— Ты не обижайся на Огненного… Он сейчас не в себе. У мадам Мустанг дочка умерла полтора месяца назад… Огненный потребовал, чтобы ничего не передавали в прессу. Малышка появилась на свет слабенькой, да ещё и заболела. Недели не прожила.
Застываю, словно пригвождённый к полу. Можно было догадаться и раньше, увидев твоё лицо с погасшими глазами, только не хотелось предполагать худшее.
— Доктор сказал, вряд ли мадам Мустанг снова удастся выносить ребёнка. Лекарства, привезённые доктором Марко, которые она принимала, дважды применять нельзя, иначе они нанесут непоправимый вред организму. И ты думаешь, это мне всё господин фюрер рассказал? Ничего подобного. Он ни с кем не общается. Я их семейного доктора припёр к стенке, когда он был здесь. Тогда я этому костоправу все и высказал. Много всякого… В некомпетентности обвинил. Зря. Погорячился. Теперь жалею.
— Капитан… Наверное, ни мне, ни вам этого лучше было не знать. Но теперь, когда я узнал, то буду осторожнее. Чтобы не ляпнуть лишнего, — и я жму Хавоку-сан руку.
Тот внезапно сдавливает мою ладонь:
— Вытяни его, Стальной. Как тогда с Энви. Вы с капитаном Хоукай не дали ему слететь с катушек, хотя он мог сжечь вас. Мы все пытались вернуть его в колею: Брэда, Росс, Алекс, даже генерал из Бриггса наподдала ему по первое число! Ты же знаешь, Оливия Армстронг за словом в карман не полезет. Она и по телефону не стеснялась в выражениях, хотя это могло ей боком выйти. Ничего не помогло. В таком состоянии господин фюрер не поддержит жену, да и управление страной разболтается. Кажется, фюрер с некоторых пор не понимает, какие бумаги подписывает и зачем.
— И вы думаете, он меня послушает? С какой стати?
— Но ты единственный из его друзей, кто пока ещё не пытался! Капитан Мустанг не способна вернуть мужа в нормальное состояние. У нее были очень трудные роды. Она никак не оправится после них. Даже если у тебя ничего не получится, ты можешь не беспокоиться о свидетелях разговора. В последнее время наш фюрер постоянно ночует здесь. Охрана докладывала, в его кабинете до утра свет горит.
— Я попытаюсь.
— Спасибо, Эдвард-кун.
Возвращаюсь к работе, однако необходимая сосредоточенность уже пропала. Придется выпить несколько чашек кофе и задержаться допоздна, иначе не успею перечертить начатое.
На Западе своя система условных обозначений, другие единицы длины, диаметра, массы. Так что мне придется всё переделывать заново в нашей системе счисления. Когда закончу с первыми листами, дальше дело пойдёт проще. Можно объяснить тем, кто работает со мной, как нужно читать спецификацию и переводить чертежи на нашу систему символов. И дальше они справятся без меня. Но сначала…
Я обещал встряхнуть тебя и приложу все силы, чтобы встряска получилась неслабой. Учитывая бесплодную попытку самой Оливии Армстронг, ничто меньшее, чем землетрясение, тебе не поможет.
========== Глава 4. Вкус запретного ==========
Когда заканчиваю перечерчивать очередной лист, часы бьют двенадцать. Сотрудники, работавшие вместе со мной, давно разошлись по домам. Впрочем, я их не держал. В последнее время мне легче думается в одиночку. Тем более, самому надо разобраться, в чём дело с этими чертежами, оказавшимися нестандартными даже по меркам западных стран. С некоторыми иностранными системами счисления я сам ещё плохо был знаком, и вот одна из них попалась, будто назло.
Поняв, что сегодня больше ничего не удастся сделать, решаю завершить работу.
Так поздно в Штабе обычно никого не бывает. Остается только караул, охраняющий наружные входы, да на первом этаже сидят дежурные.
Неужели ты, правда, торчишь тут ночами напролёт? Вряд ли. Впрочем, на всякий случай зайду. Если устраивать встряску, лучше и правда это делать без свидетелей. Никто потом не распустит слухи, будто фюрер позволяет подчиненным вмешиваться в его семейные дела.
Поднявшись по лестнице, следую в противоположное крыло Штаба. Вот она — знакомая дверь… В коридоре горит ночное освещение и стоит такая тишина, что звенит в ушах. Разумеется, здесь никого.
Тяжело вздохнув и прислонившись спиной к закрытой двери приёмной, думаю о том, как не хочется тащиться до гостиницы. Поужинать где-нибудь в городе?
