Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Пардейро.

– Ну так вот, младший лейтенант Пардейро, как сами можете видеть – роты Монтеррейского батальона больше не существует, а XIV табор удирает в полном беспорядке.

– Какие будут распоряжения?

Майор на миг задумывается, оглядываясь по сторонам. Потом высасывает последний дымок из окурка, зажатого в окровавленных пальцах, и роняет его на землю.

– Оседлайте главную улицу – это продолжение магистрали, идущей через весь город. Держите церковь у себя в тылу. Пулеметы есть?

– Есть два «гочкиса» и девять тысяч патронов к ним и два автомата «бергманн».

– Поставьте один пулеметик наверху, чтобы держать под огнем улицу и площадь. И – ни шагу назад.

Пардейро с усилием глотает слюну, стараясь, чтобы это вышло незаметно. Майор не назвал крайний срок.

– А сколько держаться, господин майор?

– Полагаю, рано или поздно нам придут на помощь, – пожимает плечами тот.

– Полагаете?

В ответ – бледная улыбка.

– Да, именно так я и сказал.

И майор пистолетом показывает на своих солдат:

– Постараюсь как-то уменьшить масштаб катастрофы – соберу всех, кого можно, окопаюсь на восточной высотке и буду держать оборону.

– Ваш командный пункт будет там?

– Да. Связь – через посыльных.

Пардейро наконец задает вопрос, который давно жжет ему язык:

– А если не смогу удержаться?

Майор пристально смотрит на него. Долго и оценивающе.

– Тогда будете драться в самом городке сколько сумеете.

– Что мне предпринять в том случае, если нас обойдут?

Майор продолжает разглядывать его так, словно взвешивает, насколько стоек окажется этот юный офицерик. И наконец наметанный глаз профессионала подсказывает благоприятный вывод.

– А в этом случае с теми, кто останется в живых, отойдите в какую-нибудь балочку, овражек или к скиту Апаресида… Держитесь сколько сможете, не давайте себя окружить.

Пардейро, скрывая неловкость, откашливается:

– Могу я получить письменный приказ, господин майор?

– Конечно.

Индурайн тотчас достает из брючного кармана полевую книжку и огрызок карандаша, царапает на листке каракули, вырывает его и протягивает Пардейро.

– Желаю удачи.

– А я – вам, господин майор.

Индурайн уводит своих людей, беглецы больше не появляются, и от той части городка, которая обращена к реке, наползает угрожающая тишина. В свинцовом свете зари, придающем зданиям зловещий вид, становятся видны разбросанные повсюду винтовки, мавританские бурнусы, патронташи, ранцы, документы. При мысли о том, что в эту самую минуту к ним, прижимаясь к стенам домов, осторожно подступают красные, Пардейро пробивает озноб. И одновременно охватывает стремление действовать немедленно, безотлагательно.

– Сержант!

Перед ним вытягивается русский ветеран Владимир – пилотка на очень коротко остриженной голове, широкие скулы, славянские глаза, прорезанные чуть вкось.

– Один пулемет – на колокольню, второй оставь внизу, пусть прикрывает площадь. Людям повзводно занять оборону вдоль вон той широкой улицы – она послужит гласисом. Автоматчиков – в окна, для поддержки. Пусть кажется, что нас больше, чем на самом деле. Ясно?

– Так точно.

– И поживей, потому что красные вот-вот будут здесь. Ах да, вот еще что… Передай – того, кто вздумает драпануть, я своей рукой пристрелю.

Повернувшись к церкви, Пардейро замечает на ступенях паперти мальчика. В набирающем силу утреннем свете видно, что он хрупок и тщедушен, с худым личиком и наголо обритой головой. Одет в изношенный шерстяной свитер. Короткие штаны не скрывают длинных, тонких, грязных ног.

– Ты что тут делаешь, малыш?

Мальчик, не отвечая, с очень серьезным видом поднимается на ноги. Страха не выказывает. Он восхищенно разглядывает легионеров и с завистью любуется их оружием.

– Ты здешний?

Тот кивает в ответ. Лейтенант уже собирается сказать ему, чтобы бежал отсюда поскорее, но тут ему в голову приходит новая мысль:

– Как тебя зовут?

Мальчик спокойно и сосредоточенно разглядывает его и лишь потом произносит:

– Тонэт.

– А дальше?

– Саумелль.

