Последние слова Доржи начал растягивать, медленно переводя взгляд на Бубнова. Тот, распознав намёк, замер на секунду, потом бросил быстрый взгляд на Доржи. В нём читалось слово «смерть». Переговорщик всё понял и тут же сменил тему.

– Но у нас таких ресурсов нет, так что ждём, пока страсти улягутся, и всё станет хорошо. И у нас, и у силовиков, и у Легиона.

– У Легиона никогда не будет всё хорошо, – обычно неразговорчивый капитан внезапно ответил, когда в этом не было необходимости.

Флюгер аж поперхнулся. Скорее всего, потому что последний кусок он попытался проглотить почти не жуя, но всё же.

– Пессимист ты, Бубнов, пессимист, – вынес вердикт Доржи. – Вот люди за тебя сражаются, гибнут, а ты о них даже хорошего слова не скажешь.

– Эта куча параноиков сражается за свои страхи и не более. При этом ворует государственное имущество.

– Как и ты.

– Я не строю из себя защитника-освободителя, Доржи. И тебе не советую. – Капитан сделался словоохотлив. Это значит, что в его бутылке было далеко не пиво.

– Ну, по правде сказать, они наносят не столько вреда Федерации, как мы, контрабандисты.

– Не так много вреда?! – тут не сдержался уже Гнидой. – Они планету спёрли! Планету! Чёрт их дери, это же лучшие контрабандисты в мире! Нет, Доржи, молчи, ты дичь сморозил и лишаешься права чего-то там вякать. Они такие же ублюдки, как и мы, только имеющие в своём распоряжении сраную планету, несколько тысяч учёных, собственный флот и спёртый вместе с ними чёртов планетарный телепортатор! Если бы они не стащили всё это у Федерации, мы бы все, да и эта планета тоже, не были в такой заднице.

– Вы два идиота, и я не уверен, кто из вас тупее. – Бубнов осушил бутылку и кинул её за спину. Спустя секунду снизу послышался звон битого стекла и чьи-то недовольные комментарии. – Легион – куски говна. То, что они якобы противостоят экспансии шарниров – брехня. Вся их группировка – мыльный пузырь, который лопнет, как только их странствующую планету «Последний оплот» подловят. А ты, Доржи, ещё и оправдываешь их. Каждый из нас – гематома человечества, но они…

Мы в напряжённом молчании слушали тираду нажравшегося капитана. Чёрт знает, что он там хлестал, но пойло было ядрёное. Нет, Бубнов прекрасно контролировал себя даже в таком состоянии, но другое дело, что сейчас он мог двинуть зуботычину просто по широте своей души. Больно, неприятно, относительно безопасно.

Но монолог ему закончить было не суждено – дверь, ведущая на крышу, открылась и оттуда вынырнуло три хари, своим видом выражающих готовность учинить над кем-нибудь расправу. Правда увидев, что нас больше, владельцы харь остановились и стали злобно переминаться с ноги на ногу. Тот, на роже которого при должном старании можно было разглядеть тень осознания себя в этом мире, заговорил, резко и рвано.

– Что такое? Чего кидаем? Проблемы имеются?

И пусть для непрошеных гостей это могло оказаться незаметным, все, включая меня, приготовились к драке. Но Доржи этот вариант не устраивал.

– Эй, друг, проблем нет. Друг, хочешь – говори, хочешь – уходи, – Доржи говорил на амтрунийском без каких-либо устройств, но с заметным акцентом и сильно напрягаясь.

У местных на лицах растекалась неуверенность. Спустя пару секунд после реплики нашего переговорщика они развернулись и свалили. Флюгер разочарованно вздохнул и с грустью в голосе обратился к Доржи:

– Когда начал по-тутошнему балакать? Родился здесь, что ли?

– Мимо. Выучил. Архетипов самых распространённых языков примерно с десяток. Знаешь их – знаешь наполовину почти любой язык.

– Врёшь ведь, говнюк, врёшь, – сказал Гнидой.

– Не совсем. Насчёт архетипов – чистейшая правда.

– Раньше тебе месяц на такое требовался.

– А с мозговыми имплантами – пара дней.

– Железки чёртовы. – Капитан был недоволен. – Понапихали в себя… всякого. Когда успел?

– В тот же день, когда Ян себе ногу ставил.

