– Скажи ещё, прения! – хмыкнула та. – Так что ты должен быть мне благодарен – на ком бы ещё ты оттачивал свой сомнительный ораторский талант!
– Понеслось… – покачала головой Ева.
Клим сочувственно улыбнулся симпатичной девчонке, она улыбнулась в ответ и тут же смущённо опустила глаза, даже щёчки порозовели. И Клим вдруг подумал, что в жизни ещё не встречал девушки, так мило краснеющей от смущения…
Виктор и Надин всё ещё спорили – теперь уже о преимуществах австралийских горнолыжных курортов перед австрийскими и наоборот – когда Клим, не забывавший следить за дорогой, заметил нужный ему указатель.
– Останови здесь, – попросил он Виктора, раскрасневшегося не меньше сестры, только не от робости. – Я почти дома.
– Так ведь до твоего посёлка ещё километр! – удивился тот, но остановил машину.
– По прямой короче, – уверил его Клим, – срежу угол и сразу выйду на шлях. Я прошлым летом здесь все окрестности излазил, вплоть до хутора.
– До хутора? Тогда понятно… – уважительно кивнул Виктор. – Погоди, сейчас открою багажник.
Он помог Климу нацепить на плечи рюкзак и торжественно вручил папку-портфель.
– Ты рисуй, не ленись! Встретимся – покажешь.
– Спасибо, что подбросили! – Клим протянул руку новому знакомому.
– Всегда пожалуйста, – Виктор крепко пожал руку и вдобавок похлопал его по плечу. – Пока!
– Пока! – Клим заглянул в боковое окно. – Пока, девчонки! Рад знакомству.
– До свидания!
– Au revoir! – донеслось из машины.
Дойдя до подножья скалы, откуда начиналась тропинка, ведущая напрямую к посёлку, Клим оглянулся, но серебристого автомобиля уже и след простыл. И только тогда он понял, что так и не узнал, куда же направляется весёлая троица и кто они такие вообще.
Глава 4. Отправная точка
Аглая проснулась, как всегда, в пять утра, безо всякого будильника, хотя легла позднее обычного – убедившись, что гость крепко спит, она ещё долго возилась на кухне. Сначала покормила сенбернара, терпеливо ожидавшего своего ужина во дворе: в тёплое время года он спал под верандой, в добротной будке, которую соорудил Клим прошлым летом, когда Боня был ещё толстым дурашливым щенком. Затем принялась готовить любимое мороженое для сына; гостиную от кухни отделял длинный коридор, так что жужжание миксера вряд ли могло потревожить сон больного.
Уже в полночь она тихонечко прошла в свою комнату. Раньше здесь была спальня хозяйки, бабушки Зофии – называть её просто Зосей, на польский манер, даже у местных язык не поворачивался. На самом деле Зофия была сестрой её бабушки, и Аглая видела её всего два раза в жизни: в детстве, когда приезжала в деревню с мамой, а затем лет двадцать спустя в Калининграде, когда Климу было уже семь.
Второй раз, в отличие от первого, Аглая запомнила очень хорошо. В тот день она получила письмо от мужа. Он тогда стажировался в США и в письме прямо, без обиняков сообщал ей, что остаётся в Штатах, так как в России не видит возможности профессионального роста, убедительно просил её не тянуть с разводом, чтобы он смог поскорее снова жениться и получить американское гражданство, а также клялся не оставлять сына без материальной помощи. Надо признать, что слово он сдержал – деньги присылал регулярно. Да и сама Аглая вскоре поняла, насколько легче ей стало жить без постоянного ворчания непризнанного гения…
Однако в тот знаменательный день она горько рыдала над письмом, когда неожиданно затрезвонил дверной звонок. На ходу утирая слёзы, Аглая поплелась открывать дверь. На пороге стояла Зофия. Несмотря на минувшие десятилетия, Аглая сразу её узнала: польская бабушка, как её в семье называли, совсем не изменилась. Та же крепкая, подтянутая стать, волосок к волоску уложенная причёска и не поддающееся старости лицо, которое можно было бы назвать красивым, не будь оно столь строгим, даже суровым. Бабушка как-то рассказывала, что много лет назад муж и сын Зофии погибли в горах под обвалом; тогда она, урождённая краковчанка, поселилась в деревне недалеко от места трагедии, работала учительницей в сельской школе и всю жизнь прожила одна. В округе её уважали, но побаивались: поговаривали, что она колдунья. Глупости, конечно. Просто Зофия, биолог по образованию, хорошо разбиралась в травах…
– Муж бросил! – не спросила, а заявила старуха, едва глянув на заплаканное лицо внучатой племянницы.
