— Решай сам, ты ведь уже большой мальчик. Но, помни, какое бы решение ты ни принял, надо всегда находить в себе силы двигаться вперёд и не падать духом. И ещё помни: мы по-прежнему вместе, и я всегда поддержу тебя.

Её слова по-особенному отозвались внутри.

«Да, ради Ру-тян я смогу жить дальше. Пока она рядом — смогу!»

В то мгновение я нашёл свой смысл жизни, о котором часто говорил отец.

В школе роль отличника, как я уже знал, вызывала зависть, роль полного неудачника — презрение и осуждение, поэтому я решил испытать маску легкомысленного троечника, готового прийти на помощь каждому, но не заводящего тесной дружбы ни с кем.

Учителя не хвалили меня и не придирались. Я не вызывал жалости, но не являлся и объектом зависти. Я был «свойским, простым парнем». Больше обо мне не знали ничего и не пытались выведать. Одноклассникам в голову не приходило, что у такой посредственности, как я, могут быть секреты.

С девочками я предпочитал держать дистанцию, однако они всё равно начали шушукаться за моей спиной, краснеть в моём присутствии и пытаться случайно увязаться следом по дороге домой. Я общался со всеми одинаково, не отдавая предпочтения ни одной из них, поэтому другой такой подруги, как Йошико-тян, у меня больше не появилось.

Едва наладившаяся жизнь вмиг рухнула, когда в декабре 1913 с двусторонней пневмонией слёг отец. Его забрали в больницу, и там он пробыл около трёх недель. Однажды, вернувшись из клиники, мама закрылась в своей комнате и долго не выходила оттуда. Я хотел поговорить с ней, но она крикнула из-за двери, чтобы я позволил ей побыть одной.

Я пытался спрашивать у Ру-тян, что происходит, а та лишь прикусывала губу и отворачивалась. Тем вечером я увидел, как моя сестра сосредоточенно делает очень сложный амулет из чередующихся кусочков агата, кораллов и бирюзы. Утром она отдала талисман маме. Два дня они обе ходили очень довольные, а на третий день моя сестра за завтраком потеряла сознание. Мы уложили Руку в постель, вызвали доктора. Анэсан не приходила в себя и почти не дышала. Её пульс едва прощупывался.

Доктор явился через час и развёл руками.

— Необходимо забрать Цузуки-сан в клинику.

Но и в больнице Руке не смогли поставить диагноз.

Я становился на колени перед токонома и зажигал свечи, чтобы упросить всех богов сразу даровать здоровье Ру-тян, а внутри не иссякал страх потерять её. Я опасался, что жестокие боги отнимут у меня Руку в наказание за мои грехи, и всё, что я мог — предлагать им свою жизнь в обмен на её выздоровление.

Отца через сутки отпустили домой. Узнав о случившемся, он немедленно помчался к Руке, а когда вернулся далеко за полночь, то позвал нас с мамой к себе.

Мы уселись в гостиной, отец налил нам горячего чая и спокойно произнёс:

— Прошу вас не винить меня за то, что я принимаю решение умереть.

— Хикару!!! — мама вскочила на ноги. — Что ты такое говоришь?! Ты же поправился!

— Нет, — покачал головой отец. — Я по-прежнему болен, так болен, что ни один врач и ни одно лекарство не помогут мне. Я смирился с необходимостью покинуть этот мир, но моя дочь решила, что способна спасти меня и сделала талисман, — отец приподнял правую руку и указал на амулет. — Увы, как бы велик ни был её дар, он не предполагает способности распоряжаться жизнями и смертями людей.

— Нет, Хикару, — испуганно прошептала мама, — прошу …

— Я отношусь к смерти спокойно, — перебил её отец. — Неужели ты думаешь, я буду продолжать жить в то время, пока моя дочь медленно угасает? Я догадался, что через этот талисман забираю её силы. Ей всего восемнадцать. Рука должна выйти замуж и родить таких же замечательных детей, какие были у меня, — с этими словами отец ласково потрепал меня по щеке. — Слышишь, Асато? Помнишь, я говорил, что однажды ты вырастешь и будешь защищать маму с сестрой?

Я кивнул, яростно размазывая по щекам слёзы.

