На губах Кьюта заиграла самодовольная ухмылка.

— Ваша культура и правила меня не интересуют. Я могу оставаться сильным, не зная о вас ничего! Возможно, конечно, я бы заинтересовался при других обстоятельствах, ибо от природы любопытен, но я в вашем чумном балагане транзитом, и мне некогда. А распалять гнев одноклеточных буду и дальше. Вы слишком расслабились, став похожими на амёб, а мне нужны узоры, подобные сжигающим огням Наллиды (2)! Ведь если вы не будете гореть, какой от вас прок? Когда количество желающих убить меня достигнет примерно шести-семи сотен, сообщи, — и Кьют подмигнул Римару, словно лучшему другу. — Я встречусь лицом к лицу с вашими антиволнами и не пострадаю. Увидишь, кто из нас младенец, не умеющий ходить!

Глаза Римара расширились от гнева. Нет, он решительно не понимал, какой цели добивается этот обезумевший мутант!

Прошло семнадцать дней. Поведение Кьюта не давало покоя Римару. Новичок вёл себя необъяснимо. Оказавшись на чужой территории, он не пытался сблизиться решительно ни с кем, включая главу поселения, от которого зависела его жизнь. Кьют эффективно тратил время лишь на то, чтобы нажить побольше врагов.

С раннего утра, игнорируя ежедневную работу, связанную с обновлением защитных барьеров, добычей пищи для поселенцев и тренировками внутренней энергии, он бесцельно слонялся по берегу Мрачного озера, собирая разноцветные кристаллы-пустышки. Складывал их кучками на траве, подолгу сидел рядом, вертя камни в руках, потом выбрасывал всё найденное в лесу, унося подальше от озера. Что он ел и пил, находясь среди скопищ ядовитых насекомых, возле озера с мёртвой водой, на берегах которого не росло ничего удобоваримого — этого Римар и представить себе не мог. Создавалось впечатление, будто еда новичку не нужна.

Каждый, кто пытался выспрашивать у Кьюта, зачем тот занимается совершенно бесполезным трудом, возясь с пустыми кристаллами, в ответ получал электрический разряд. Вскоре, когда число раненых достигло двух десятков, любые попытки общения с Кьютом прекратились.

Он так и не заселился в дарованный ему дом и возвращался в поселение лишь для того, чтобы в очередной раз наговорить унизительные слова, напоминая иргам об их незавидной участи и о том, какие они ничтожества.

— Недовольство поведением Кьюта всё растёт, — докладывал Римар, глядя на озадаченного Гиррэ, спустя некоторое время. — Многие уже не молчат, а требуют испросить у вас санкцию на его аннигиляцию. Кьют обладает удивительной способностью возбуждать к себе смертельную ненависть своим языком, ядовитым, словно сок пайисайи! (3) Толку от него никакого. Он не помогает другим добывать еду или вливать энергию в бытовые барьеры. Может, правда, аннигилировать его? Я, к примеру, не против.

Гиррэ отрицательно покачал головой.

— Нет, слишком рано. Меня интересует, зачем он с таким тщанием каждый день собирает кристаллы-пустышки и что имел в виду, говоря, будто на дне Мрачного озера существует нечто, способное помочь нам освободиться? Мне так и не удалось заставить его разговориться, сколько я ни пытался, а мысли свои он тщательно прячет.

— Да он просто лгал! Морочил нам голову! — возмутился Римар. — Сами посудите, если он видел на дне озера средство освобождения, почему сам не воспользовался им?

— Он явился сюда в поисках возлюбленной. Ему надо было поговорить со мной и выведать, где Даэна.

— Но, узнав, что её тут нет, почему он не ушёл? Что его держит?

— Я думаю, ему необходима помощь. Его возлюбленная сейчас в одном из храмов, но в Мито и Дана мутантам вход закрыт. Кьют в одиночку никогда не пройдёт сквозь защитные барьеры, и он понимает это. Возможно, я совершаю ошибку и принимаю неверное решение, но мне кажется, надо дать ему шанс проявить себя. Он не просто так ждёт, когда его возненавидит большая часть населения Нээрос. У него точно есть план! Я чувствую это. И моя задача — придумать, как выведать детали плана раньше, чем Кьют начнёт его осуществлять.

