– А родители? Неужели не помогли?

– В том все и дело. Мамаша ее как раз в то время нашла себе молодого любовника, отцу устроила развод с разделом имущества. Квартиру профессорскую пришлось продать. У них еще младший сын был, и мамаша вместе с ним почти все себе отсудила. Отец куда-то на окраину переехал, в Шабаны, кажется, а Оля к своему, с позволения сказать, мужу. Тот ее начал бить и вскоре выгнал, как и следовало ожидать. Она с дочкой пришла к отцу – мать сказала, что сама виновата, надо было думать, от кого рожаешь. Вот так. Раздавила ее жизнь.

– И что же теперь с ее дочкой? – растерянно спросила Алеся.

– Отец Олин ее воспитывал, пока мог. Потом умер. Оля в психо-неврологическом интернате. Мать сказала, внучку с такой наследственностью на себя не взвалит. Брат за границей где-то. Девочку в детдом отдали, там и выросла. Что с ней теперь, неизвестно. Оля вчера меня у больницы ждала – попросила денег. Я дал, конечно. Но… Страшно все это, Алеся. Была семья, жизнь, радость, Оля стихи любила, в тетрадку выписывала – и всё в прах. Как не было. Я человек не очень эмоциональный, но из головы это не идет. Спасибо вам, – сказал он.

– Да за что же? – воскликнула Алеся.

– Чудесно действуют ваши глаза. – Борис Платонович улыбнулся. – Как в озеро нырнул. Много у вас в Полесье озер?

Алеся кивнула. Она не знала, что сказать, так жалко ей было и ту несчастную Олю, и… Да, Бориса Платоновича очень было жалко. Не удивительно, что печаль у него в глазах, раз он так сильно все переживает.

– Ну, пойду, – сказал он. – Хорошо, что вас встретил.

Борис Платонович взял Алесю за руку, пожал ее быстро и ласково. И вышел из кафе. Алеся перевела взгляд на тарелку с колдунами. Как это они лежат такие… прежние, нисколько не переменились? Как будто нет той жизни, которую она увидела в глазах Бориса Платоновича.

Но в ней, в ней самой переменилось все. Это произошло так неожиданно, что она не умела это объяснить, только чувствовала. И знала, что прежней ей уже не быть.

Ресторан «Встреча в Москве» Алесе не понравился. Вернее, еда-то понравилась, но она не так сильно любила поесть, чтобы очень уж этому радоваться.

Правда, говорить об этом Виталику она не стала. Он был неплохой человек, занимался программным обеспечением и однажды помог Алесе, когда в ее дежурство на сестринском посту намертво завис компьютер. Она была ему за ту помощь благодарна, так и сказала, а через неделю поняла, что Виталик заходит в отделение терапии как-то чаще, чем раньше, и каждый раз заглядывает к ней в сестринскую или на пост.

Так что его приглашению в ресторан на ВДНХ она не удивилась. И почему же не пойти? Пошла.

В меню было написано, что «Встреча в Москве» возвращает в советское время и представляет кухни народов СССР. Были здесь в самом деле и чебуреки, и украинский борщ, и хинкали, и драники. Виталик почему-то думал, что Алесе именно драников захочется, но она выбрала мурманскую рыбу, объяснив:

– Драников я и дома могу нажарить.

– А ты умеешь? – поинтересовался Виталик.

– Да что там уметь? – улыбнулась Алеся.

Он выглядел погруженным в себя, а когда достал айфон, чтобы проверить звякнувшее сообщение, то по быстрому и радостному выражению его глаз Алеся поняла, как сильно ему хочется поскорее вернуться к своей привычной жизни, которая проходит в виртуальном пространстве и в выходе в реальность нисколько не нуждается. Но ведь все айтишники такие, и ресторан не понравился ей, наверное, не поэтому.

– А потому, что вы чувствуете фальшь, – сказал Игорь Павлович, когда Алеся мельком упомянула, что ела вчера мурманскую рыбу с кус-кусом.

Он спросил, где она это ела, и пришлось рассказать про «Встречу в Москве». Оказалось, он этот ресторан знает.

– Какую фальшь? – не поняла Алеся.

– Фальшь самого посыла – вот такие, товарищи, замечательные были советские рестораны, вот такая в советские времена была прекрасная еда.