Все затихли. Чьё-то молчание было сытым и удовлетворённым. У кого-то на лице было сожаление. К последним относился и капитан, правда, я не понимал почему. Он не являлся любителем мордобоя с кем попало – это привлекало ненужное внимание, которого он избегал. Но если касаться темы драк с другой стороны, то я уверен, что у Бубнова с десяток подлых трюков в запасе. И то, что мне о них неизвестно, не значит ровным счётом ничего. Я вот тоже никому не сообщаю о ноже в ботинке. Так и капитан – этот человек готов ко всему. В бесчестном бою, я уверен, он сразит и Флюгера, и Гнидого, и даже Двадцатку, если та будет без шлема.

Тем временем мясо закончилось, как и моё желание находиться на этой открытой всем ветрам крыше, да к тому же с непрекращающимся звоном в ушах. Хотелось прямо сейчас пойти спать, желательно в течение часов пятнадцати. С другой стороны, я наелся, и это было весомой причиной, чтобы не двигаться вовсе. Поэтому в качестве компромисса для самого себя было принято решение посидеть ещё немного, а заодно чуть-чуть расширить кругозор.

– Доржи, поясни насчёт местного языка. В каком значении тут употребляется слово «друг»?

– В более узком, нежели во всеобщем. Это скорее «товарищ, в котором я уверен». Опережаю вопрос – если человек называет незнакомца другом два раза подряд – это угроза. Подразумевается местное выражение «как я уверен в надёжности своих друзей, так я и уверен в твоей трусости». Перевод неточный, но суть ты понял. Ну, можно ещё так перевести: «я уверен в твоей трусости, как в своих друзьях», но это излишне вольная трактовка.

– Ясно.

Пришло осознание, что одиночества сейчас мне хочется больше, чем общения, после чего я поднялся и направился к спуску с крыши, попутно обращаясь ко всем присутствующим:

– Я спать. Кто разбудит – того возненавижу всей душой.

Поскольку в ближайшие пару дней не предвиделось совершенно ничего, я без зазрения совести создал у себя в голове план из двух пунктов. Первый – выспаться и поесть. Второй – наесться и поспать.

Спустя ещё один день бездействия в ночлежке Бубнов объявил, что всё в ажуре, можно сваливать. Мы незамедлительно вернулись на место постоянной дислокации. В ночлежке слишком сильно пахло мочой, а в радиусе квартала не было ни нормальной закусочной, ни столовой.

Проснувшись утром в полном одиночестве, я покинул комнату и направился в соседний квартал, где вчера приметил одну забегаловку. Путь к ней не занял много времени.

Собравшись сытно позавтракать привлекательной булкой, набитой жареными мясом и овощами, я, сделав заказ и расплатившись, уселся за барный стол, который стоял у стены небольшого помещения. Пялился в окно. Там не было ничего интересного – редкие машины, толпы спешащих куда-то людей, один патруль силовиков. Будни.

Заказ, запах которого раздражал моё обоняние и провоцировал выделение слюны, был готов через несколько минут. На голодный желудок такая пища – дар богов. И ведь всё было хорошо – и свежая прогретая булка, и мясо правильной прожарки, и соусы, с которыми не переборщили. Плохо было одно – появление Доржи, испортившего своим визитом всё удовольствие от трапезы.

Зайдя как бы случайно, взяв какую-то лепёшку и даже не пытаясь сделать вид, что удивился мне, он уселся рядом.

– Доброе утро.

– Вот признайся, проследил, да? Утро.

– Да. И сбрось эту кислую мину со своей физиономии, я по делу.

– Именно поэтому я и недоволен.

Я откусил сочный кусок булки и продолжил говорить с набитым ртом, чем хотел продемонстрировать неуважение к собеседнику:

– Дафай, ом’ачи этот шудесный день. Я шлушаю.

Как оказалось, Доржи хотел заняться своим хобби – кинуть кого-нибудь. На самом деле этим промышлял не только он – мы же контрабандисты. Из-за частой смены планет, дороговизны космических перелётов и трудностей в обнаружении конкретного человека на просторах безграничной галактики, банальное кидалово неплохо пополняло бюджет при сравнительно невысоких рисках. А в силу своих умений Доржи обманывал людей эффективнее, чем кто-либо из нас.