— Тай…

Даэна зашевелилась, но тут же снова провалилась в глубокий сон. За окном храма царили бледно-серые сумерки, а девушка привыкла просыпаться с первыми лучами, касающимися её лица, либо от сообщений пробуждающего кристалла.

— Тай, проснись.

Торм протянул руку, намереваясь встряхнуть свою ученицу, но тут же отдёрнул ладонь, так и не прикоснувшись к полуобнажённому плечу, прикрытому прядями распущенных волос. Подобное желание дотронуться до девушки, даже не ведающей о том, кто сейчас с нею рядом, на миг показалось ему кощунственным. Она видела в нём лишь учителя и друга, а он с первого дня узрел совершенно иное. Торм сидел на краю ложа, приятно пахнущего душистыми травами, и не мог отвести глаз от лица спящей ученицы, от её чёрных бровей, длинных ресниц и прекрасной чистой кожи. Чем дольше он общался с Даэной, тем более нежными чувствами проникался к ней. Попытки изменить это влечение, превратив его в отцовскую заботу или в покровительство наставника, не дали результата.

«Я должен отказаться от совместных тренировок и передать эту обязанность другому Магу. Это было бы правильно!» — но у жреца не осталось сил поступать правильно. Торм медленно спустился на колени и коснулся губами руки Даэны, свисающей с края ложа. Посмотрел, как вздрогнули её пальцы, и поцеловал их снова.

«Она не станет моей никогда, — с горечью подумал Торм. — Встреться мы раньше, будь я моложе, не поручи мне Альриза проклятую миссию, которой я на протяжении многих лет гордился, а теперь ненавижу от всего сердца, всё могло быть иначе… Но сейчас мне не дозволено попытаться завоевать любовь ни этой, ни любой другой итэтэ! Я закончу жизнь одиноким, не познавшим радостей любви и отцовства».

Даэна невольно улыбнулась сквозь сон.

— Дакус, — невнятно пробормотала она и, перевернувшись на другой бок, продолжала сладко спать.

Лицо Торма на миг потемнело, когда он услышал имя счастливого соперника, укравшего сердце его любимой. Жрец сжал ладонь в кулак, но потом посмотрел на собственную руку и усилием воли расслабил стиснутые пальцы.

— Не стоило сюда приходить, — прошептал Торм. — До самого конца она не должна ничего знать, а когда придёт мой час, я подарю ей ценность, которую больше не даст никто. Даже этот… Дакус, кем бы он ни являлся! Я не смогу остаться рядом с ней живым, но точно обрету единение узоров в посмертии. До моего последнего вздоха она не узнает тайну, которую я собирался рассказать, если бы она проснулась, — и, поднявшись с колен, жрец Торм медленно вышел из комнаты, даже не заметив, что за ним из-под полуприкрытых ресниц всё это время наблюдала проснувшаяся служанка его любимой ученицы.

— Госпожа, ваш Роо-тте приходил раньше, чем рассвело, и целовал ваши руки, пока вы спали.

Даэна замерла. Изукрашенный причудливым рисунком гребень продолжал погружаться в волосы, отделяя блестящие пряди друг от друга. Не прекращая расчёсывать волосы хозяйки, Нимма тихо улыбнулась и продолжала рассказывать, пользуясь тем, что Даэна молчит.

— А ещё он сказал, что у него есть тайна, но он её теперь не скажет, так как вы не проснулись, когда он умолял! А вы во сне позвали какого-то Дакуса, и Наставник приревновал. Однако он не клялся убить вашего Дакуса, хотя точно рассердился, что вы любите кого-то другого! А ещё ваш Роо-тте обещал перед смертью подарить вам какую-то ценность, которую никто, кроме него, не даст, и так печально и обречённо говорил об этом, будто жить ему осталось недолго. Может, он серьёзно болен? Но тогда непонятно, почему не пытается вылечиться?

— Нимма! — вскрикнула Даэна, чувствуя, как сильно колотится сердце. — Даже если всё это правда, нельзя вслух говорить о таком! Твоей обязанностью было молчать! — она резко обернулась, их глаза встретились, и Нимма увидела, как возмущена её госпожа.

— Но почему?! — девочка готова была расплакаться. Она так хотела порадовать госпожу, но вместо этого её рассердила.