А если что-то случилось? Уняв волнение, я решил отправиться в его комнату.
Дверь спальни оказалась приоткрыта. Внутри горел свет, но на мой настойчивый стук никто не отозвался. Я шагнул через порог, и перед глазами потемнело.
Кадзу-кун неподвижно лежал, распростёршись на полу ванной. На его спине алели длинные извилистые рубцы. Светлые брюки насквозь пропиталась кровью. Я кинулся к нему, прижал трясущиеся пальцы к его шее, не представляя, что буду делать, если сейчас не нащупаю пульс, но — о счастье! — он дышал.
Я торопливо осмотрел его спину. Раны оказались глубокими, но не смертельными.
«Почему амулет не защитил его?! Почему я ничего не почувствовал?!» — болезненно пульсировало в висках.
Я оборвал эти беспорядочные мысли. Нужно было действовать! Схватив бритвенный станок с полки ванной, я собирался разрезать себе руку, но в это мгновение Кадзу-кун открыл глаза.
К моему немалому изумлению, он не пожелал говорить о случившемся и попытался отослать меня обратно в комнату. Разумеется, я не ушёл. Игнорируя мои попытки помочь, Кадзу-кун поднялся на ноги и направился в спальню. Я подставил ему кресло для опоры и уселся рядом в изножии кровати, намереваясь прояснить до конца непонятную ситуацию, однако повелитель нашего общего амулета оказался на редкость упрямым. Он не пожелал выдавать личность нападавшего.
А вдруг происшедшее не являлось покушением?
Я ведь не слышал звуков борьбы. Рубин не среагировал, я не ощутил потребности защищать Кадзу-кун, а раны на его спине в точности повторяли те, которые некогда наносил ему сводный брат. Но Шидо умер, в этом мире его никто не мог воскресить!
Значит, это плата? Но за что расплачивается Кадзу-кун и почему не признаётся мне?
Или такова цена моего досрочного освобождения из амулета?
Пусть говорит, что хочет, но я помогу ему даже против его воли! Извернувшись, я толкнул этого упрямца поперёк кровати, стараясь не задеть исполосованную вдоль и поперёк спину и, надрезав ладонь, стал втирать свою кровь ему в кожу. Та зарастала на глазах, становясь ровной, удивительно гладкой…
Наблюдая за восстанавливающимся на моих глазах безупречным мужским телом, я невольно отметил, что Кадзу-кун заботится о себе и явно не пренебрегает физическими упражнениями, несмотря на занятость в клинике. Внезапно стало жарко, а голос приобрёл несвойственные мне интонации. Становилось всё труднее владеть собой, и в какой-то миг руки неожиданно скользнули намного ниже, чем дозволяли приличия, туда, где он даже не был ранен… Я быстро отдёрнул пальцы и мысленно дал себе затрещину. Сделал несколько медленных вдохов и снова продолжил свои манипуляции. На сей раз в верхней части спины, чтобы уйти от соблазна.
В те короткие минуты, прикасаясь к нему, я познал ад и рай одновременно. Если бы он дал хоть малейший повод перейти черту, я бы точно не остановил его и не стал останавливать себя, но ничего подобного не случилось.
Кадзу-кун уехал в клинику, а я провёл, наверное, целый час под ледяным душем, прежде чем рассудок вернулся на место. Я прекрасно осознавал, что добровольно уйти из этого дома теперь не смогу и в то же время не представлял, как буду жить, оставшись.
Тем вечером я сам пришёл к нему в комнату. Долго рассказывал о собственном прошлом, ответил на все интересующие его вопросы, не утаил ничего. Причина была до смешного проста: я мучительно хотел находиться рядом и искал любой повод осуществить своё желание. Я скучал без него, мысли постоянно возвращались к нашим беседам, даже когда его не было дома. Чёрт знает что происходило! В голове всё перепуталось, но я не желал ничего анализировать, ведь попытки понять себя заканчивались в итоге ничем.
После нашего разговора я нахальным образом улёгся и уснул в его постели, вдыхая чудесный свежий аромат, впитавшийся в наволочки, а, проснувшись, не спешил подниматься. Я знал, что Кадзу-кун нет рядом, наверняка он даже не ночевал здесь, ведь я бесцеремонно занял его личное пространство, но если представить его спящим за моей спиной, то можно ненадолго почувствовать себя счастливым. Я поймал себя на том, что когда-то точно так же украдкой воровал крохи блаженства, прикасаясь к одежде анэсан, перебирал её книги… И нашёл альбом!
