Через 10 минут я бегло просмотрел документы, это были какие-то циркуляры, касающиеся выбора места под будущее гетто для евреев, которых должны были доставить в Минск из Германии. Изначально у меня не было планов заезжать в Минск, и я хотел было выкинуть бумажки в окно, однако стрелка топливного бака катастрофически приближалась к нулю, нужно было где-то заправляться или бросать машину, чего бы очень не хотелось. Я решил воспользоваться ситуацией и заехать в комендатуру с немецкими документами, которые придавали мне легитимности.

К счастью при въезде в город нас никто больше не останавливал. Уже стемнело. Спросив пару раз дорогу, мы подъехали к комендатуре. Только здесь я разрешил своим бойцам выйти, и под моим присмотром размять ноги и сделать необходимые дела, благо здесь был рядом городской туалет. Разведчики пулей побежали туда, видимо их совсем припекло. Несмотря на позднее время, вокруг сновало множество разных легковушек, а в комендатуру все время входили и выходили различные представители вермахта и гражданского населения. Дождавшись разведчиков, я отвел в сторону Алешина.

— Я схожу в канцелярию к фрицам, попытаюсь узнать про аэродромы, ждите здесь и не отсвечивайте, чуть позже проведем операцию «Дрова» по захвату какой-нибудь штабной машины. Расставь людей, как будто они что-то охраняют.

Дав указания, я забежал по ступенькам комендатуры, вскинув руку в нацистском приветствии, двое часовых у входа ответили мне тем же. Сначала я нашел отдел, отвечающий за перемещения евреев, здесь я также повторил свою легенду про «Ананербе» и отдавая документы, сказал, что мое начальство в Берлине интересуется, как идут дела с вводом в эксплуатацию местного аэродрома? Мне ответил бойкий штабс-фельдфебель:

— К сожалению аэродром в Минске русские очень сильно повредили, мы сейчас используем аэродром в Пружанах, где полным ходом идут восстановительные работы и где сейчас уже садятся наши транспортные самолеты. Но ваши 16 тысяч евреев будут переброшены поездом, а с железной дорогой полный порядок, топливо и другие грузы приходят по расписанию.

— Я могу на станции заправить машину?

— Конечно, я сейчас выпишу вам разрешение, а также пропуск на передвижение, у нас пока введен комендантский час, так как в городе замечено большое количество русских бандитов и недобитых коммунистов. Одну группу мы как раз скоро расстреляем во дворе комендатуры. Надо бы повесить, но их очень много, у нас реально заняты все вакантные места, — рассмеялся собственной шутке штабс-фельдфебель.

— И куда вы деваете трупы этих свиней? — подыграл я ему.

— Вывозим за город.

— Я могу взять эту группу и мои люди их расстреляют по пути, но мне они нужны живыми, так как мы не будем ехать вместе с трупами русских.

— Вы правда можете это сделать? — обрадовался штабист, видимо здесь не сильно любили марать руки.

— Да конечно, после того как заправимся.

— Хельмут, отдай пленных, приготовленных для расстрела обершарфюреру, они сами выполнят за нас грязную работу, — крикнул штабс-фельдфебель обер-ефрейтору, — я кстати не представился, Герхард Шлозе!

— Отлично Герхард! Как я понял, вы здесь единственный отличный специалист. Настоящий и храбрый солдат фюрера.

— Спасибо! Среди русских бандитов, кстати, есть одна еврейка, фройляйн, очень недурна собой, а насколько я понимаю, ваши люди истосковались по женской ласке.

— Да конечно, спасибо за такой чудесный подарок, я бы тоже не отказался, если она так не дурна, как вы говорите, — слегка опешил я от неожиданного предложения фашиста.

— Да весьма. Мои солдаты спрашивали уже об этом, так как наши специальные увеселительные заведения здесь еще не открылись, и мы пока на подножном корму. Но еврейский вопрос — это по вашей части, поэтому уступаем ее вам, — снова пошутил Шлозе.

— Спасибо, я доложу в Берлине о вашем хорошем рвении и прекрасной службе на благо фюрера!

