– Куда же мне еще деваться? – спросила она.

Гилберт поджал губы. В раздумьях кузен рассеянно похлопывал себя по животу. С ответом он не спешил.

– Если ты задержишь платежи, – наконец произнес он, – я призову тебя обратно.

До нее медленно доходил смысл сказанного. Призвать обратно? Ведь это означает, что для начала ее придется отпустить. Кузен отпускал ее!

– Понимаю, – выдавила она.

Ее мозолистая ладонь едва ощущала прикосновение мягких холеных пальцев Гилберта. Внезапно перед глазами все поплыло, и Аннабель оперлась на стол, единственный твердый предмет, оказавшийся рядом.

– Тебе непременно потребуется компаньонка, – будто сквозь туман услышала она слова кузена.

У нее вырвался хриплый смешок, звук которого напугал даже ее саму.

– Зачем это? Мне уже двадцать пять.

– Хм, – сказал Гилберт. – Полагаю, получив университетское образование, ты окончательно потеряешь шанс вступить в брак.

– К счастью, у меня нет ни малейшего желания выходить замуж.

– Ну да, ну да, – пробурчал Гилберт.

Аннабель знала, что он не одобряет ее добровольного безбрачия, считая его противоестественным. Однако все выражаемые опасения по поводу затянувшегося девичества были не более чем данью приличиям, и он, вероятно, сам понимал их неискренность. Или, как все в Чорливуде, в чем-то ее подозревал…

Словно что-то вспомнив, кузен нахмурился.

– Есть еще кое-что, о чем я не могу не сказать, Аннабель.

Неприятные слова повисли в воздухе, как ястребы, готовые броситься на жертву. Пусть придирается! Аннабель была спокойна, ее руки покорно сложены и бестрепетны.

– Оксфорд, как известно, царство порока, – начал Гилберт, – гадючья яма, полная пьяниц и разврата. Если ты впутаешься во что-то неподобающее, если появится хоть тень сомнения в твоей нравственности, как бы это ни было прискорбно, двери нашего дома навсегда закроются для тебя. Человек в моем положении, служитель англиканской церкви, должен держаться подальше от скандалов.

Он, без сомнения, имел в виду скандал, связанный с мужчиной. На этот счет он мог не беспокоиться. Однако он еще не все знал о ее стипендии. Гилберт, кажется, предполагал, что она предоставлена университетом. На самом же деле благодетелем Аннабель стало Национальное общество за избирательное право женщин, которое она теперь обязана поддерживать. В оправдание Аннабель общество в лице некой леди Люси Тедбери привлекло ее внимание лишь потому, что предлагало стипендии нуждающимся девушкам-студенткам, а вовсе не потому, что она интересовалась политикой. Однако можно с уверенностью утверждать, что в списке прегрешений по шкале Гилберта «борьба за избирательное право» будет немногим лучше «скандальной любовной интрижки».

– К счастью, провинциальная старая дева из сельской глуши надежно защищена от любых скандалов, – весело ответила Аннабель, – даже в Оксфорде.

Гилберт снова прищурился, и Аннабель напряглась под его внимательным взглядом. Неужели она перестаралась? Возможно, румянец юности у нее на щеках уже угас, а из-за постоянной работы в огороде на ветру, солнце, дожде вокруг глаз появилось несколько тонких морщинок. Но по утрам из зеркала на нее все еще смотрело лицо девушки лет двадцати с небольшим. Те же высокие скулы, тонкий нос и благодаря французскому происхождению рот, который всегда казался припухлым. Рот, от которого мужчины сходят с ума, по крайней мере, так ей говорили…

Аннабель язвительно скривила губы. Всякий раз, встречаясь со своим отражением, она видела лишь свои зеленые глаза. В них не было восторженного блеска юной дебютантки, а отсутствие наивности во взгляде защищало ее от интрижек гораздо лучше, чем несколько увядшая внешность. По правде говоря, меньше всего на свете ей хотелось снова попасть в неприятности из-за мужчины.

