Днём в трюме второй механик и Вовка соседствовали, как имеющие к друг другу полное расположение. Старший собачник просил перебрать предохранительный клапан крышки главного двигателя. На последнем переходе тот грелся. Жалея парня, более ничего на ночь не дал.

Этим и занялся в форсуночной. Не спеша разобрав, удалился в токарку подымить, погонять думушки. Но, как только присел, скопившаяся усталость от лазанья и ночное времечко стали одолевать. Между явью и полудрёмой вроде нежно качнуло. Древним необъяснимым чутьём заподозрил беду. Вскочил. «Валдай» коварно баюкало. И всё по-стояночному!

Додумать матюг стало роскошью. На руках съехал по трапу вниз. Бегом к валоповоротке. Отстегнув её, толкнул вторую динамку без проворота, прокачки и при намеренно чухающем индикаторном клапане. Кто обязан спать вполуха, услышит. Резко довёл до 500 оборотов и метнулся к ходовому масляному насосу.

В ту же самую минуту в другом ответственном месте службы замученный матросик решил обозреть мозольный вид. О ужас! Если можно так выразиться, нарисовалась совершенно иная шахматная позиция. Щёлочки его глаз распахнулись до размера тогдашних пятаков. Презрев телефонию, резвее олимпийца посандалил он к ближайшей старпомовской каюте.

А в машине Вовке уже и «мартышка» не нужна. Падай, хрень. Ожил телефон. Ё… проснулись, верхогляды! В трубке оранье: – Включить «Берёзку»! Нас тащит с якорем! Нужен ход! – Будет! Мать вашу!

Теперь кричит не Вовка, а кормщик. Мастер в трусах на мосту зависим и способен простить всё, только бы ожил «Бурмейстер». Да как за минуту, не более, заглушить отверстие в крышке цилиндра? Не будить же убитого дневными трудами токаря, пока втолкуешь…

Ткнул кнопку насоса прокачки форсунок. Словно на здоровых, взлетел по трапу в токарку. Шестигранник в патрон. Подвел резец. Лёрку, что нарезает резьбу, показалось, подали в руки. Горячее изделие жгло ладони до верхних плит. Нужный гаечный ключ сунулся тем же чудом.

Из дверей почти зараз вывалились второй и электромеханик. Владимир, тыча пальцем в каждого, выдохнул: «Пусковой. В параллель». На смех в одинаковых майках, те тимуровцами бросились исполнять. Предводитель чуть задержался на прокачке, условно фукнул в вестовую трубу.

Главный, как положено, откашлялся на воздухе и замер в готовности спасти нашу честь. В тот же момент взвыли динамки. Значит, пошёл выбираться виноватый символ надежды. Всё, что могло произойти, не состоялось. С окопной хромотой прежний Вовка направился к компрессору…

Наутро курилка разбирала обстоятельства ночи. Перечислили, ничего не упустив: внезапный дурной ветер, перепаханное якорями дно, парусность в балласте, машина без постоянной готовности из-за мизера топлива и… дырка. Всё против Котлова – и неслабо!

Вердикт по совести: Владимир – спаситель. Когда к обеду разбудила дневальная, никто не позвал его наверх, не налил рюмки, не сказал пары добрых слов. Мы понимали: к подборке «так поступают советские люди» случай не подходил. Хуже того, способен грубо сгубить карьеру. Напрасно будет ползти к ней вновь на коленках.

Трюма всё же сдали тому флейтисту. Выписали у шипчандера по два блока жевачки, чтоб с небрежной щедростью угощать не столь проверенных.

Засыпались свинством и подались ближе к Родине – в Грецию, порт Волос.

Решил я ещё на переходе восстановить справедливость – почествовать героя. Терпением запасся. Только то и было трудным. А так у нынешних греков, как у древних, с этим проблем нет. Одолев океанские хляби, прибыли в места былого веселья Бахуса. Задрахмил всех нас 3-й помощник. Помполит Ковалёв составил тройки.

По воле его под надзор начальника радиостанции попал. С трапа не сходя, без обиняков, выложил непреклонное желание. «Марконя-Попов» отнёсся понимающе и, не упустив своё, контрамарочку на банкет забил.

В одной винной лавчонке нацедили нам из бочки пять литров дешёвого коньяка. Мечта сбылась. Всю тройку проняло предвкушение радости.

