В истории музыки за Глюком прочно закрепилось звание, которое в зависимости от выбранного языка звучит по-разному. На немецком — «рыцарь Глюк» (Ritter Gluck), на итальянском — «кавалер Глюк» (cavaliere), на французском — «шевалье Глюк» (chevalier). Все эти слова, буквально значившие «всадник», указывали на статус дворянина, пусть и не титулованного. Каким образом сын лесника, заведомо не имевший знатных предков, удостоился такого звания? Системы, подобной Табели о рангах Петра I, согласно которой дворянство можно было заслужить на военной или государственной службе, а также сделав академическую карьеру, в Западной Европе не существовало. Но это не значит, что барьеры между сословиями были совершенно непреодолимы.

В XVII–XVIII веках императоры и короли могли возвести в дворянство простолюдинов, имевших особые заслуги перед двором или пользовавшихся личным расположением монарха. Новоиспечённые дворяне становились просто «благородными господами» (по-немецки — Edler), «всадниками» или «рыцарями» (Ritter), а иногда даже «баронами» (Freiherr). Чаще всего возведения в дворянство удостаивались крупные финансисты, государственные служащие (Гёте получил приставку «фон» не за свои стихи, а за работу в качестве министра веймарского двора), просветители, влиятельные литераторы. Встречались среди новых дворян и музыканты: Люлли благодаря милости Людовика XIV стал «господином де Люлли», Гендель в Англии сделался «эсквайром», а в Австрии к благородному сословию были причислены композиторы Генрих Бибер фон Биберах и уже упоминавшийся Карл Диттерс, известный ныне как фон Диттерсдорф. Не обходилось и без самозванства: так, Карл Мария фон Вебер на самом деле не имел никаких документов, подтверждавших его принадлежность к дворянству, но частицу «фон» прибавил к незатейливой семейной фамилии его отец, а сын не стал отказываться от такого выгодного наследства.

Случай с Глюком — особый. Он никогда не получал императорской жалованной грамоты, возводившей его в дворянство, но и не являлся самозванцем. «Рыцарем» он именовался по праву, и в глазах окружающих это право было неоспоримо. Однако история происхождения «рыцарства» Глюка довольно любопытна.

Во второй половине 1755 года Глюк получил очень престижный заказ: создать оперу для карнавального сезона в Риме. Ранее, как мы знаем, с римскими театрами он не работал. Причём речь шла не о короткой серенаде, а о полномасштабной музыкальной драме, опере-сериа, на либретто Метастазио «Антигон». Для завершения партитуры и подготовки спектакля Глюк отправился в Рим, где отпраздновал Рождество и вскоре после наступления нового года занялся репетициями. Премьера «Антигона» состоялась 9 февраля 1756 года в театре Торре Арджентина.

Римская опера имела специфические особенности, обусловленные статусом Вечного города как центра всего католического мира, в котором находится резиденция верховного понтифика, государство в государстве — Ватикан. Папы римские на протяжении XVII–XVIII веков очень по-разному относились к театру вообще и к опере в частности. Периодически оперу полностью запрещали, а возникавшие в Риме частные театры закрывали либо даже сносили. Иногда в качестве исключения были разрешены только приватные спектакли во дворцах чрезвычайно знатных и важных особ (например, шведской королевы Кристины или польской королевы Марии Казимиры). Но постепенно отношение к опере стало более терпимым, хотя некоторые ограничения существовали вплоть до начала XIX века. Даже при благосклонном отношении того или иного верховного понтифика к театру публично выступать в Риме позволялось только мужчинам. Ни певицы, ни актрисы, ни танцовщицы появляться на сцене не могли, и так продолжалось до наполеоновской эпохи, когда запрет был снят.

Театр Торре Арджентина, принадлежавший аристократической семье Сфорца Чезарини, открылся в 1732 году. Место, выбранное для его постройки, было овеяно легендами: здесь некогда находилось здание древнеримского сената, курии, в котором, по преданию, был убит заговорщиками Гай Юлий Цезарь. Античные руины сохранились до наших дней, и фасад театра смотрит прямо на них. Глюк, конечно же, тоже их видел и вряд ли мог не знать, какая история с ними связана. В XVIII веке руины несомненно имели не столь ухоженный вид, как сейчас, но их замшелость должна была способствовать более сильному ощущению исторической достоверности.

