Алешин присвистнул, только сейчас осознав весь масштаб моей идеи. Я конечно немного преувеличил свои возможности, но если у меня будет пара бомбовылетов, то серьезые проблемы немцам по пути моего маршрута обеспечены, так как их средства ПВО меня беспокоить не будут, а точное наведение на цель наверняка будет осуществлять моя система. Весь вопрос был только во времени. Если захватить и удержать такой аэродром часов на 12, то можно существенно притормозить всю группу армий «Центр», а там я еще что-нибудь придумаю. Обдумав этот план, я обратился к своим разведчикам:

— Так, бойцы, слушай мою команду, нам предстоит найти и захватить по дороге штабной автомобиль, желательно с большим количеством карт. Также внимательно смотрим на все проходящие подразделения и грузы, которые могли бы нам говорить, что рядом находится аэродром: цистерны с топливом, зенитки, авиабомбы.

Получив новые вводные, бойцы оживились, они тоже видимо понимали всю тщетность атак на колонны с пленными.

Я сел за руль и мы продолжили свой путь на запад, периодически посматривая на небо, и пытаясь определить, с какой стороны летят немецкие самолеты. Слабым местом моего плана было сейчас только то, что я совершенно не помнил, где нам искать этот самый немецкий аэродром. В моей памяти был только один, который был расположен очень далеко в Балтийске. Это был даже не совсем СССР, а территория, которая только после войны отошла к СССР.

Аэродром был построен и сдан в эксплуатацию в конце 1939 года и представлял из себя отличный авиаузел, функционировал и как сухопутный, и как гидроаэродром. Он был с подсветкой огнями, установленными на водной глади гидрогавани, а сухопутные взлётно-посадочные полосы были расположены под углом 45 градусов друг к другу, что давало возможность эксплуатации авиабазы практически при любой погоде и любом направлении ветра, кроме того полосы имели ещё и подогрев. Аэродром имел 3 бетонных ангара 100×30 метров для самолётов, и 2 металлических для другой техники. С этого аэродрома в 1941–1943 гоах как раз и наносились удары по советским обьектам в Белоруссии и Ленинградской области. Неужели я ошибаюсь в своих расчетах и самолеты противника просто летали с этого дальнего аэродрома? Это было вполне вероятно, так как вражеская авиация в принципе могла летать на большие расстояния, а самолетам-разведчикам дальней авиации противника удавалось забраться до Урала, и даже в Башкирию. Высота полета обеспечивала им защиту от местных ПВО. Я помнил, что в сети я как-то наткнулся на ресурс, располагающий множеством аэроснимков советских городов, сделанных воздушной разведкой фашистской Германии. Если перечислить тыловые города СССР, которые подвергались авиаударам, то в первую очередь сразу вспоминался Нижний Новгород (Горький), где выпускались танки и корабли, Ярославль (шинный и шарикоподшипниковый заводы), Саратов (авиационный, нефтеперегонный предприятия). Рыбинск (завод авиадвигателей). Кроме этих городов, немцы регулярно бомбили тыловые города Мурманской Архангельской, Ленинградской и других прифронтовых областей.

Если взять технические характеристики самолетов Люфтваффе, то для основных моделей этого типа, «Хейнкель» и «Юнкерс» пределом возможного было расстояние до 1 000 километров, а с бомбовой нагрузкой и того меньше — километров 500–600. Поэтому Германия по идее, могла подвергать опасности тыловые города СССР, только до Волги. Фактически Волга была той «разделительной» линией, за которую немцы не могли летать.

В более поздние месяцы войны немцы точно взлетали с аэродромов, находящихся на нашей территории, но вот был ли немцам смысл создавать такой аэродром в первые дни войны?

Так размышляя, я не сразу заметил впереди пост полевой немецкой жандармерии, который осуществлял контроль над достаточно большим перекрестком недалеко от Минска. Внимание немцев привлек наш грузовик, одиноко ползущий в их тыл. На дорогу вышел фриц и приказал мне остановиться. Сложность нашего положения была в том, что я по-прежнему был одет в форму жандарма, а разведчики в кузове владели немецким языком на детсадовском уровне.

