Атмосфера дома постепенно становилась все тяжелее и тяжелее. Мама, словно предчувствуя исход, стала раздражительной и даже злой. Я на фоне всего этого, тоже стала плохо себя чувствовать. Последнюю неделю так и вовсе стало тошнить по утрам.

После моего очередного утреннего обнимания с унитазом к двери туалета, держась за стену, подшаркала тапками мама и пораженно произнесла:

– Лиза! Да ты беременна!

– Что за глупости.

– Не глупости! Я, когда тобой ходила, тоже вот так обнималась. Давай скорее за тестом иди.

Идти за ним я поначалу не хотела. Из-за полноты у меня часто бывали гормональные сбои, и месячные никогда не бывали регулярными. Отмахнувшись от маминых слов, уверила ее, что точно не могу быть в положении, а сама тайком купила тест и, закрывшись на работе в туалете, решилась.

Несколько минут, что надо было выждать до результата, нервно грызла ногти, а после того как его увидела, захотелось и вовсе выдрать себе волосы.

На тесте четко выделялись две яркие красные полоски.

Вечером дома, после уже, ставших, привычных медицинских манипуляций мы с мамой сидели за нашим кухонным столом, и мирно пили чай. Вернее, его пила мама. Мне же кусок в горло не лез. Я была настолько обескуражена и напугана свалившейся на меня беременностью, что и не знала верить или нет. Беременной я себя не ощущала и уж тем более не испытывала по этому поводу какую-то радость.

– Тебя что-то гложет? – спросила мама и кивнула на печенье, что я взяла в руку, но так и не откусила, – Ты совсем не ешь.

Глупо было бы скрывать от матери правду. Она все равно узнает.

– Ты была права, мам. Я беременна, – вдохнула, глядя на свой остывший чай.

– Ох, Лизонька! – воскликнула мама и прижала руку к груди, будто у нее прихватило сердце.

Я была уже заранее готова к проповедям о моем разгульном образе жизни, поэтому вжала голову в плечи, словно пытаясь, как страус, спрятаться от гневных слов. Но вместо этого услышала только легкое:

– Ты же сама еще ребенок, Лизонька. И как ты теперь? Ты же совсем одна, без помощи останешься.

Я молчала.

Я все прекрасно понимала.

Выход из ситуации был только один.

– Не думай, Лиза! – вдруг резко произнесла мама, – Не бери грех на душу. Потом за всю жизнь не отмоешься.

– И что же мне делать? – прошептала я, чувствуя, как эмоции, что я так долго пыталась сдержать, рвутся наружу.

– Рожать, естественно. Отец ребенка знает?

Я покачала головой.

– Ты должна ему сказать.

– Мама мы расстались, – попыталась объяснить я, – Я даже номера телефона его теперь не знаю.

– Ты должна! – с нажимом сказала мама, – Если он ответственный парень, то позаботится о тебе и ребенке, когда… когда меня не станет.

– Не говори так!

– Это правда, Лиза. И ты должна с этим смириться. Я уже смирилась.

Я знала, что она права. Во всем.

Но…боже, как же мне было страшно.

Каким образом я должна найти Богданова и сообщить ему о ребенке?

– У него невеста красивая, – прошептала я, сквозь слезу.

– Да хоть двадцать невест! Если откажется от вас – поделом ему. Все в этой жизни возвращается. И добро, и зло.

На следующий день я отправилась в университет. Пора было выходить из тени. Нельзя больше прятаться.

Отчаянно храбрясь, я натянула привычные джинсы, водолазку и неожиданно поняла, что они мне велики. Радости это не доставило совершенно.

Еще несколько месяцев назад я визжала бы от восторга, а сейчас я смотрю в зеркало и вижу только свое осунувшееся лицо, потускнувшие глаза и темные круги под глазами.

В универе было оживленно, как и всегда. Знакомые девочки, стоило мне только появиться в аудитории, сразу подсели ко мне за парту.

– Ну, ты чего пропала?

– На учебу не ходишь?

– Что случилось-то? На тебе лица нет.

Рассказала вкратце девочкам про болезнь мамы. Все поохали, посочувствовали и разбежались по своим местам, так как в аудиторию вошел преподаватель.

Вынужденные прогулы, пусть и по необходимости, плюсов в глазах учителей мне не добавили. Каждый счел своим долгом поднять меня из-за парты, выяснить причину столь длительного отсутствия, а после, скрипя зубами задать дополнительный курсовой проект на каверзную тему.

