Тимофей сидел и думал, как ему-то в этой сумятице себя вести. То ли выть вместе со всеми, а потом утешить Ермильевну и остаться жить с Александрой? Но ведь она только что заявила, что он ей не люб и быть с ним она не собирается. Верно Дарья сказала: жена давно рога ему наставляет и ни о какой совместной жизни тут и речи не может идти.
Тимофей встал и молча начал собираться. Пока все заливались слезами, он сложил кое-какие вещички и, не оглядываясь, вышел из избы. Пошел в дом, который этим летом все-таки достроили. Строить помогала вся родня: Яков и Мария со своими семьями, Ермильевна деньжат подбросила. Понимал, что жить тут придется временно. Если будут делиться, то дом достанется жене с сыном. Все верно, дом по закону перейдет им, а ему, выходит, придется строиться заново. А может, она не пожелает с сыном жить? Ведь от нее все что угодно можно ждать. Но разве Ермильевна отпустит ребенка от себя? Она же без мальчонки с ума сойдет. Хотя при чем тут Ермильевна ─ он отец Ванюшки и в любом случае сына не бросит!..
Фу, черт какие мысли лепятся в голове! Но чего заранее-то предугадывать? Хотя подумать и есть над чем. Впервые и во всеуслышанье Ермильевна сказала, что жить с Александрой не собирается. У деда Якова в его старой хибаре живут семьи Григория и Левона. Кому-то надо отделяться, но куда? Кроме как к Ермильевне некуда. Александра с Ванюшкой перейдут жить в новый дом, а к Ермильевне переселится или Григорий со своей семьей, или Левон. Скорее всего, так и получится...
Ладно, хватит загодя голову ломать! Тимофей шел и прокручивал в голове разные варианты дальнейших отношений с Александрой и сыном. Вскоре дошел до Селиванова пруда, который разделял широкую улицу поселка на две половинки. Возле дома достал из кармана ключ и стал открывать замок. Замок проржавел и открылся не сразу. Прежде чем войти в сени, начал шарить по карманам, ища спички. Дом-то старый, и первым делом его надо хорошо протопить. Дрова заготовлены, а вот спичек так и не нашел. Ничего, обойдется, огонь с помощью кресала и трута добудет. Они на всякий случай спрятаны в шкафчике.
Тимофей не спал почти всю ночь: то печь разжигал, а дрова в сарае отсырели и никак не загорались, то постель прогревал и какой-никакой порядок наводил в избе. Еды не было вовсе, но это поправимо и не страшно. Худо, что семья рухнула и ничто теперь не поможет ее склеить. Эта мысль не давала покоя, и Тимофей то что-то делал в избе, то выходил во двор, в сарай, потом возвращался в сени ─ в общем, колобродил, не находя себе места. Прогрев постель, лег, но не спалось. На этой старой кровати он спал с Александрой несколько раз. Это ж было совсем недавно...
При воспоминании о жене больно резануло сердце. Хотя чего теперь-то об этом? Ничего не вернешь и не поправишь. Завтра в поселке узнают, что их председатель совета ушел из семьи и начнутся суды-пересуды. Объяснять, доказывать кто прав, а кто виноват, он не будет. Зачем? Мария непременно напомнит: ведь я тебе, брат, говорила, но не послушал. Гадко и одиноко. После возвращения с фронта все в семье начиналось вроде бы неплохо. Он радовался, что поступил в непростой ситуации разумно. С кем не бывает. Ну, случилось! Ну, изменила! Что ж теперь, волком выть, а сына бросить? Но потом начались разные заморочки, и, как правило, связанные с Александрой. Нигде без нее не обходилось. От должности председателя Совета он отказывался, чтобы быть чаще в семье: с женой и сыном. Предложил вместо себя Крупнова. Не хитрил и не мудрил. Как работник и как человек он хороший и ему был хорошей опорой. Крупнова вскоре взяли в резерв кадров, а потом перевели в райисполком. Перед отъездом в райцентр Крупнов сказал Тимофею:
─ Ну ты и дурак! Как без меня-то теперь будешь справляться? Еще не раз про меня вспомнишь...