Остановив машину, фрицы сразу заглянули в кузов, где увидели мою группу бойцов в форме вермахта, не успел я выйти, как послышались отрывистые команды и к разведчикам обратился жандарм:

— Какая часть? Какой груз вы сопровождаете? Кто ваш командир?

Понимая, свою неспособность достойно выкрутиться из этой ситуации, Алешин улыбнулся и молча показал фрицу цифру «три», начиная с большого пальца, как я и учил.

Немца такой ответ явно не устроил.

— Всем выйти из машины! — скомандовал он и направил на разведчиков автомат.

«Ну все приехали», — с досадой подумал я, — «Туши свет, кидай гранату!»

Нашу машину остановил пост полевой жандармерии. Мало того, что это произошло в дневное время на достаточно оживленном перекрестке, но к тому же у меня не было заранее заготовленной четкой легенды о нашей группе. Я полагал, что моей формы и уверенного знания немецкого языка будет вполне достаточно, чтобы проскочить через любые посты. Теперь мы похоже расплачивались за такую беспечность. Я напряг память, стараясь вспомнить все, что могло бы нам помочь в такой ситуации, учитывая отсутствие у нас специальной формы и документов. На ум пришло только что-то о достаточно редкой на фронтах нацистской организации — обществе «Аненербе». Первоначальной целью общества «Наследие предков» было доказательство теории расового превосходства германцев, в сущности она занималась какой-то ерундой, пока ее не возглавил один из приспешников фюрера — Генрих Гиммлер, придав ее деятельности идеологический смысл, попахивавший оккультизмом. Двумя словами это было «черти что и с боку бантик». Однако, я ухватился за это как утопающий хватается за соломинку и быстро вылетев из кабины, подбежал к кузову.

— Что такое, что вы себе позволяете? Мы выполняем личное секретное поручение самого Рейхсфюрера СС Гиммлера! — крикнул я жандарму в звании унтер-офицера, и добавил, обращаясь к своим людям: «Я запрещаю вам отвечать на вопросы этих некомпетентных постовых, всем оставаться в машине!»

В это время к машине подошел руководитель рангом повыше — обер-лейтенант.

— Что здесь происходит? — грозно спросил он, берясь за кобуру.

— Эти люди отказываются покинуть машину! — отчеканил унтер-офицер.

— Обершарфюрер Вилфрит Бальцер, вот мои документы, — представился я и пытаясь хоть как-то выправить ситуацию, вскинул руку в нацистском приветствии, — «Ананербе», я и мои люди относятся к секретному подразделению СС, о чем должно быть уведомлено ваше руководство. Оно находимся под личным командованием Рейхсфюрера СС Гиммлера, здесь мы по приказу из самого Берлина. Я не могу распространяться о целях нашего задания, моим людям запрещено оставлять груз и покидать машину.

— Обер-лейтенант Клюге, — ответил на приветствие жандарм, возвращая мне документы. В ваших документах нет ни слова про СС. Мы должны проверить вашу информацию. Кто является вашим непосредственным командиром?

— Майор Ханс фон Фрауенфельд цу Лейпциг. Если вы сейчас же не пропустите нас, то вас ожидают большие неприятности, проверяйте быстрее, я подожду в машине, — я снова бросил зигу и пройдя к кабине, неторопливо сел в нее.

Жандармы отошли от машины и начали о чем-то совещаться, до меня долетели слова «Гиммлер», «СС», «кольцо». Я сообразил, что возможно на них произвел впечатление мой перстень. Через минуту, старший по званию отвернулся, а унтер-офицер махнул мне рукой — проезжать, я кивнул и медленно тронул машину. Однако в эту же секунду ко мне снова подбежал тот же фриц и застучал по кабине.

— Обершарфюрер, если вы едите в Минск, то можно ли вас попросить заехать в нашу полевую комендатуру и передать эти документы? Вы нас очень выручите.

Я скорчил недовольную гримасу, но нехотя протянул руку и получил от жандарма увесистый пакет каких-то бумаг.

— Хайль Гитлер! — бросил я и дал по газам, пытаясь поскорее убраться от этого злополучного перекрестка.