Я не перечила, молчаливо кивала, хотя и понимала, что никакие курсовики я сдавать не буду. В одночасье мне стало глубоко плевать на мнение преподов, одногруппников. Больше я здесь не хотела учиться. Жаль, что это понимание пришло ком не только сейчас.

После окончания лекций быстро собрала тетради в рюкзак и поспешила на кафедру к декану. По дороге забежала в местный кафетерий – некстати очень захотелось кушать.

Пока стояла в очереди, мимо продефилировала знакомая блондинка. Шлейф ее духов удушливым ароматом заполнил мои легкие, так что есть перехотелось. Я, зажав рот рукой, чуть прислонилась к стене и услышала разговор стоящих рядом девушек:

– Говорят, Богданов, ее бросил, – сказала одна миловидная девочка с темными кудряшками на голове.

– Да ты гонишь, – ответила ее подруга, – Глянь на колечко. Сверкает на пальчике.

– Да у Майки этих колечек, хоть попой ешь, – фыркнула кудряшка, – Я сама слышала, как он у ректора заявление на зачет практики писал.

– Свечку держала?

– Тьфу на тебя! Зачетку забирала.

– И что?

– Да то, что Богданов в Германию на стажировку уехал. А королеву нашу на родине оставил.

– Как уехал? – это уже была я.

Девушки медленно повернулись ко мне и с интересом посмотрели.

– А ты кто такая?

– Л-лиза, – промямлила я и решила, что обойдусь печенькой, что у меня в рюкзаке с Нового года валяется.

В деканате я уверенно и без малейшего сожаления написала заявление на академический отпуск в связи с болезнью матери. Декан нашего факультета мудрая женщина в годах посочувствовала и отправила со спокойной душой домой.

Уже почти дойдя до двери деканата, я остановилась и, вернувшись обратно, полушепотом произнесла:

– Светлана Леонидовна, можно вас попросить об одном одолжении.

– Ну, попробуй, Алеферова, – сняла изящные очки женщина и потерла уставшую переносицу, – Я сегодня на редкость благодушна.

– Мне…я…очень надо…

– Говори, прямо. Не мямли!

– Мне очень надо узнать домашний адрес Алексея Богданова, – выпалила я и чуть не задохнулась от собственной смелости.

Под пристальным и слегка удивлённым взглядом Светланы Леонидовны я вся покрылась пятнами от стыда и нервно задрожала, когда услышала ее гневное:

– Только не говори, Лиза, что ты из тех глупых влюбленных дурочек, что станет караулить его под окнами?

Я молча опустила голову. Что я могла ей сказать?

– Уехал твой Богданов. На стажировку. И вернется месяца через два. Если папаня ему там у фрицов теплое местечко не приглядел. А он приглядел.

– Мне очень надо с ним связаться, – прошептала я, не помня себя от унижения, – Очень.

– И на кой тебе сдался этот Богданов. Иди домой и о матери подумай! – еще больше разозлилась женщина.

Но я упрямо приросла к паркетном полу деканата и сверлила умоляющим взглядом Светлану Леонидовну. А та пыхтела, как чайник на плите, только что не подпрыгивала.

– Подлюка, Богданов. Всех девок на кафедре оприходовал, – бормотала она, но все же лезла куда-то вглубь своего письменного стола.

Женщина порылась там, потом достала пухлую папку на резинках и перелистав листы в ней, отрывисто сказала:

– Пиши, непутевая.

Чего я конкретно хотела добиться, получив адрес – сама пока не знала.

Если Алексей уже улетел в Германию, то эта записка с номером ничего мне не даст.

Или даст?

Мне казалась, что он говорил, что живет с отцом.

Я даже боялась себе представить, как буду объяснять Богданову старшему: кто я такая и зачем мне так срочно понадобился его сын. Злые слезы предстоящего унижения так и норовили собраться в уголках глаз.

До элитной многоэтажки, где жил Алексей, я добралась не так уж и быстро. День уже перевалил за обед, и я выползла из маршрутки, слегка пошатываясь от усталости. Спасибо потом до дома добираться будет недолго. Мы живем в одном районе. Он в целом благополучный. Только у нас с мамой старая, обшарпанная хрущевка, а дом Богдановых выстроен рядом с парком, окна смотрят на большую новогоднюю елку, каток. Красивое место.