Кадзу-кун не пытался примкнуть ни к одной из групп сверстников, не обсуждал на переменах свои личные новости с кем-либо, не стремился очаровать сверстниц. Тем не менее, девушки к нему тянулись сами. Правда, Кадзутака был поразительно равнодушен к ним, что казалось мне немного странным. Я помнил его другим. Но Мураки-подростка женский флирт лишь раздражал, хоть он прямо и не выказывал своих эмоций.

Домой Кадзутака почти всегда уходил один, стараясь поскорее отделаться от назойливых попутчиков. По дороге заглядывал в магазины, но лишь для того, чтобы купить научный журнал или книгу. А если перекусывал в кафе, то сидел, молча делая какие-то пометки в блокноте. Он никогда и никому не разрешал подсаживаться за свой столик, хотя желающие находились.

И, конечно, он не догадывался, что порой напротив него на пустом стуле сидел я, наблюдая за тем, как он пьёт кофе и задумчиво хмурит лоб. А когда желание не просто смотреть, а склониться ближе и потрепать его по волосам становилось нестерпимым, я бесшумно покидал кафе, выходил на улицу и ждал его снаружи, унимая быстро бьющееся сердце.

Мои чувства к нему становились с каждым днём сильнее и мучительнее. Он вызывал во мне нежность, тепло, стремление его защитить. […] Я готов был стать его ангелом-хранителем, оберегать всю жизнь, лишь бы мой Кадзу-кун стал счастливым.

Жизнь, наконец, обрела устойчивый ритм.

Я привык быстро ополаскиваться в душе рано утром или поздно вечером, когда семья Мураки только просыпалась или сидела за ужином, а прислуга занималась уборкой. В те мгновения, когда повар отвлекался, я успевал стащить что-нибудь съестное. Бесследное исчезновение продуктов питания заметили на третий день моего пребывания в доме и на кухне ввели режим строгого контроля. Ничего не помогало. Я был ловок и, главное, невидим.

Я даже умудрялся исподтишка подсовывать свою одежду в кучу белья, отправляемого в стирку. Однажды мне крупно не повезло. Бдительная горничная открыла стиральную машину раньше, чем я забрал свои улики, и завопила: «А это чьё барахло?!»

Я отвлёк её внимание упавшим на пол подносом, подхватил свои слегка помятые, но зато вполне чистые брюки и скрылся в саду. После этого неприятного инцидента пришлось пользоваться городскими «Coin Laundry». Увы, там процесс стирки требовал наличия денег и давался не в пример труднее.

Часто, стянув что-нибудь вкусное со стола, я отправлялся в сад и становился свидетелем того, как Мураки готовится к занятиям или просто сидит с книгой под одним из деревьев.

Однажды, это случилось уже после начала летних каникул, в сад забрёл бездомный щенок, обычный дворняга — чёрный с рыжими подпалинами на животе. Махая хвостом-культяпкой, он начал ластиться к Мураки, прося поиграть с ним.

Я оторопел от неожиданности, увидев, что бесстрастное лицо Кадзутаки смягчилось. Он наклонился и потрепал щенка за ухом. Затем отложил книгу и подхватил собаку на руки.

— Хочешь остаться здесь, Хатико? Зря. Беги в другое место. В этом доме живут только изверги и извращенцы.

Он опустил щенка на землю, но тот остался стоять перед ним, жалобно заглядывая в глаза, виляя хвостом и поскуливая.

— Ладно-ладно, так и быть, покормлю. Жди.

Щенок облизнулся и уселся на траву, всем своим видом выражая готовность дождаться обеда.

Я оказался менее послушным, чем приблудный пёс, и отправился следом за Мураки, о чём впоследствии пожалел. Мне стоило остаться с Хатико.

Войдя на кухню, Кадзу-кун вытащил из холодильника несколько кусков варёного мяса, белый хлеб и упаковку с молоком. Сложил в отдельный пакет, сунув туда же пластиковую миску.

Я следовал за ним шаг в шаг, стараясь не шуметь, поэтому увиденное шокировало нас обоих. На скамейке сидел Саки, держа на коленях бездыханное тельце животного.

— Бродячие собаки — рассадник инфекций. Тебе ли не знать? — Шидо брезгливо поднял трупик за шкирку и кинул на землю, а сам поднялся на ноги. — Пожалуй, прикажу, чтобы прислуга прибралась тут, а то зараза проникнет в дом. А тебе советую продезинфицировать руки.

