом «Вормплацхен». Именно Ватари придумал почти половину всех запрещённых к использованию изобретений, которые Энма собрал в базу данных и запер, чтобы пользоваться единолично.

— Я был повинен в смертях нескольких десятков людей, живших поблизости от моего дома, и погибших, когда лаборатория рванула, — с горечью признавался Ватари, когда мы однажды засиделись допоздна за компьютером. — Энма-Дай-О-сама забрал у меня память по моей просьбе, но я всё равно потом залез в досье и прочитал. Многие погибли из-за моей халатности. Меня невозможно простить. Странно, что я до сих пор не в аду.

Причиной взрыва стала та самая машина времени, нестабильный прототип. На Суде Ватари сказал, что раскаивается в содеянном. Если бы у него было бесконечное время для исследований, он доработал бы ту машину, вернулся в прошлое и всё исправил. Он желал погибнуть один, но спасти остальных. Суд учёл, что убийства были совершены по халатности, а не по злому умыслу. Желание Ватари иметь бесконечное время для научных исследований было удовлетворено. Его отправили в Сёкан. Однако сначала он побывал в лаборатории при Дзю-О-Тё, управляемой сообществом учёных под условным названием «Пять Генералов». Энма хотел узнать, в чём секрет уникального мозга Ватари. Как смертный, не обладающий никакой искрой Древних, способен изобретать столь невероятные вещи?