— Хайль Гитлер! — крикнул, вскакивая штабс-фельдфебель, видимо он действительно хотел выслужиться перед секретным подразделением самого Гиммлера.

Я проявив истинный берлинский снобизм, просто молча вскинул руку в ответ и отправился за Хельмутом. Тот вывел, меня во двор, где я увидел трех наших военнопленных в грязной, но сохранившей знаки отличия форме: двух политруков и одну девушку- старшего сержанта медицинской службы. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что их избивали: кровоподтеки и синяки на лицах были у всех, а у одного пленного была видимо сломана рука. Я сразу невольно засмотрелся на девушку чуть выше среднего роста. Она действительно была очень красива, это было заметно даже в темноте: на белоснежном исхудавшем лице блестели огромные глаза, а длинные густые волнистые волосы спускались ниже плеч, придавая невероятно женственный и романтический вид всему ее облику. От моего взора не ускользнула и ее изящная фигура. Весь ее вид говорил о большой силе воли, она старалась сохранить горделивую осанку несломленного пытками человека. На нас она посмотрела с презрением. Я мысленно сравнил ее с Жанной д’Арк.

— Они ваши, обершарфюрер, приятной вам ночи! — улыбнулся мне немецкий подонок, проследив за моей реакцией, — где стоит ваша машина? Я прикажу своим людям доставить их туда.

— Я отправлюсь вместе с вашими людьми, — ответил я и вскинул руку в нацистском приветствии.

Мы подошли к машине, и я сказал своим людям на немецком: «Этих русских пленных мы возьмем с собой, девушку в кабину, этих свиней в кузов».

Алешин хмуро посмотрел на группу конвоиров, но быстро сориентировался и точно выполнил мой приказ. Девушку препроводили в машину, а наших демонстративно бесцеремонно кинули в кузов, мы быстро погрузились, и я быстро направил машину в сторону железнодорожной станции. Краем глаза я смотрел на девушку, обдумывая, когда можно ей открыться. Сейчас я мог рассмотреть ее поближе, на ней была рваная, испачканная кровью гимнастерка, которая подчеркивала и слегка открывала ее красивой формы грудь, у нее были тонкие руки с изящными аристократическими пальчиками, сжатыми в кулачки, которыми она слегка поглаживала сейчас видимо места ушибов, правда она старалась делать это незаметно от меня. Заметив мой взгляд, девушка попыталась поправить гимнастерку, ее губы были разбиты, в уголках запеклась кровь. Я молча протянул ей флягу с водой. Она несколько секунд сомневалась, потом протянула руку и сделала пару глотков.

— Я могу напоить раненых? — спросила она, и я удивился мягкому тембру ее голоса. Он очень взволновал меня, и вообще у меня было чувство, что я давно уже знал ее, как будто видел в каком-то сне или в другой жизни.

Я отрицательно покачал головой, понимая, что мои люди сами позаботятся о раненых. Девушка с ненавистью посмотрела на меня и с презрением вернула флягу, откинувшись на спинку сиденья. Видимо она давно не спала, потому, что буквально через минуту ее глаза закрылись и голова медленно сползла мне на плечо. Когда мы приехали, я осторожно положил ее на сиденье и выйдя из кабины, подошел к кузову. Навстречу спрыгнул Алешин:

— Командир, это комиссары партизанского подполья, их взяли два дня назад, девушка — санинструктор, эти сволочи их пытали. Они сразу отключились, видимо им не давали спать.

— Ну вот, пришли на смену Сенцова, а мы опасались, — попробовал пошутить я, — присмотри за девушкой, мы сейчас заправим машину и рванем в Пружаны, это как раз по пути в Брест, там немцы уже используют наш бывший аэродром.

Я быстро нашел ответственных за заправку и уладил вопросы в роте обеспечения, один из топливозаправщиков сам подъехал к нашей машине, также я наудачу спросил, привезли ли форму СС?

— Да вчера как раз доставили новенькую форму, — ответил немецкий снабженец.

— Мне нужно 30 комплектов для моих людей, — сказал я, решив брать форму с запасом, правда свою предпочел бы пока не менять, так как она работала гораздо лучше. Получив документы — специальную накладную, я расписался в журнале и взяв пять бойцов отправился за формой.