Еще только узнав, к кому в замок собралась наведаться Вики, я сам вызвался пойти с ней. Я знал о Владе лишь по рассказам отца и других приближенных к власти демонов, но еще я знал, как воздействует яд вампиров на бессмертных. И чем сильнее вампир, тем большее влияние оказывает этот яд. Какое же действие может подарить укус сильнейшего?
Наркотические вещества не действуют на нас, и лишь подобные вещи приносили хоть немного эйфории и забытья, а мне необходимо было забыться. Цель была поставлена, и я шел к ней, не глядя ни на что вокруг.
Вот только я не был готов к тому, что утону в этих голубых, словно океан глазах, что от одного только голоса мурашки пробегут по телу, даря незнакомые прежде ощущения. Я не думал, что та встреча станет для меня роковой. Я подсел на него, как на наркотик, и дело не только в яде, теперь мне нужны были не укусы, а только он. Сегодня, завтра, всегда. Мне необходимо чувствовать его рядом, и невозможность воплотить это в жизнь сводила с ума. Время шло, а желание лишь усиливалось, и это уже походило на одержимость. Я точно сошел с ума.
Покинув спальню, я с силой отшвырнул стол от себя, наблюдая, как тяжелый предмет мебели переворачивается, сваливая на пол все лежавшие на нем бумаги. Боль вновь напомнила о недавней встрече с отцом. Стул улетел в другую сторону, с грохотом врезаясь в книжный шкаф. За всем этим шумом я не сразу осознал, что сам буквально взревел от безысходности. Пустота внутри грозила поглотить все живое во мне, растворить, развеять по ветру, принося физическую боль, несравнимую с той, что дарили наказания отца.
Я крушил и ломал все в своем кабинете, пока последние силы не иссякли, а на сбитых костяшках не появилась кровь. Раны, оставленные отцом, открылись вновь, не успев как следует затянуться, снова начиная болеть, а в глазах потемнело от количества бурлящих эмоций. Окинув взглядом разрушения, я, пошатываясь, дошел до ванной комнаты, которая пока что сохранила первозданный вид, сверкая белым начищенным кафелем.
Сжимая пальцами холодный, гладкий край раковины, я изучал раны на собственном теле. Рассеченная бровь, подсохшая струйка крови под носом, плавно огибающая очертания верхней губы. Сильный ушиб на скуле, который даже при усиленной регенерации не спешил заживать, все еще показывая обширную ссадину на коже. После этого удара я мало что помнил, ведь отец вложил в него, казалось, все силы.
Обернувшись, я посмотрел на спину. Крылья слушались плохо, левое вообще почти не поднималось, а вдоль позвоночника красовалась алая полоса крови. Сатана пытался вырвать крыло, только сейчас я вспомнил об этом. Ну, собственно, я сам напросился на такую встречу, намеренно не выполняя приказ. Целенаправленно желая почувствовать боль, которая должна была стать отрезвляющей.
Но не стала.
В голове родился план, совершенно глупая идея, но я не мог противиться. Да и не хотел. На это просто не было сил и желания. Выворачивая руку почти под неестественным углом, сквозь нестерпимую боль выгибая избитое тело, я вырвал перо, — самое легкое, которое только может быть в крыльях. Та самая часть, которой крылатые не позволяли касаться даже во время секса.
Никому до него.
Боль резким уколом пронзила лопатки, и у меня между пальцами появилось перышко: бордовое, окрашенное кровью, которая не успела запечься. Не знаю зачем, я не хотел даже думать о последствиях, понимая для себя лишь одно — это последняя попытка. Больше я не отправлю ни единого послания. Я заставлю себя забыть, буду пить до потери сознания, буду разрушать каждый доступный уголок ада. Я переборю свою тягу к нему, я должен, я обязан.
Щелкая пальцами, растворяя перо в воздухе, перенося его в единственное место, куда сам подниматься был не намерен, я облокотился на раковину, прикрывая глаза. Глупо было думать, что боль физическая могла облегчить иную. Ту, которая во сто крат была сильнее. Перо испарилось легко и просто, и хоть я не любил этот способ перемещения, ведь никогда не знаешь, кто встретит твое послание на другой стороне, я искренне надеялся, что там будет Влад. До боли невозможный, сексуальный и противоречивый. Такой раздражающий, что хотелось душить его, хотелось целовать его. Все в нем вызывало неестественные желания отдавать и обладать. Ненавидеть так сильно, чтобы потом любить до самого рассвета. И потом еще и еще.
