Постоянно ощущая, как горит ободранная щека, и стойко игнорируя боль, Вэлентайн снял с себя всё, кроме нижнего белья, и привычно уселся поперёк своей скромной кровати. Сегодня у него не было ни свечного огарка, ни настроения для чтения... Его одолевал голод. Мальчик пошарил под старым, продавленным матрасом в надежде обнаружить там завалявшееся сушёное яблоко или огрызок пирожка, но в этот раз везение изменило ему. Он обнаружил только книгу, которую одолжила ему Эмили. Вэлли закусил губу и, сдерживая слёзы, уставился в закопчённый потолок. Хоть ему было и не привыкать к такому обращению, обида всё равно жгла его изнутри...
Лишение ужина было таким же привычным наказанием для него, как побои, или позорный столб. Мальчик ещё и поэтому завёл привычку всегда иметь при себе что-нибудь съестное, но сегодня он не озаботился о более серьёзных припасах, чем парочка небольших сухариков и теперь поплатился за это. Его желудок скрутило болью. Постоянное недоедание не могло не сказаться пагубно на растущем организме, который требовал подбрасывать в себя всё новое и новое топливо, как в урчащую печку. Вэлли погладил рукой свой тощий живот и тяжело-тяжело вздохнул. На летней кухне наверняка осталось хоть что-нибудь съедобное, и недовольно урчащий пустой живот подстрекал его к тому, чтобы дождаться, когда во всех зданиях на ферме погасят свет, и сделать тайную вылазку. Но поразмыслив, он решил, что это слишком рискованно. Если его застукают, или утром обнаружат недостачу продуктов, быть беде.
И тут же мальчику пришлось порадоваться своему благоразумию, ибо буквально через несколько минут после того, как лампы погасили, дверь в его комнату скрипнула и отворилась, пропуская высокую фигуру мистера Голдфишера. Он окинул взглядом неподвижно сидящего мальчика и тихо, веско и угрожающе сказал:
- То-то же... Знай своё место. Ты должен быть благодарен нам с матерью за всё, что мы для тебя делаем. И лучше бы тебе больше не злить нас, парень. Не провоцировать своими наглыми выходками. Делать только то, что тебе дозволено, и не идти поперёк запретов. И когда я говорю это, я имею в виду, что отныне запрещаю тебе без разрешения покидать ферму. И также я запрещаю тебе ещё когда-либо заявляться в дом этих наглых выскочек Уэйнрайтов, которые вообразили, будто могут мне указывать, как мне следует воспитывать своего собственного ребёнка. Хотя, их не в чем винить. Они-то с тобой не жили, и не знают, насколько ты невыносим...
Вэлли попытался было что-то сказать в своё оправдание, но едва лишь он раскрыл рот, как отец предостерёг его резким рубящим жестом и пророкотал:
- Я всё сказал, парень! Ещё хоть раз пропустишь работу, или убежишь к своей ненаглядной девице, или просто так сбежишь из дома - я тебя найду и сам своими собственными руками выпорю так, что на тебе живого места не останется, и после выброшу в дорожную канаву подыхать! Тебе всё ясно?!
Вэлли обрчённо кивнул, и отец тут же с грохотом скрылся за дверью, зло отстукивая шагами по деревянному полу.
Ту ночь Вэлентайн Голдфишер провёл без сна, без покоя. Горящая щека и ноющий живот только лишний раз подтверждали, в каком печальном положении он оказался, живя среди своих же собственных ближайших родственников. Всё внутри него сжалось от боли.
Время давно перевалило за полночь, а он всё так и сидел на узкой жёсткой койке, служащей ему кроватью, и глядел на луну сквозь единственное маленькое окошко в своей крошечной комнатке. Мысли его были одна другой печальнее. Вдруг губы его задрожали и горячие слёзы потекли по его щекам, и мальчик зажмурился, размазывая их кулаками по всему лицу. И тут, словно сочувствуя ему, ночное небо разразилось холодным дождём... Окно покрылось первыми робкими каплями, а потом оказалось и вовсе залито уверенным ливневым потоком. Зашумела, зажурчала вода по крыше над головой мальчика...
- Всё-таки получилось призвать дождь, - слабо улыбнулся Вэлли, порадовавшись такому неожиданному совпадению - Ну что ж... Значит и выжить получится, не так ли? Должно получиться. Не будь я храбрый сэр рыцарь из славного рода Голдфишеров...
Переведя взгляд на книгу Эмили, он нахмурился, и его лицо посуровело от мрачной мысли. Затем мальчик кивнул самому себе, словно соглашаясь со своим внутренним решением, и, засунув томик сказок в карман своей огромной куртки, принялся одеваться, стараясь двигаться как можно тише.
ГЛАВА 15
- Ах, моя дорогая леди, во что же вы превратили ваши дорожные туфли! Они все облеплены этой гадкой жирной землёй... И на чулках так и остались пятна от неё. А ваше прекрасное платье теперь покрыто затяжками! Сущий кошмар!
Возмущённый голос миссис Моррис разорвал ленивую утреннюю тишину в доме. Эмили вздрогнула, и чернильная ручка, которой она так старательно выводила аккуратные буквы, оставила на листке кляксу. Девочка вздохнула, отложила ручку и вопросительно посмотрела в пунцовое от негодования лицо миссис Моррис. Та держала в руках стопку выстиранной одежды, как вещественное доказательство. Завладев вниманием девочки, няня сразу же продолжила свою обвинительную речь.
- Шёлк, леди Эмили! Это же самый настоящий шёлк! Дорогие ткани высокого качества, из которых специально для вас были пошиты все эти наряды. Батист, крепдешин, атласные ленты! Всё самое лучшее для юной леди из приличной семьи. Если бы у меня были такие прекрасные вещи, то я бы берегла их, как зеницу ока!
Эмили не знала, что в это же самое время на ферме Голдфишеров её другу Вэлентайну точно так же досталось от матери за испорченную одежду. Да и не могла знать. Но ощутила очень схожие эмоции - досаду и разъедающее душу чувство собственной вины.
- Простите, няня Моррис, - тихо сказала девочка, цепляясь взглядом за кляксу на странице дневника.
- Простить вас? Я-то прощу, но вашей одежды уже не починить! Чулки и платье безнадёжно загублены. Ах, такая жалость...
- А этот противный дым удалось отстирать?
- Дым? Какой дым?
- Ну, вы просто упомянули, что пятна не отстирались, вот я и подумала - отстирался ли этот ужасный запах сигарет, которые курит Леверджсон.
- Леверджсон курит плохие сигареты? - изумлённо переспросила няня.
- Да, к сожалению. Машина, которую он водит, вся насквозь пропиталась гадкой вонью. Это причинило мне большое неудобство в дороге.