– А лет тебе сколько?

– Двенадцать, господин капитан.

– Я не капитан, а младший лейтенант, – говорит Пардейро. – Знаешь этот квартал?

– Конечно. Я весь город знаю.

– А где родители твои?

– Нет у меня родителей. Живу с бабкой и дедом.

– Куда же они ушли?

Мальчик показывает в ту сторону, где только что скрылись из виду беженцы:

– Думаю, куда-то туда.

Пардейро достает из кармана плитку шоколада в серебряной фольге, протягивает мальчику:

– Поможешь нам?

Тот принимает шоколадку, как бесценный дар, взвешивает ее на ладони. Потом, не разжимая губ, кивает.

– Бегаешь быстро, Тонэт?

Новый кивок.

– Сможешь доставлять донесения?

Тонэт – он уже засунул четверть плитки в рот – опять отвечает утвердительно.

– Надо, чтобы ты пошел с моими людьми, – объясняет Пардейро. – И показал им, где на этой стороне улицы самые лучшие места. И еще – как незаметно перебираться из дома в дом. Встретишь кого из здешних – скажешь, чтоб поскорее уносили отсюда ноги. Здесь скоро будет очень жарко.

Тонэт пожимает плечами:

– Многие не хотят бросать свои дома.

– Тогда пусть прячутся в подвалы. – Пардейро оборачивается к солдатам. – Капрал Лонжин!

Легионер – густейшие бакенбарды, расстегнутая на груди рубашка – делает шаг вперед, четко пристукнув о землю прикладом маузера:

– По вашему приказанию…

Пардейро показывает ему на мальчика, невозмутимо жующего шоколад:

– Займись-ка вот этим новобранцем. Зовут его Тонэт, он будет нашим разведчиком.

– Не маловат ли он для таких дел? Но – вам решать.

– Скажешь, чтоб дали ему две банки консервов и сухарей.

– Слушаюсь.

Удостоверившись, что «гочкис» уже поставили на колокольне, Пардейро принимается мысленно размечать сектора обстрела, мертвые зоны, укрытия.

Он должен продержаться, пока не пришлют подкрепление. Так сказал ему майор.

Похолодало – или ему это кажется? Рассвет, окутанный саваном тумана, наползает на бурые крыши. Стало тихо. Вздрогнув всем телом, девятнадцатилетний офицер застегивает доверху молнию на куртке и левым локтем ощущает на груди выпуклость бумажника во внутреннем кармане, где лежат недописанное письмо и фотография женщины, которую он никогда не видел воочию.

И спрашивает себя, сколько сможет продержаться. И еще спрашивает себя, увидит ли ее когда-нибудь.

III

– Живей, живей! Шевелись!

Майор-ополченец Эмилио Гамбоа Лагуна – товарищи зовут его Гамбо – стоит на правом берегу Эбро и беспокойно оглядывается по сторонам. Его люди – 437 бойцов – форсируют реку по мосту, который навели понтонеры, и мост этот под напором течения опасно прогибается в середине. Подошвы сапог и альпаргат стучат по доскам настила. По этому мосту – зыбкому сооружению в полтора метра шириной, качающемуся на пробковых поплавках и на лодках, – солдаты в полной выкладке должны пробегать гуськом и как можно быстрее.

– Давай! Давай! Живей!

А беспокоят Гамбо две стихии – вода и воздух. В любую минуту франкисты, засевшие выше по реке, могут открыть шлюзы водохранилищ у Мекиненсы, уровень воды в Эбро поднимется и затруднит высадку войск на фронте протяженностью полтораста километров – от Кастельетса до Ампосты.

– Живей! Наддай!

Другая опасность – это авиация, и потому командир 3-го батальона XI сводной бригады поглядывает на небо с еще большей тревогой, чем на реку. Вопреки обещаниям – ибо пропасть отделяет тактические замыслы от практики – ни один республиканский самолет пока еще не появился. Зато два часа назад, едва рассвело, вынырнул из-за туч и покружил над рекой франкистский разведчик – солдаты прозвали его «козликом». Дурной знак.

Поднеся к глазам русский бинокль «Комсомолец 6×30», висящий на груди, Гамбо внимательно вглядывается в ясное небо: солнце уже высоко. Ни облачка, и пока – ни следа самолетов, своих или вражеских.

11
{"b":"772897","o":1}