— Это время пришло. Стань сильным и справедливым. И помни — ты должен хорошо учиться, чтобы управлять фабрикой, которую я оставляю тебе. Мануфактуру унаследует будущий супруг Ру-тян. Если же он не справится с делами, или Рука никогда не выйдет замуж, то мануфактура также достанется тебе, но с условием, что ты будешь содержать мать и сестру до конца их дней. Ты понял? Клянись!

Я горячо поклялся.

— Завещание находится у моего нотариуса, а до твоего совершеннолетия и до замужества Руки, фабрикой и мануфактурой будет распоряжаться мой компаньон Абэ-сан. Я доверяю ему, как самому себе.

Мама не выдержала и, разрыдавшись, бросилась обнимать отца.

— Я не смогу жить без тебя! — кричала она. — Прошу, не надо! Рука поправится!

— Нет, Акеми. Мы оба знаем, что ты пытаешься выдать желаемое за действительное. Пришла моя очередь спасать нашу дочь, которая едва не пожертвовала собой ради меня. Будьте счастливы, мои родные, — отец протянул мне руку и привлёк ближе, прошептав на ухо. — Помни всё, чему я тебя учил. И то, что я очень любил тебя, Асато. Как бы ни повернулась твоя жизнь, никогда не забывай об этом, сынок.

Сняв амулет с запястья, отец позволил ему упасть на пол. Шнурок мгновенно расползся на отдельные нити. Камешки, застучав по доскам, раскатились в разные стороны. Отец тихо осел на татами. Руки упали вдоль туловища. Глаза закрылись.

Мама закричала, стала хлопать его по щекам, пытаясь привести в чувство, но отец уже не дышал. На лице его застыла едва приметная улыбка.

Он умер счастливым.

Рука вернулась домой на следующий день. Она закрылась в комнате, и я долго не решался постучать к ней. Когда же всё-таки набрался смелости, Ру-тян сразу разрешила мне войти, и мы целый час сидели бок о бок напротив фигурки Будды, глядя на зажжённые свечи.

Так мы остались втроём в огромном доме. Мы не возвращались к обсуждению смерти отца, но я видел, как сильно переживает Ру-тян. Однако её вины в случившемся не было! В конце концов, я не выдержал и сказал об этом.

Сестра слабо улыбнулась:

— Я стараюсь прогнать это чувство, но оно возвращается. Я всё время думаю, что могла бы сделать другой амулет или сплести этот чуть иначе, и отец бы поправился. Я ненавижу своё бессилие! Зачем нужен дар, если я своим родным помочь не могу?! За столько лет не избавила тебя от твоей мучительной, смертоносной силы, отца не спасла! Я бесполезна.

— Нет! — воскликнул я. — Ты лучшая на свете! Ты сделала всё, что могла! Ты же не бог, чтобы воскрешать мёртвых!

Рука покачала головой.

— Ох, Асато, иногда мне хотелось бы стать таким богом…

В марте 1914 года Рука устроилась на работу в среднюю школу учительницей по домоводству, а мама заняла себя выращиванием белых роз и ирисов.

Господин Абэ исправно высылал нам доход от продажи тканей, и мы вели привычный образ жизни. Однако маму не устраивало то, что семейное предприятие находится в руках чужого человека. Она всё чаще устраивала с Рукой беседы на тему замужества, убеждая поскорее привести в семью достойного избранника, который смог бы взять на себя управление мануфактурой.

Я видел, как сильно сестре не нравились эти разговоры. Она вставала из-за стола и уходила в другую комнату. Мама умолкала, но спустя некоторое время всё начиналось сначала.

Через год Ру-тян поступила в Тодай на педагогический факультет, а я, по требованию матери, отправился в старшую школу. Рука переехала жить в Токио и появлялась у нас теперь только по выходным. Я смертельно скучал. Мама втайне надеялась, что анэсан однажды приедет к нам с каким-нибудь симпатичным юношей, но прошла весна, лето перевалило за середину, а ничего не менялось.

— Почему у тебя нет друзей? — спрашивала мама, когда Ру-тян навещала нас.

— Они в Токио, — спокойно отвечала сестра.

— Но почему бы не пригласить их на выходные сюда?

— Я привыкла, что территория дома — неприкосновенна.