Внезапно деревянная створка, скрипнув, подаётся в сторону, и я с грохотом вваливаюсь спиной вперед в пустое помещение.
Толком не успеваю сообразить, что произошло, как из твоего кабинета слышатся шаги. Щелкает замок. Яркий свет ударяет в глаза, и я от неожиданности зажмуриваюсь. Потом медленно открываю один глаз. Ты стоишь в дверном проёме и критично разглядываешь мою распластавшуюся фигуру.
— Поздравляю, Стальной. Даже самый неповоротливый прапорщик не произвёл бы столько шума.
— Это из-за автоброни, — поспешно вскакиваю на ноги. — От Ала в его прежнем виде грохота было бы ещё больше.
Пытаюсь шутить, но твоём лице даже намека на улыбку нет. У тебя всё такое же отстраненное выражение, как и утром.
— Что ты вообще делаешь здесь?
— Пришёл доложить о проделанной работе. Прошу прощения, что так поздно.
— Ладно, заходи, — впустив меня, указываешь небрежным кивком на один из стульев в самом конце стола. — Отчёт вполне подождал бы до завтра. Тебе давно пора быть в гостиничном номере и видеть десятые сны.
— Тогда вам тоже следует поехать домой. Как вы можете не думать о Лизе-сан после всего, что на вас обоих свалилось?!
Последней фразой, кажется, делаю только хуже. Твоё лицо кристаллизуется в лёд, и следующие слова, которые я слышу, звучат с необычайной резкостью:
— Не лезь в мои дела, Стальной.
И тут тебя осеняет: я знаю о смерти вашей дочери!
— Признавайся, кто рассказал? — цедишь сквозь зубы. — Хавок?
Ага, жди! Чтоб ты ещё и его возненавидел!
— Новость распространилась сама по себе. Будучи главой Аместриса, каким образом вы хотите что-то скрыть? Одного понять не могу: почему вместо того, чтобы быть дома, вы сидите здесь? Я бы на вашем месте мчался к жене со всех ног!
Одариваешь меня убийственным взглядом. Кажется, ещё секунда, и я услышу знакомый щелчок пальцами, а потом от бывшего Стального останется горстка пепла, которую утром подметет на совок уборщица.
— Проваливай, — слышу твой голос, тихий, но от этого не менее угрожающий. — Немедленно. Вон.
Упрямо продолжаю стоять на месте.
— Я бы ушел, кстати. Плевать на вас с вашими тараканами в голове. Но мне небезразлично, что будет с мадам Лизой. Вы настолько погрязли в собственном горе, упиваетесь им и жалеете себя, совершенно позабыв о её чувствах. Вас отвлекают государственные дела. А что отвлечёт её?
— Стальной, по-хорошему говорю: покинь кабинет, пока я не применил силу.
— Применяйте, но ваша проблема не решится! Мне казалось, вы стали мудрее за прошедшие годы.
Вижу, как ты стискиваешь зубы до скрежета, отворачиваешься к окну, заложив руки за спину жестом, пугающе похожим на Брэдли, отрывисто бросив в сторону:
— Наглый сосунок.
Пытаешься придумать, как вышвырнуть меня, не став при этом убийцей?
Попробуй. Только я не дам тебе времени на размышления.
Огибаю стол, подхожу к тебе сзади, хватаю за плечи и рывком разворачиваю к себе. От неожиданности ты бледнеешь, лицо вытягивается.
— Руки, Стальной!
Разжимаю пальцы, но не отхожу ни на шаг. Приглядевшись внимательнее, замечаю неестественно яркий блеск твоих глаз. Скрывай своё состояние перед кем угодно, но со мной этот номер не пройдёт. Излишняя гордыня до добра не доводит. Вспомни Прайда. И от инфаркта в тридцать девять помирать рановато, но, похоже, ты к этому изо всех сил стремишься. Ты плакал вообще когда-нибудь? Я что-то не припомню.
Встаю навытяжку, набираю побольше воздуха в грудь и выпаливаю:
— Господин фюрер, я вас очень прошу не делать глупостей! Вы нужны своей стране и семье!
Ты морщишься, будто я накормил тебя за обедом пересоленной похлёбкой:
— Меня замучил «задушевными беседами» Хавок, доконал эмоциональными эскападами полковник Армстронг, растёрла в пыль по телефону его сестра. Даже капитан Росс заметила, что я позволяю себе упасть духом и пренебрегаю обязанностями фюрера. Теперь и тебя прислали учить меня жизни?