Сочиняя «Антигона», Глюк обязан был считаться с местными правилами. Заглавная партия Антигона, царя древней Македонии, была поручена тенору, а остальные роли, в том числе женские, исполнялись кастратами. В балетных сценах также участвовали исключительно танцовщики-мужчины. При этом опера посвящалась «благородным дамам» (alle Dame), которые, несомненно, присутствовали в зале. Глюк перенёс в партитуру «Антигона» некоторые эффектные номера из своих предыдущих опер, но, похоже, перестарался. Столь густая концентрация музыки скорее виртуозной, чем выразительной, производила несколько монотонное впечатление. Впрочем, опера в целом понравилась и была встречена публикой доброжелательно. Некоторые эпизоды выделялись свойственной Глюку мужественной энергичностью интонаций или броской контрастностью разделов (сцена главной героини, Береники, открывающаяся драматичнейшим речитативом «Berenice ehe fai» и переходящая в возбуждённую арию, музыка которой затем была использована ещё в двух операх — «Телемахе» и «Ифигении в Тавриде»).

После премьеры «Антигона» композитор удостоился высокой награды — папского ордена Золотой шпоры. Этот орден был основан в 1539 году и присваивался по личному соизволению папы за выдающиеся заслуги перед католической церковью. Обладатель ордена становился «всадником облачённого в золото воинства» (auratae Militiae Equities). Орден, носившийся на алой ленте, имел вид мальтийского креста, нижние лучи которого соединялись изображением маленькой шпоры. Награждённый этим орденом человек незнатного происхождения приобретал рыцарское достоинство и право на дворянские привилегии. Среди кавалеров ордена Золотой шпоры были и великие художники и музыканты разных времён: Рафаэль, Тициан, Орландо Лассо, Глюк, Моцарт, Паганини, Лист.

В 1756 году папой являлся Бенедикт XIV (1675–1758, правил с 1740) — человек весьма просвещённый, начитанный, обладавший мягким нравом и хорошим чувством юмора. Однако нет сведений о каких-то особых музыкальных пристрастиях 81-летнего папы и тем более о его подчёркнутом интересе к творчеству Глюка. Скорее всего, награждение Глюка состоялось по ходатайству одного из приближённых Бенедикта XIV, кардинала Алессандро Альбани (1692–1779), который в 1744–1748 годах служил папским послом в Вене и сохранил тесные связи с австрийским двором[39]. Альбани был видным меценатом и коллекционером художественных произведений, а к тому же любил музыку и хорошо в ней разбирался (одним из его протеже был композитор Никколо Йоммелли). Очевидно, кардинал следил за успешной карьерой Глюка и искренне полагал, что он достоин награды, которая, будучи почётной сама по себе, может оказаться для него весьма полезной в практическом отношении. Ведь никаких заметных заслуг перед католической церковью у Глюка, собственно, не было — он не работал в церковных жанрах и не сочинял ораторий на религиозные сюжеты. Но почему бы не отметить папским орденом выдающегося музыканта, репутация которого давно уже стала международной? Возможно, Глюк получил орден именно от кардинала Альбани, поскольку никаких документов о соответствующей аудиенции у папы римского не сохранилось. Не исключено, что орден с сопроводительным дипломом был вручён композитору не во время пребывания в Риме, а несколько позже, в 1757 году, поскольку соответствующая подпись «кавалер Глюк» появляется в его письмах лишь с этого времени.

Находясь в Риме, Глюк заказал свой первый парадный портрет, символизирующий творческий расцвет и полное материальное благополучие. Ордена Золотой шпоры, однако, на портрете не заметно — видимо, картина была написана ещё до того, как Глюк стал кавалером. Оригинал портрета в настоящее время хранится в Болонье, в Музее Консерватории имени Дж. Б. Мартини; для графа Дураццо в начале 1770-х была изготовлена копия в зеркальном отображении. Имя художника осталось неизвестным, и оно не столь важно, поскольку шедевром живописи этот портрет никоим образом не является. Но в качестве первого достоверного изображения Глюка картина весьма примечательна.