Все испортил Пашка. Он подозвал Ваньку к загнетке и, хитро подморгнув, сунул что-то в кружке выпить. Полусонный, Ванька послушно хлебнул и чуть не задохнулся. В кружке был самогон! Выхватив кружку, Пашка, смеясь, исчез, а у Ваньки вскоре в голове все затуманилось и поплыло, а сам он зашатался и куда-то тоже поплыл. Что дальше вытворял на свадьбе, как отрубило ─ ничего не помнил. Не помнил и как тетка Марья отвела его в отцовскую избу и уложила там спать. Очнулся, когда за ним пришла бабушка Марфа. В полудреме слышал, как они с теткой Марьей о чем-то между собой негромко шептались. Потом, когда совсем проснулся, бабушка его одела и увела домой.

  Ванька сидел на стуле рядом с железной кроватью и протяжно скулил. Бурей ворвалась мать в избу и с ходу, без разбора, отвесила ему несколько подзатыльников. Никогда он не видел ее такой перекошенной, некрасивой и злой. Ванька хотел выскользнуть из избы, но не удалось ─ мать села на угол лавки у двери и стала выговаривать. Всем своим нутром Ванька понимал, что ему еще повезло: вчера мать где-то долго разъезжала, вернулась домой поздно и домой его не забрала. Иначе бы ему уж точно влетело так влетело. Утром она сразу укатила в Таловую, а когда вернулась, кто-то из правленцев удосужился нашептать, что вытворял на свадьбе ее сынок. Набычившись, мать слушала, но верить сказанному не хотела, ведь сама ему говорила как вести себя надо. "Не может быть, чтобы Ванька и такое... Напраслину гонишь..." ─ цедила сквозь зубы, а в душе закипало.

  ─ Да ты людей, людей поспрошай, ─ говорили ей. ─ Вот тогда и узнаешь, напраслина это или нет. ─ Бросив свои дела, поехала разбираться к бабке Марфе. По свирепому виду матери Ванька сразу сообразил ─ быть беде. Сердечко не обмануло. Когда мать бушевала, Ванька или упорно молчал, или жалобно хныкал. В этот раз решил похныкать. Думал, авось покричит-покричит и сжалится. Так бывало. С утра не смог вспомнить, что же он такого на свадьбе навытворял. Словам бабушки верил и не верил, а в голове будто туман. А она говорила, что отплясывал вместе со всеми, кривлялся и мешал играть гармонисту, лез целоваться с отцом и его новой женой. Хорошо что тетка Марья вовремя сообразила увести его в избу отца. (Свадьбу играли у соседей, отцова избушка была маленькой.) Потом тетка нашла виновника Ванькиного буйства и крепко Пашку поколотила.

  Больше всего мать зацепило то, что родной сынок отплясывал на свадьбе и лез целоваться к ее сопернице. У нее это в мозгу не укладывалось. Какой позор, да за такое!.. В ее горячей голове ворочались недобрые мысли. Если б не бабушка Марфа, горой вставшая на защиту Ваньки, она его уж точно бы отмутузила ─ в таких случаях мать становилась неуправляемой. Но бабушка дала племяннице решительный отпор. Такого раньше с ней не бывала: порой поспорит-поспорит, а потом, соглашаясь, скажет: "Ладно, Бог нас с тобой, Лександра, рассудит". Теперь же встала рядом с Ванькой и все припомнила матери: и затеянный ею "базар" с отправкой сына на свадьбу, и черную рубаху, и что послала босого, но в кубанке.

  ─ Ванька не виноват, ─ твердила упорно. ─ Это все Пашка по своей дурости над ним подшутил, и Марья ему уже сделала выволочку.

  Но мать будто заклинило, она и слушать оправданий не хотела. ─

  Теперь ты у меня походишь к своему папане! ─ грозила Ваньке. ─ Я и ему мозги вправлю! Это ж надо так опозорить!

   Мать говорила обидные слова в адрес отца, досталось и Ваньке. Ее лицо было красным, глаза злыми, голос недобрым. Но взрывной пыл стал понемногу утихать. На слова матери, что Ваньку надо чаще драть, иначе совсем испортится, бабушка с укором заметила:

   ─ Кого драть-то?! За что? Подумай своей головушкой, ты же мать ему, и роднее тебя у мальчонки никого нет.

  Слушая бабушку, Ванька скулил уже не понарошку, а разрыдался взаправду. Ему стало страшно грустно и обидно за то, что у отца теперь своя семья, а мать вся в мотаниях и все время на него кричит, обижает. Если б не бабушка... Плача, уцепился за нее ручонками ─ не оторвать. Поглаживая ладошкой его вспотевшие вихры, та как могла успокаивала. Она его любила больше всех, так же, как и он ее.

  Неожиданно мать засобиралась уезжать, а может, ей надоело слушать эти хныканья и упреки.

  ─ Ты б показала Ванюшке обновку. Аль в Таловой так и ничего не купила? ─ напомнила бабушка. ─ Пускай попримеряя.

  ─ Его за проказы ремнем надо пороть, а не обновкой радовать, ─ сердито выговорила мать, но все-таки сходила к тарантасу и вернулась с сумкой, из которой достала новые черные ботинки. Поглядев на Ваньку, сказала уже не так хмуро: ─ На, примеряй, плясун!

   Повредничав, Ванька начал мерить. Теперь все переключились на ботинки. Не малы ли? Не давят с боков?

  Шмыгая носом, Ванька недовольно отвечал:

  ─ Да в них по две моих ноги засунуть можно...

  ─ Ладно-ладно, скажешь тоже. Чай, не на один год берем, ─ оправдывалась мать.

  ─ И взаправду, внучек, не на один. Подрастешь, и ножка станет побольше. Не злись, тут мать права, ─ сгладила бабушка Ванькино недовольство, довольная, что ссора улеглась. Но Ванька злился на мать. Он хотел ей сказать, что готов сколько угодно ходить босым, лишь бы она его не обижала. Смолчал, боясь, что опять взорвется. А ботинки хорошие, теперь в них можно запросто лужи померить. Подойдя к бабушке, Ванька вновь обнял ее за юбку. Та, погладив по голове, сказала:

  ─ Иди, внучек, поцелуй маму, иди...

  Но Ванька не послушался, такой уж у него вредный характер, да и обида на мать еще не прошла. Опять выручила бабушка, предложив матери вместе поужинать.

  Ели втроем, но разговор за столом так и не получился, хотя добрая бабушка старалась всех растормошить. Мать отмалчивалась, будто ушла в себя, да и Ванька не знал, с чего начать. Вышли ее провожать. Подойдя к тарантасу, остановились. Переступая ногами, меринок повернул к ним голову.

  ─ Мой совет тебе, Лександра, уходи-ка ты побыстрей со своей работы, ─ сказала бабушка Марфа негромко. ─ Не бабское это дело. Лучше своей семьей займись.

  Мать удивленно вскинула брови и какое-то время молчала. Потом спросила:

  ─ А где она, семья-то? Была и нету. ─ И засмеялась, только смех получился какой-то нерадостный.