Вечером созвал в каюту господ мотористов. Владимиру отвели лучшее место на диванчике под распахнутым иллюминатором. Каждый почёл за честь сказать ему что-то и под это выпить. Сначала тостуемый конфузился, потом освоился. Шутками заслонял себя от речистых. Глаза его лишь выдавали, что оболтусным нашим признанием доволен.

Окосевший начальник стращал вызревающим жутким техническим прогрессом. – Коварный Запад его злоумышляет. Ей-ей! Многих из судовой роли повычеркивают. – И что же, питерский, будет? – Одно безвахтенное обслуживание. И нас, радистов, к бабе Фене.

«Так ведь все перетонут» – никто не возразил. Само собой подразумевалось.

Ближнему кругу Вовки Котлова нипочём всякие происки врагов. – Наливай! Хорошо посидели – душевно. Как расходились? Провал. Память сработала на другое.

Стою на палубе под роскошным звёздным небом. Сомнамбулой прислонился к фальшборту у третьего трюма. Чувствую, дозу принял не свою. И ещё чувствую, кто-то идёт надо мною. Охренеть, упился!

Подымаю глаза. Бредово вижу токаря Алексея. Словно задумчивый классик в липовой аллее, шёл он преспокойно по узкому планширю. Занеси его чуть влево – и бултых. Как можно ласковей и тише, с придыханием говорю: – Алёшенька, у тебя «бабка» на станке «колонулась». – Не может быть. – А ты ко мне спрыгни. Сходим, посмотрим. На широкой палубе походка Лёхи изменилась до кренделей. Через несколько минут дотащенный до койки антигерой вырубился. Может, ему снилась станочная трагедия или кошмары покруче? Видок был у него на завтраке по-одесскому жаргону: «Я вас умоляю».

Дневная курилка, рассмотрев прискорбный случай, постановила: «Молодому плескать через раз».

Вовка, обладающий теперь пудовым авторитетом, молчал. Нога к тому времени совершенно излечилась. Как всякому нормальному, мечталось ему уже об отпуске. Приятное блуждание Вовкиных мыслей угадывалось по запрокинутой голове и по оглаживанию пятернёй шкиперской бородки.

Выбрали слабину полностью. Некоторые из почерневших личных кружек чаю испили. Нехотя стали мы отрывать задницы от скамеек. Тут-то предводитель без напутствия не обошёлся: – Коты драные, кыш в машину!

Много чего было на коротком веку этого судна. Таких уж никогда не построят. И дорого, и бесцельно. Дохаживал он цивильно украденным, под женским именем, когда та жёсткая страна развалилась. – Прости, «Валдай».

Вовка Котлов, завязав с морями, проживал в своей деревне. Но вот уж сколько лет снесён на погост. Пустошинские припомнят о нём разное. Например, как лучше женок пёк блины.

Прямо-таки царскими шлёпались в перевороте, прощаясь со сковородкой.

Уточнят: завсегдашничала гульба от Котловской избы на широкую русскую Масленицу.

Что ещё? Часы ходики охотно бабкам чинил. Опять же угол дома иль баньки выровнять – Володю звали. И про его всякие смешные бедовые таланты расскажут. Только о спасённом им судне все, все забыли напрочь. – Прости и ты нас, Владимир.

Хорошо, коли явишься на свет человеком. Вот тебе и шанс в чём-то проявиться. Многие свои хотенья, вовсе в ус не дувший, пирожками умять. Кайфово общим скопом: умникам, бестолковым и кому кривой телик жизнеучитель. Бедным, наравне с богатыми, случается до корней волос довольными бывати. Несносные характеры ваши, такие же, как вы сами, воспримут терпимыми.

Затей с участью меньших братьев сравнивать, решительно всё осложниться. Всеконечно, каким манером на ту тему выйти. По простоте, где в три слоя умильная повидла али с подвохом закрутки мозгов? Ни то, ни другое автору не глянется.

Лучше будет вовсе непредвзято. Как Бог на голую душу положит, так и перескажу вам безыскусную баечку-быль про обезьянку маготика. В откровенной хронике рейссказаний теплохода «Белозерск» обязательно приметное местечко для неё бы сыскалось. Аккурат в бытность первого достопамятного капитана Сергея Ястребцева (старшего), со всем к нему запоздалым признательным почтением.