Вестминстер, октябрь

– А теперь, – сказала леди Люси, – повторю для новых членов нашего общества: есть три правила вручения листовки джентльмену. Первое: определите в толпе влиятельное лицо. Второе: подойдите к нему решительно, но с улыбкой. Третье: такие типы, разумеется, могут почувствовать ваш страх, но обычно они сами боятся вас еще больше.

– Прямо как собаки, – пробормотала Аннабель.

Острый взгляд серых глаз леди Люси переместился на нее.

– Именно так.

Да у нее, оказывается, отменный слух, надо иметь в виду на будущее.

Аннабель поглубже укуталась в шаль, стянув ее на груди замерзшими пальцами. Грубая шерсть не спасала от холодного лондонского тумана, плывущего над Парламентской площадью, и уж совсем не защищала от колких взглядов прохожих. Парламентский сезон еще не наступил, но в районе Вестминстера всегда можно было встретить достаточно джентльменов, принимающих законы, по которым потом жила вся страна. При мысли о том, что придется подойти к одному из столь важных лиц, внутри у Аннабель все сжалось. Приличной женщине не полагалось заговаривать с незнакомцем на улице, и уж тем более размахивая листовками, на которых крупными буквами напечатано: «Закон о собственности замужних женщин превращает в рабынь всех жен!»

В этом утверждении была немалая доля правды – по Закону о собственности любая из женщин, какой бы богатой она ни была, теряла все свое имущество в день свадьбы. И все же под неодобрительными взглядами, которые бросали прохожие на их небольшую группку, Аннабель хотелось упрятать брошюры поглубже в складки одежды. Но она тут же оставила попытки, переключив внимание на леди Люси, секретаря Национального общества за избирательное право женщин, которая уже открыла рот, собираясь произнести вдохновенную речь.

У их предводительницы был обманчивый вид – она казалась эфирным созданием, изящным, как фарфоровая кукла, с идеально причесанными гладкими светлыми волосами и нежным лицом в форме сердечка, но, когда она наставляла своих последовательниц, голос ее разносился по всей площади, напоминая звук берегового маяка.

Что же привело сюда всех этих девушек? Они жались друг к другу, как овцы в бурю, явно чувствуя себя не в своей тарелке, и Аннабель готова была поспорить на свою шаль, что никто из них никоим образом не зависит от комитета по стипендиям. Рядом с ней стояла скромная, ничем не примечательная рыжеволосая девушка с круглыми карими глазами и вздернутым, порозовевшим от холода носом. Однако оксфордская молва утверждала, что эта молодая женщина – мисс Хэрриет Гринфилд, дочь самого могущественного банковского магната Британии. Всесильный Джулиан Гринфилд, вероятно, и понятия не имел, что его дочь борется за права женщин. Гилберта наверняка хватил бы удар, прознай он, чем они тут занимаются.

Мисс Гринфилд держала свои листовки с опаской, как будто они могли ее укусить.

– Определи, подойди, улыбнись, – бормотала она. – Не так уж и сложно.

Да нет, задачка не из простых. Каждый из проходящих мужчин с высоко поднятыми воротниками и низко надвинутыми цилиндрами казался неприступной крепостью.

Девушка повернулась к Аннабель, и их взгляды встретились. Лучше всего сердечно улыбнуться и отвести глаза.

– Вы ведь мисс Арчер, не так ли? Та самая студентка, получающая стипендию? – Мисс Гринфилд смотрела на нее, кутаясь в пурпурный меховой палантин.

Ну разумеется. Людская молва в Оксфорде работала в обоих направлениях.

– Именно так, мисс, – ответила Аннабель.

Интересно, чего же больше в ее вопросе – жалости или насмешки? Оказалось, ни того ни другого. Глаза мисс Гринфилд светились любопытством.

– О, вы, наверное, ужасно умная, раз вам дали стипендию.

– Спасибо, – медленно произнесла Аннабель. – Скорее довольно образованная.

Мисс Гринфилд хихикнула, очень по-детски.

– А я Хэрриет Гринфилд, – представилась она и протянула руку в перчатке. – Вы ведь впервые на собрании?

Леди Люси была так поглощена своей собственной речью о справедливости и Джоне Стюарте Милле[1], что не замечала беседы девушек.