Он был прав. Надвигалась коллективизация. Хорошо, что еще вместе с Крупновым в Бирюче и небольших соседних поселках объединили бедняков в девять бригад. Это было началом коллективизации, предстояла борьба с кулаками, а тут появится столько проблем.
Как-то встретились Тимофей с Крупновым и разговорились о том-о сем, вспомнили Гражданскую. Крупнов спросил: ─ Чего это твоя женка в райком зачастила?
─ В резерв, говорит, взяли, вот и учат этот резерв, ─ ответил Тимофей. ─ Недавно ее бригадиром поставили. Сказала, что в райкоме пообещали председателем колхоза избрать.
─ Беседы, значит? ─ хмыкнул Крупнов. ─ Ну, может, и так. Но расскажу что видел, а ты уж не обижайся. Недавно заглянул к секретарю по своим делам, а дверь закрыта. Тыр-тыр ─ заперта, а голоса в кабинете, слышу, раздаются. Жду. Через какое-то время щелкнул замок и дверь открылась. Выходит из кабинета твоя Александра, раскрасневшаяся такая, словно помидор спелый, довольная, улыбающаяся, а ее под локоточек, тоже с улыбочкой, секретарь поддерживает. Мне это не понравилось. Зачем закрываться? Увидев меня, улыбки они скинули и быстренько распрощались. Поимей в виду.
Тот разговор Тимофея встревожил. То-то жена ссылалась на секретаря, что он ей поможет и что он на нее глаз положил. Цаца небесная! Покомандовать захотелось! Такие случаи с Александрой уже были, и Тимофей опасался, что измена ее может повториться.
Повторилась.
Плохо человеку, когда рушится все, чем он жил, чему посвящал свои чувства и желания, к чему уже привык и без чего бытие теряет всякий смысл. Тимофей все это понимал, отдавал себе отчет и в том, что в чем-то виноват сам, что из-за непродуманности и поспешности, легковесного подхода к такому важному вопросу как семья, он опозорил себя. Эти мысли после ухода из семьи не давали покоя. Как жить-то теперь в небольшом поселке, где ничего от людей не скроешь, где горе и радость каждого у всех на виду! Мало того, та, которую полюбил за красоту (больше-то с самого начала любить было не за что), будет по-прежнему жить рядом, только с другим человеком, а сын Ванюшка, который его любит, Тимофей в этом уверен, будет со слезами мотаться туда-сюда. И ведь ничего против воли матери не сделаешь ─ хотя он-то лучше прочих знает, какая она для него неласковая мать, когда пацаном все эти годы занималась и занимается тетка. В глаза ему, конечно, никто ничего не скажет, но суды-пересуды в каждой семье небось уже идут вовсю. Кто-то при этом посочувствует, а кто и позлорадствует, найдется немало и таких... Да ладно, люди-то поболтают и угомонятся, а вот как быть со своей неспокойной душой? Если бы и она все, что произошло, разом могла забыть и вычеркнуть из памяти. Не-ет, это теперь там, внутри, засело надолго.
Так что же делать? С чего начинать? Никогда не было такого, чтоб не хотелось идти на работу, ─ а теперь просто нет желания быть на виду, смотреть людям в глаза, решать вопросы, давать советы. Да и имеет ли он на это право? Интересно, как сейчас ведет себя его теперь уже бывшая женушка. Горюет, как он, что осталась без мужа, или нет? Хотя ей-то что, у нее есть который ей люб. По словам тех, кому Тимофей доверял, Александра на семейную тему ни с кем не общалась. В Анучинку, к своему хахарю, не моталась, а в райцентр, как и прежде, выезжала часто. После ухода из семьи Тимофей встречался с ней всего два раза. Один раз столкнулись у школы, кивнули друг другу и разошлись. Когда встретились в другой раз, она завела разговор о доме, в котором он теперь жил.