Отшвырнув пакет в сторону, Мураки бросился на брата, собираясь вцепиться тому в горло.

Усилием воли я заставил себя не двигаться, но моё желание не слишком отличалось от намерений Мураки. Саки увернулся. Сколько бы ни пытался Кадзутака одолеть его, у него не выходило и пальцем прикоснуться к Шидо.

— Да что ты такой нервный? — Саки насмешливо поцокал языком. — Надо будет тебя примерно наказать. Но не сегодня.

И он, наконец, убрался.

Оставшись один, Мураки осторожно поднял щенка и осмотрел его, очевидно, надеясь, что тот ещё дышит. Увы, надежды не оправдались.

Размахнувшись, Кадзутака изо всех сил стукнул кулаком по стволу глицинии так, что с растения посыпались листья.

Через час он обратился к Сатору-сан с просьбой кремировать щенка и отвезти его на кладбище домашних животных в Синдзюку.

Весь следующий день Саки отсутствовал, а ближе к полуночи ввалился в комнату Мураки и нагло плюхнулся поперёк его кровати.

— У тебя есть своя комната, — сухо напомнил Кадзу. — Или амнезия на фоне интоксикации приключилась?

— Слушай, я обещал тебе вчера наказание, но мы с утра даже не тренировались, поэтому наказывать тебя не за что. Однако поскольку я сегодня не резал и не прижигал твою спинку, мне скучно. Развлеки меня чем-нибудь.

— Отравись. Повесься. Утопись. Позаимствуй у отца кусунгобу и соверши сэппуку. И будет тебе развлечение!

— Э, да ты садист. А вот у меня сегодня лирическое настроение. Не поможешь расслабиться? Массаж с розовым маслом, например?

— Иглотерапия намного эффективнее. Работаю бесплатно сапожным шилом. Заходи, если что.

— Слышал бы отец, как ты общаешься со мной…

— Видел бы отец результаты твоих методов обучения на моей спине!

— Так иди, поплачься ему. Сам-то ты справиться со мной не можешь. Вдруг папуля подсобит?

— Однажды я охотно подсоблю тебе, отправив к твоим настоящим предкам.

— Куда? — удивлённо вытаращил глаза Саки.

— В ад.

— Вот она, «речь не мальчика, но мужа»! Только изобрети что-нибудь оригинальное. Скорпион в полотенце, тарантул под одеялом, хаси, пропитанные тетродотоксином**, спазмогенное средство в чае — это всё скучно. Я ожидал от тебя большей находчивости и разнообразия. Только дверная ручка, подключённая к фазе, и порадовала за последний месяц. Но я, кажется, нашёл, чем тебе отплатить за твои милые выходки.

Я видел, как Мураки напрягся. Саки помолчал, а потом добавил:

— Твоя большеглазая девочка Укё… Я навестил её сегодня.

Одеяло полетело на пол, а Саки, наверное, впервые в жизни оказался сшибленным и придавленным к полу.

— Что ты сделал?! Отвечай!

Шидо опомнился и небрежным движением отпихнул брата. Тот кубарем отлетел в сторону, правда, через миг снова вскочил на ноги и попытался наброситься на Саки, но тот отпрыгнул к дверям.

— Чокнутая она! Тебе под стать! Сначала сама припёрлась, даже уговаривать долго не пришлось, а потом как заорёт — и в обморок, словно благородная девица. Чем вы вообще с ней занимались, если она даже целоваться не умеет? Два идиота! — и, выскочив из спальни, с шумом захлопнул дверь.

— Только попробуй тронуть Укё!!! — крикнул ему вслед Мураки. — Только попробуй!!!

Затем бросился к телефону, набрал номер семьи Сакурайджи и долго успокаивал свою невесту, спрашивая, стоит ли ему приехать к ней прямо сейчас. Судя по всхлипам, доносившимся из трубки, девушка плакала навзрыд, а я тем временем с немалым изумлением взирал на то, как Кадзутака проявлял такие непривычные для меня черты характера как нежность и сострадание. Он даже не стал выяснять, зачем она отправилась на встречу с Саки. Умолял простить его за то, что он не уберёг её от грязных поползновений брата, горячо клялся, что больше не допустит такого. А потом, положив трубку, долго сидел, сжав ладонями колени, и, похоже, мысленно проклинал себя за свою неспособность защитить любимую.