– А разве не так? Салат оливье точно был. И чебуреки тоже были.

Он поморщился.

– Не были тоже, а назывались так же. Чебуреки, которые тогда продавались на ВДНХ, не имеют ничего общего с теми, которые подают в этой «Встрече в Москве». Вы тех чебуреков в силу своей молодости просто не ели – на вас и расчет. И интерьеры, которые там выдают за советские, тоже фальшивая декорация, больше ничего. Обман, и не такой уж безобидный. Даже гнусный, я бы сказал.

Алеся вспомнила, что внутри в самом деле было много каких-то предметов из советских времен, вроде радиоприемника с колесиком, и стоял автомат с газировкой, в котором граненые стаканы были как у бабушки в деревне, и на стенах висели плакаты с широко улыбающимися женщинами в юбках колокольчиками. Но ведь в любом кафе все делается в одном каком-нибудь стиле, ничего в этом нет особенного.

– Почему же обман, да еще гнусный? – удивленно спросила она.

– Потому что в молодые головы всеми способами вливается мысль, что при советской власти было прекрасно. И набитые отличным мясом чебуреки на эту лживую максиму работают. В советские годы чебуреки были набиты жилами, хорошо если хотя бы не тухлыми. – И прежде чем она как-то отозвалась на его слова, Игорь Павлович спросил: – Алеся, вы подумали над моим предложением?

Предложение на первый взгляд было из тех, от которых глупо отказываться. Но уже на второй, чуть более внимательный взгляд становилось понятно, что принять его – значит поставить себя в такое положение, из которого в случае чего непросто будет выбраться.

Однако на прямой вопрос и отвечать нужно прямо, и она ответила:

– Подумала. Но ничего не решила.

– Почему?

В его серьезном взгляде проступала печаль, это было слишком знакомо и ранило.

– Игорь Павлович, что я буду делать, если через два месяца вы скажете, что я вам не подхожу? – спросила Алеся.

– Я такого не скажу.

– Ну или Ирина Михайловна скажет. Она пожилой человек, и перемены настроения могут быть, и просто капризы. В ее возрасте это естественно, я не осуждаю. Но делать-то что мне тогда? Подруга моя за всю квартиру платить не захочет, вместо меня кого-нибудь в соседки найдет. А я такое жилье, как сейчас, за такую цену больше уже не найду.

– Послушайте, Алеся. – Его голос звучал сухо, но именно это внушало доверие. – Мы с вами подпишем договор, на который не смогут влиять перемены чьего бы то ни было настроения. Там будет прописано ровно то, что я вам предложил: вы в свободное от основной работы время оказываете моей маме услуги медицинского характера, перечень мы с вами согласуем, и за это проживаете в отдельной комнате ее квартиры.

– Но у меня же ночные дежурства бывают, – сказала Алеся. – И в Пинск мне может понадобиться съездить. И как тогда?

– Вряд ли вы собираетесь уезжать часто и надолго. Думаю, ваша работа в больнице этого не предусматривает. А маме нужна некоторая помощь, но круглосуточная сиделка пока не требуется. Думаю, вы и сами это поняли.

За те несколько раз, когда Алеся приходила ставить Ирине Михайловне капельницы, а потом внутримышечные уколы, как сегодня, она в самом деле это поняла. И что Игорь Павлович ее не обманывает, понимала тоже. Но понимала и другое…

«Я не имею права ни на малейший риск, – глядя в его внимательные глаза, без слов произнесла она. – Я сказала себе это, когда ехала в Москву. И не должна от этого отступать. У меня должна быть ровная жизнь. Без потрясений».

– Решайтесь, Алеся, – сказал Игорь Павлович. – Вы же на редкость разумный человек.

На редкость или нет, а решаться надо.

– Хорошо, – произнесла она. – Когда вы хотите, чтобы я переехала?

– Хоть сегодня. Спасибо вам.

Он улыбнулся. Улыбка появлялась на его лице не часто, это Алеся уже отметила. Значит, в самом деле рад ее решению.

– Сегодня не получится, – сказала она. – В понедельник вернусь домой после суток и буду перебираться.

– Прислать за вами машину?

– Не надо. У меня вещей не так уж много, постепенно все перевезу.