После свадьбы у Тимофея началась такая жизнь, о какой совсем недавно и представить себе не мог. Молодежь поселка ему завидовала: вот ведь как парню повезло! А кто постарше, те покачивали головой: жизнь, мол, штука сложная, и по-всякому может обернуться. Ну, обернется ─ не обернется, а пока в молодой семье все ладилось и Тимофею грех было на что-то обижаться. Слова тетушки, что та ему шепнула на ушко за день до свадьбы, подтверждались. А она ему тогда прямо, без всяких намеков, заявила: ─ "Уж ты, Тимош, только с Лександрой поладь, и жизнь твоя будет как у Христа за пазухой".
Он и ладил, да и ссориться поначалу было не из-за чего. С утра допоздна ворковали как пара голубков. Тетушку это радовало. ─ "Воркуйте, воркуйте, ─ радостно вздыхала она. ─ Может, чего и наворкуете". Старалась угодить молодым во всем. Те просыпаться не спешили, а когда вставали, их уже в светелке завтрак поджидал. От чрезмерного внимания Тимофею было не по себе, не привык он к такой праздной жизни. Не раз умолял тетушку, чтобы поменьше проявляла к ним внимания и заботы. "Мы что, без рук?" ─ говорил ей. Но в доме всем распоряжалась Александра, а ей, наоборот, такое ухаживание за ними нравилось. "Хорошо-то как, вот бы так всю жизнь!" ─ радостно восклицала она. На переживания мужа внимания не обращала. Пока между молодыми происходили лишь небольшие ссоры, а скорее, шла их притирка друг к другу: малость подуются ─ и Тимофей уступал капризам избалованной женушки. Заканчивалось же все шептаниями: "Ты меня любишь?" ─ "А ты?"
Такие по-детски легковесные откровения стали повторяться чаще, когда узнали, что в семье ожидается прибавление. Тут уж все внимание Тимофея и тетушки было прочно приковано к Александре. Вообще-то ей ничего особо не приходилось делать и раньше, а теперь ─ тем более. Тимофей все чаще подмечал, что Александра нисколько не стремится к домашним делам. Все переложила на Марфу Ермильевну. Мало того, она и его приучила к праздной жизни. Ей нисколько не было стыдно, что пожилая тетушка порой чуть с ног не валится, а сама она и пальцем не шевельнет.
─ Не-ет, так не пойдет! ─ вскакивал порой Тимофей, пытаясь в чем-то подсобить старушке. Но та тоже от его помощи отказывалась.
─ Что ты, что ты, Тимоша, сама как-нибудь справлюсь, ─ говорила своим тихим певучим голосочком, поглядывая на племянницу: как бы та не обиделась. ─ Лучше с Саней посиди да поласкай ее. Ей ведь волноваться сейчас дюжа вредно. ─ И Тимофей послушно подсаживался к жене, стараясь сделать ей что-то приятное, но надолго его не хватало.
─ Может, на мельницу смотаюсь? ─ спрашивал. ─ Ты отдохни, а я сбегаю, тут недалеко. Сколько же можно сиднем сидеть? Ей-богу, перед тетушкой стыдно.
─ Сиди! ─ приказывала жена. ─ Там и без тебя обойдутся. Не задарма работают, чай, половину выручки себе оставляют.
Так Тимофей узнал, что за помолы на ветряной мельнице, которая досталась тетушке от покойного мужа, отец жены и ее братья половину доходов забирают себе. Ссориться с Александрой или обижаться на нее, когда с таким нетерпением и радостью все ожидали ребеночка, Тимофей не хотел.
И счастье наконец подвалило! Сынок родился! В честь безвременно ушедшего из жизни отца Тимофея малыша назвали Иваном. Больше всех радовалась ему тетушка. Она словно помолодела, уж так была рада-радехонько появившемуся на свет Божий крохотульке Ване.
Ребенок рос и, как все дети, требовал к себе постоянного материнского внимания, а возилась с ним в основном тетушка. Но у нее на уход за Ваней времени порой хватало. Между молодыми все чаще вспыхивали ссоры. Наконец-то Тимофей стал осознавать, что с Александрой ему будет ох как непросто. Она привыкла, чтобы гладили только "по шерстке", а если против, то ударялась в капризы, да такие, что не дай бог услышать. Когда Ванюшка капризничал и плакал, Тимофей брал его на руки и как мог успокаивал. Но это у него не всегда получалось. Тогда просил жену:
─ Хватит сидеть-то! Возьми мальчонку да понянчай или покорми! Это же наш пацан, не тетушкин, ты, в конце концов, его мать!
─ Я, я мать, кто же еще! Но и для тетушки он не чужой. Не выводи из себя!
Вот это не "выводи из себя" Тимофея крепко нервировало, но он смалчивал и спор прекращал, зная, что если жена распсихуется, будет хуже и тогда кричать будут двое: она и Ванюшка.
Когда все было тихо и спокойно, Александра ударялась в мечтания. Но до того были странными эти мечты, что Тимофей порой понять не мог ─ шутит жена или говорит всерьез.
─ Я вот, ─ делилась она с ним своими откровениями, ─ как мысли поразбросаю в разные стороны, все думаю и думаю, аж в голове стучать начинает. А потом их, мысли-то, собрать в башку не могу. Понимаешь?
─ Нет, ─ отвечал Тимофей, и в самом деле не понимая, что хотела этим сказать жена.
─ Ну и дурак! ─ отрубила Александра. ─ Мог бы женушке что-то и посоветовать. "Не-ет", ─ передразнила мужа.
─ Зачем же мысли разбрасывать, если собрать их потом не можешь? ─ спрашивал Тимофей с усмешкой.
─ А если их так много?
─ Думай о главном.
─ А у меня не получается, ─ отвечала капризно. ─ Вот послушай: если бы, скажем, мне доверили людьми командовать... Представляешь, сколько всего на мою голову сразу свалилось бы? Как думаешь, получилось бы?
Тимофея промолчал. Хотел послушать, что она еще нагородит. Не дождавшись ответа, Александра продолжала фантазировать.
─ Думаю, получилось бы. Это ж так просто. Надо, чтоб люди работали, а если не хотят, так заставить. Верно?
"Сама бездельница, ─ думал Тимофей, слушая ударившуюся в болтовню (иначе никак и не назовешь) жену, ─ а туда же, командовать собралась. Откуда это у нее?" Вслух же сказал: ─ Поруководить захотелось? Ты это всерьез или ради хохмы?
─ Сам видишь, не смеюсь, ─ ответила обиженно.
─ Ермильевну загоняла, теперь за меня взялась, да?
─ Кого загоняла?! Чего чепуху мелишь? Тоже мне, и помечтать нельзя. Ну и что с того, если покомандовать захотелось? Не одним мужикам командовать!