Открыв кран, я наполнил ладони ледяной водой и, не раздумывая, плеснул содержимое себе на лицо, размывая кровь вперемешку с пылью. Раны защипало, но я лишь сильнее сжал челюсть.
Это было последние послание, Люцифер.
Я уговаривал сам себя, коря за слабость, которая была мне не присуща.
Вода стекала по лицу и груди, а глаза словно потухли, огонь не рвался вихрем наружу, поднимаясь из глубин демонической души, пламя исчезло, делая взгляд стеклянным и пустым.
Вот так заканчивается то, что не должно было и начаться. Я стал оболочкой себя прошлого, после отказа того, о ком ранее даже не думал. Чертов слабак.
Уже сжимая руку в кулак, намереваюсь разбить каждое зеркало, которое будет показывать мне такого меня, немощного, проигравшего в битве или в детской игре в бутылочку. Но я же знал тогда, останавливая горлышко в его направлении, знал, что возненавижу себя за любопытство и слабость. Слабость до чужих прикосновений, слабость до другого человека, существа, Дракулы.
Холодное вековое изваяние, которое таяло в моих руках. Монстр, который пал на колени передо мной. Мужчина, который разрушил то, что казалось вечным.
Шум, неясный звук из комнаты, ругань на румынском и сердце, которое хотело пробить кости и плоть и вырваться наружу. Желудок сделал такое сальто, что я охнул ровно в тот момент, когда открылась дверь ванной.
Владислав Цепеш Дракула. Блять.
С ледяными глазами, полными… страха? Мы смотрели друг на друга и молчали, вода из крана шумела, напоминая нам о том, что мы все же не оглохли. А он стоял в своем идеальном костюме, без галстука, с вылизанной укладкой на мягких и послушных волосах. Его взгляд изучал меня и, кажется, то, что он видел перед собой, ему было не по нраву.
Признаться, себе я тоже не казался привлекательным в таком виде. Кровь, грязь, бесчисленные травмы, ослабевшие, повисшие вдоль тела непослушные крылья — все это лишь подчеркивало мое состояние. Не таким я хотел быть в его глазах. Влад сделал шаг вперед, от него так и веяло величием и силой, уверенностью в себе, заставляя восхищаться им еще больше, и сильнее ощущать собственную ничтожность.
— Раздевайся, — скомандовал он, начиная перебирать дверцы шкафов на наличие чего-то, а я медлил, проклиная себя за то, что поддался и в порыве отчаяния отправил «это».
— Я справлюсь сам, — говорю, а сам шиплю от боли, отводя глаза. Он не должен видеть меня таким. Он не должен видеть потухшее кострище там, где был пожар.
Влад замер, сжимая пальцы в кулаки, но лишь на секунду. Потом вновь начал открывать шкафы и нашел все же то, что искал — аптечку.
— Не нуждаюсь в твоей жалости, — я ненавидел себя за эту слепую гордость сейчас, ведь так хотел, чтобы он пришел. Но стоило ему оказаться тут, я не мог смотреть на него, не хотел. Ледяной взгляд словно разрезал меня невидимым ножом, причиняя еще больше боли. Но больше я просто не мог вынести. Кажется я достиг той черты, когда нет пути ни назад, ни вперед, стоя на холодном кафеле босыми ногами, я оказался в тупике.
Я хотел выгнать его и умолять остаться, толкать в грудь, и сжимать лацканы пиджака, притягивая к себе.
— Люцифер, — Влад посмотрел мне в глаза, посмотрел так, что появилось новое желание: поцеловать его, а после ударить за то, что не приходил так долго, перекрывая ощущение пустоты в области сердца. Мне хотелось причинить ему ту же боль, что испытывал сам сейчас, а после зализывать и зацеловывать каждый болезненный участок тела, извиняясь за собственную импульсивность, но я лишь отвернулся, — прошу, дай мне обработать твои раны.
И это волнение в его голосе, эта тревога, она сломила, она заставила меня поддаться, отключив воду, обернуться всем телом к нему, облокачиваясь поясницей о холодную раковину, опуская безвольно повисшие руки, взгляд утыкая в пол. Я позволял ему все, чего он желал, сам не понимая, как это вообще произошло. Я чувствовал себя слабым, но под его взглядом это не казалось таким жалким, как несколькими минутами ранее. Вампир медленно, словно опасаясь моей реакции, подошел ближе, аккуратно поддевая пальцами разбитые в кровь ладони, и потянул на себя, уводя в сторону большой чаши, что служила мне ванной.
