Лишь в 2006 г. появились явные признаки готовности политической элиты к выработке таких идентификационных проектов.

Ещё одна сложность в формировании новой российской идентичности – конкурирующие представления о желаемом национально-этническом устройстве страны, о механизмах, способных обеспечить неконфликтное существование различных этнокультурных общностей в едином правовом и социокультурном пространстве. В этом аспекте особенно важными представляются определение целей государственной национальной политики и разработка терминологии, которая бы: а) соответствовала поставленной цели; б) согласовывалась с отечественной политической философией и политической культурой; в) имела непротиворечивый характер; г) не была конфликтогенной. Современная политическая философия предлагает три основных модели организации этносферы: национальное государство, мультикультурное общество и поликультурное (полиэтничное) общество. Корректное различение этих подходов и осознанный выбор между ними особо актуален с учётом доработки проекта Закона Российской Федерации «Об основах государственной национальной политики Российской Федерации».

Следующая концептуальная проблема, связанная с формированием образа будущего России, – наличие в современной политической философии и политическом лексиконе различных трактовок понятия «нация». В последние годы предприняты новые усилия по внедрению в российское общественное сознание концепта «российской нации». В научном плане две трактовки нации (этатистская и этническая) равноправны, однако в политико-правовом дискурсе необходимо использовать одно из них, так как выбор одного из этих концептов – это выбор оснований национальной политики.

Различия в использовании понятия «нация» являются историко-культурологическими, а не научными. В восточноевропейской политической традиции, к которой относится и русская политическая философия и политическая культура, понятие «нация» наполнено этническим содержанием («нация как современный тип этноса»), в отличие от западноевропейской (англо-романской), для которой характерно этатистское понимание нации. В традиционной для российской политической культуры терминологии написана действующая Конституция Российской Федерации. Настойчивое внедрение в российский общественно-политический лексикон понятия «российская нация» соответствует западной, но не российской политической культуре, в которой общая российская идентичность может быть столь же успешно выработана на основе более привычной конструкции «многонациональной народ», т. е. того вербального образа, которому в Конституции РФ предпослано слово «Мы…».

Разумеется, средствами современного медийного комплекса можно постепенно «внедрить» в общественное сознание идею «российской нации», однако политическая целесообразность этих усилий неочевидна. В отечественной политической культуре имеются работающие позитивные образы, принятые большинством населения и не имеющие конфликтогенных следствий. В то же время настойчивая пропаганда образа российской нации может вызвать критику со стороны части региональных этнополитических элит и интеллигенции государственной национальной политики как ассимиляционно ориентированной.

В этой связи целесообразно сохранить отечественную политическую и культурную традицию, закреплённую в действующей Конституции. При этом главной задачей формирования социокультурной идентичности россиян является выявление или формирование идентификационных образов, направленных на консолидацию людей и их ориентированность в будущее, поиск адекватных идентификационных маркеров и символов.

Социокультурное пространство современного мира вновь становится разделенным на два противоборствующих лагеря, которые чаще всего обозначают как современную западную цивилизацию, с одной стороны, и традиционный восточный мир – с другой (с определенными оговорками к последнему можно отнести и Россию). Выделение ведущих противоречий и чёткое определение их субъектов-носителей становится важным этапом теоретического осмысления действительности. Исходное противоречие возникает между традиционализмом и современностью, между реальным технико-технологическим состоянием традиционного общества и необходимостью его модернизации в условиях глобализирующегося по западной модели мира. При такой интерпретации соотношения современности и традиционности современность ассоциируется с техническим и организационным могуществом, с истинными ценностями, которые считаются исключительно принадлежностью западного мира, идентифицируется с единственно правильно выбранной стратегией развития. Современность в данном случае являет собою идеал, своеобразное средоточие добра и красоты, истины и совершенства. Весь остальной мир, в том числе Россия, должен в своем развитии ориентироваться на этот, уже достигнутый, идеал.

На сегодняшнем этапе развития мира проблема модернизации тесно смыкается с тенденциями к унификации и глобализации мирового целого. Цель и теоретические основания обоих процессов – модернизации и глобализации – тождественны: унифицировать мир по образцу современной западной цивилизации. Однако практика мирового развития показывает, что данные процессы проходят болезненно: феномен этнического возрождения, усиление традиционализма как теории и практики, усиленное подчеркивание многими странами своей самобытности и специфичности – только некоторые знаковые препятствия и контртенденции на пути глобализации. Именно в этой точке, где сталкиваются противоположные интересы и тенденции, в пункте пересечения противоречий между современной западной цивилизацией и остальным миром, зарождается современный конфликт ценностей, лежащий в основе «столкновения цивилизаций».

Если современности соответствует возвышенный идеал, то традиционность предстает как несовершенное, примитивное. Самими же носителями традиционности и идеологами незападного общества ситуация воспринимается наоборот: традиционность отождествляется с самобытностью и специфичностью восточной цивилизации, а понятие современности в их мировоззрении полностью утрачивает пафосный и позитивно-этический оттенок, который оно имеет в западоцентристской трактовке проблемы. Достижения западной цивилизации признаются неприемлемыми для восточной цивилизации, вредными для нее и опасными, т. к. перенимание западного опыта может привести к потере самобытности, к утрате той специфики, которая составляет основу восточной цивилизации и из которой она черпает энергию для дальнейшего развития.

Современная западная цивилизация во главе с США воспринимается как сила, стремящаяся разрушить самоидентификацию восточного мира, лишить его тех оригинальных черт, которые составляют его самое дорогое достояние. В этом фундаментальном противоречии между современностью и традиционностью, между антагонизирующими идентичностями, ценностями, ментальными установками, мировоззрениями и заключается главное основание «столкновения цивилизаций» и главный вызов будущего для всего мирового сообщества вообще и для России, в частности. Именно в этих условиях, когда сталкиваются друг с другом самые разнонаправленные тенденции, когда невозможно оставаться в стороне, России придется делать свой цивилизационный выбор, который определит вектор развития нашего государства в XXI веке.

Когда мы говорим о «субъекте стратегического управления», то имеем в виду «субъекта», помещенного в функциональное место стратегического управленца. Следовательно, подчеркивается функциональное пространство управленческой деятельности в целостности универсума деятельности и локализация в стратегическом типе управления. Но тогда появляется необходимость раскрытия самого процесса помещения человека, как особого типа ресурса, в функциональное место стратегического управленца. Человек помещается как «субъект» и, следовательно, как носитель субъектных качеств, в отличие от иных субъективных качеств. В психологии остается большая неопределенность в определении собственно субъектных качеств, отличающихся от индивидных и личностных. Если относительно оппозиции «индивидные-неиндивидные» качества все согласны, относя к «неиндивидным» качествам результаты субъективных трансформаций в социализации и окультуривании, то в этих результатах усматривают как субъектные, так и личностные качества. Одни предпочитают пользоваться термином «субъект», другие «личность». При этом дело не только во вкусовом выборе, сколько в том, какое значение закрепляется за термином.