─ Где он?!
─ Кто?.. ─ охнула мать, увидев побитого сына.
─ Дядька этот, с каким спишь!
─ Чево-чево?.. Да как ты, щенок, смеешь такое про мать!..
Опешив от Ванькиной наглости, Александра просто обомлела. Но его это нисколько не образумило.
─ Славка Антонов сказал, что он спит с тобой, а женится все равно на его матери! При всех сказал, что ты гулена! ─ прокричал Ванька.
Тяжело сопя, мать набросилась на Ваньку с кулаками. Он изворачивался, отбивался, плакал, но мать было уже не остановить. Какой же она была злой и какие только гадкие слова ему не бросала в лицо.
─ Щенок!.. Говнюк!.. Гаденыш! Да, я тебе язык вырву!.. ─ Ванька защищался, но ведь она сильнее.
Неизвестно чем бы все закончилось, но опять выручила тетка Дарья. Услышав в доме крики, она вбежала и, растопырив руки, загородила собой Ваньку. Да как завопит на мать:
─ Ты чё, совсем сдурела?! Кого бьешь! Убери грабли, убери!.. ─ Кое-как отбила Ваньку. Он ревел. Такой мать еще никогда не видел. Она размахивала руками, грозилась, рыдала, рассказывая тетке сквозь слезы, что выговорил ей родной сынок.
В избу осторожно заглянул Колька. Поманив рукой Ваньку во двор, Колька выпалил, что он забрал наконец у брата гармонь. Ванькины слезы вмиг высохли ─ врешь?! Но нет, Колька не врал. О потасовке с матерью не разговаривали. Теперь-то Ванька понимал, что и ему надо было вести себя как-то посдержанней, а не бухать, сгоряча. Мало ли что дурной Славка мог наболтать. А он совсем голову потерял и мать довел до безумства...
Да спасибо Кольке, что поднял настроение гармошкой. Вместе пошли к деду, и Ванька, взяв в руки гармонь, заиграл "Страдания". Деда дома не было, и ребятам никто не мешал. Потом пришла уже угомонившаяся мать. Посидев и повздыхав, вежливо позвала Ваньку домой.
─ Идем, сынок, ─ сказала тихо, ─ будем ужинать. ─ Он встал и послушно пошел за ней, а следом Колька нес гармошку. "Пускай Ванька вечером на ней поиграет и совсем успокоится", ─ думал он.
Вечером в избе царила, как любила выражаться бабушка "тишь, гладь, да Божья благодать". Ванька потихоньку наигрывал разные мелодии, иногда умолкал и слушал мать. А та, распарывая френч, вспоминала, как работала когда-то председателем колхоза. В колхоз входило четырнадцать поселков, а правление было в Кирилловке. Ничего, справлялась. А потом начались всякие неурядицы, хозяйство ослабло, и ее с председательства турнули. "Из-за этого, может, и вся моя жизнь пошла наперекосяк, ─ сказала мать в сердцах. Со мной считались, в пример мужикам ставили, а как не заладилось, так сразу стала никому не нужна!" ─ возмущалась мать.
─ А может, так и лучше? ─ вздохнул Ванька, вспомнив, как радовалась бабушка, когда мать убрали с председателей.
─ Ничего не лучше! Просто я неграмотная, да и жизни еще не знала... Вот кабы мне побольше грамотенки... ─ размечталась Александра.
Чувствуя, что мать в настроении, Ванька завел прежний разговор. Опять убеждал, что не надо ей никаких мужиков привечать, ведь толку от них семье нету, все равно бросают. Показалось, что мать слушает и все понимает, но ошибался. Ванькины слова ее только злили, просто не хотела снова поднимать бучу. От прежнего взрыва еще не отошла. Насупившись, спросила:
─ Как там... Тимофей-то поживает?
─ У него все нормально, ─ с гордостью за отца ответил Ванька. ─ Третьего ребенка ждут. ─ Помолчав, негромко, вроде как сам себе, буркнул: ─ Отец не такой как все...
А мать... Мать вдруг выдала, что теперь-то и сама сожалеет о разрыве с отцом, да видно, такая уж ей досталась судьба. Опять стала просить Ваньку, чтобы не лез в ее жизнь, так будет лучше и ему и ей.
─ Мне?! ─ удивился Ванька. ─ Да ведь ребята смеются!
─ Кто смеется? Назови! ─ зло зыркнула мать. Потом махнула рукой: ─ А-а, у нас с тобой все не как у людей...
─ Вот сошьешь пиджак, и уйду я опять в Бирюч, ─ предупредил Ванька. ─ Не буду тебе мешать...
Продолжая распарывать френч, мать ничего не сказала, пообещала, только, что к утру пиджак будет готов. Пиликая на гармошке, Ванька представлял, как было бы здорово, если б он побыстрей подрос и стал сильным-пресильным. Уж он проучил бы этих наглых мужиков, которые обманывают мать. Все до единого получили бы за свои издевательства. А пока ему лишь хочется, чтобы она его слушалась. Ведь он ей не хочет плохого. Столько раз об этом талдычил, да что толку? Порой ходит как больная, словно что-то потеряла и никак найти не может. Ее тогда ничто не радует и к ней лучше не приставать. Вот и сейчас, похоже, лучше помолчать...
Вволю наигравшись на гармошке, Ванька юркнул в постель, но уснул не сразу; молча наблюдал за матерью. Она же была всецело занята френчем. В доме тихо, только монотонно тикают настенные ходики. Слышно, как мать со стуком кладет на стол ножницы, которыми кроила пиджак из распоротых лоскутов отцова френча. Что произошло между ними днем, Ваньке даже вспоминать не хотелось. Сейчас мать успокоилась. Когда он еще не ложился, предложила попить молока, целый горшок кто-то принес. Ванька выпил полную кружку и вспомнил про свою корову и неживого теленка. Так и не спросил Кольку, куда же дед Алексей подевал его. Кругом все переживают, что надвигается голод и что на огородах, поливай не поливай, все жухнет. Подумал, что завтра надо будет сообщить матери о ее отце ─ что ушел собирать подаяния и пропал... Вот ведь незадача, и как жить-то дальше? Была бы корова ─ и горя не знали б, теперь это и мать понимает. Глаза у Ваньки стали слипаться. Напоследок решил, что завтра отнесет Кольке гармошку, наденет новый пиджак и уйдет в Бирюч. Мать не хочет, чтобы он был рядом с ней, он и не будет... Тихо-то как, вот бы всегда так было...
Спал Ванька крепко. А когда проснулся, мать уже суетилась. И какая-то взволнованная, на глазах слезы. Может, жалеет, что он уходит? Или во сне что лишнего наговорил? Мать сказывала, что иногда он во сне разговаривает...
Но причина оказалась совсем в другом. Мать бросилась прощения у него, что совсем запорола пиджак. Кроила-кроила и докроила, что ничего из ее кройки не вышло. Умоляла простить и не говорить отцу. Плакала, что такая вот она у него неумеха.