Я подскочил на месте, отчётливо осознав тот факт, что девушка с рисунка, продемонстрированного Ватари, очень похожа на мою повзрослевшую тётю Аюми.
Эта незначительная, на первый взгляд, информация необъяснимым образом помогла здешнему Ютаке повлиять на Лилиан Эшфорд и заставить её сказать правду, узнав которую, я надолго забыл, что такое душевный покой.
Её звали Цузуки Ририка. Она была дочерью Коноэ Кэндзиро и Цузуки Аюми, но не единственным их ребёнком. 24 февраля 1900 года у молодой пары, жившей в Суццу, появились на свет двое детей. Первым родился мальчик по имени Асато, которого в августе того же года забрала на воспитание другая семья, также носящая фамилию Цузуки…
Я мог продолжать отрицать очевидное, но такое поведение было бы нелепым. Даже без свидетельства рубина и других весомых доказательств внешнее сходство между нами бросалось в глаза. Однако пока меня не ткнули носом в этот факт, догадка о родстве с Эшфорд-сан не приходила в голову. И я бы не поверил, если бы узнал раньше … Впрочем, судя по словам Лилиан, я знал правду давно, но Око стёрло мою память в тот день, когда, будучи не в себе, я едва не сжёг отца и сестру, обвинив их в смерти Акеми и Ру-тян.
Итог случившегося был предсказуем: я отрёкся от них, они — от меня.
Почему я не исчез, не рассыпался пеплом? Будущее этого мира напоминало очередной безнадёжный тупик.
Мне предстояло сразиться с родной сестрой в день Апокалипсиса, и я понимал уже, что при любом раскладе потерплю поражение. Защищая Кадзу-кун, я вынужден буду уничтожить Око, но, поступив так, принесу гибель и собственному двойнику, и тому, кого желаю сберечь. Если души людей, живущих в параллельных мирах, едины, мой поступок будет иметь необратимые последствия. Проиграв же Лилиан и позволив ей разрушить рубин, я обреку на гибель оба мира.
Кажется, всю сознательную жизнь мне мастерски удавалось делать лишь одно: загонять в безвыходную ловушку себя и других.
Беспокоясь о моей судьбе, лгали окружающим Хикару и Акеми. Из-за меня Ру-тян с тринадцати лет приходилось притворяться, хотя ей всегда претила малейшая фальшь. Я помню, как она спорила с матерью, убеждая её признаться, но Акеми, видимо, опасалась, что её единственная дочь свяжется с сыном демона, и заставляла Руку молчать.
Неужели она не понимала, что я не сумел бы относиться к анэсан иначе, даже узнав правду?! Я просто хотел жить с ней под одной крышей, заботиться, слышать её счастливый смех… Однако не сумел спасти и в слепом желании отомстить её убийцам сам превратился в чудовище и загубил невинные души.
Чем я отличаюсь от леди Эшфорд? Мне ли осуждать её? Я позволил себе погрязнуть во тьме. Где-то оступилась и она, начав ненавидеть весь род людской.
Нет, нельзя сдаваться! Я должен найти выход раньше, чем наступит август девяносто девятого. Я поговорю с Эшфорд-сан, заставлю её вспомнить о человеческих чувствах. Она ведь некогда была в точности такой, как её двойник, а, значит, может снова стать прежней!
Мои размышления прервала Ририка, попросив отправиться следом за ней, чтобы увидеться с важным для нас человеком. Я согласился, втайне надеясь встретить душу отца, но ошибся. На два поколения.
Мы очутились в саду вечноцветущих сакур, и я удивлённо охнул:
— Это Мэйфу?
— Да, — Лилиан коснулась Ока, и аметист ярко вспыхнул, осветив ближайшую аллею.
— Сейчас тут весь Сёкан соберётся, — предупредил я. — Слетятся, как мотыльки, на проявление чужеродной магии.
— Не беспокойся. Придёт лишь тот, кто нам нужен.
— Отец? — не утерпев, поинтересовался я.
Лилиан не успела ответить. В вихре из лепестков космей на аллее возник шеф Коноэ.