В тот момент Аглая лишь отрешённо подивилась, откуда польская бабушка могла узнать о её беде, если она сама лишь час назад получила письмо. Да и как вообще Зофия оказалась в Калининграде? Впрочем, на второй вопрос, хоть и не заданный, гостья ответила сама:
– Я приехала сказать, что свой дом в горах завещаю тебе. Ты единственная, кому он принесёт счастье. Когда уйду в мир иной, приезжай и живи.
Сказала – и пошла обратно к двери. Правда, с порога обернулась и добавила, чеканя слова:
– Не плачь. Он был не твой мужчина. Своего встретишь позже. Но сначала вырасти сына достойным человеком!
Больше Аглая польскую бабушку не видела. И о своей одинокой доле больше не горевала. Некогда было горевать – надо же было вырастить сына достойным человеком! Вроде получилось… Парень хорошо учился, занимался спортом, заботился о дедушке с бабушкой. В общем, был серьёзным и ответственным. Полтора года назад получив известие о кончине Зофии (как оказалось, ей было уже девяносто семь!), Аглая для храбрости прихватила с собой Клима и съездила-таки посмотреть на доставшееся ей наследство.
И с первого взгляда влюбилась: в дом, в местный люд, в горы сказочной красоты! Однако Климу надо было учиться. И тогда Аглая решилась на самый смелый поступок в своей жизни: поселилась в Татрах одна, оставив сына с родителями. А чтобы маме было не так одиноко, Клим подарил ей щенка сенбернара, потратив немалые деньги, которые копил на новый компьютер…
Подарок оказался очень даже кстати: Бонифаций не меньше любимой работы помогал Аглае коротать время между свиданиями с сыном, не давая скучать. Взять хотя бы вчерашнее приключение: если бы не пёс, она бы не нашла в лесу бездыханного Рауля Кауница – талантливейшего музыканта, мировую знаменитость…
Кстати, надо бы посмотреть, как он там! В полночь, когда Аглая перед сном заглянула в гостиную, раненый крепко спал. Головная боль его больше не тревожила, и лицо уже не было таким бледным. Ему действительно становилось лучше…
Быстро натянув лёгкий цветастый сарафан, – небо было ясным и день обещал быть тёплым, – Аглая застыла перед зеркалом с расчёской в руке. У неё были пепельно-русые волосы, приятного светлого оттенка, но тонкие и слабые. Так что косы она никогда не могла себе позволить – максимум удлинённое каре. Чтобы стрижка выглядела действительно классической, а не консервативной, и хоть как-то обрамляла лицо, далёкое от эталонного овала, Аглая каждые три месяца ездила стричься в Калининград, к единственному парикмахеру, которому удавалось оживить унылую растительность на её голове.
А вот руки у неё были красивые. За руками она следила тщательно, с любовью: раз уж они с утра до вечера мелькали перед ней на клавиатуре компьютера, то не должны были раздражать своей неухоженностью. Но стрижка и маникюр были единственной роскошью, которую Аглая могла себе позволить в отношении внешности. В остальном действовала по принципу ограничения. Косметикой почти не пользовалась – зачем краситься, если безвылазно сидишь дома? За новыми нарядами не гонялась по той же причине. Регулярно отказывала себе во вкусненьком и старалась делать физические упражнения хотя бы по четверть часа в день. С детства склонная к полноте, она и не мечтала казаться тростинкой, просто держала себя в форме, чтобы одежда привычных фасонов оставалась комфортной. Правда, недавно она обнаружила, что её любимые свободные, многослойные, фактурные наряды вдруг стали модными и теперь называются бохо, а не «цыганщиной», по определению мамы Аглаи…
И чего это она сегодня застряла перед зеркалом?! Вот что значит мужчина в доме… Опомнившись, Аглая пару раз провела расчёской по волосам, нанесла на руки по капельке ароматического масла, которое сама настаивала на травах, потёрла бледные щёки. Ну всё, достаточно, скоро сын приедет, ещё и гостя надо накормить! Интересно, как Клим воспримет Рауля: как чужого мужика, неожиданно появившегося в их доме, или как мировую знаменитость?
