Страстный танец стальных бродяг приобретал угарно-блатной накал. Жгучей скрипкой сутенёрно подвывал им ветер. Эффектно нёсся по косой белый серпантин. Не менее помрачительно на аккордеоне белогорячечных чувств выдавала сама злодейка-судьба. Кого только присмотрела шикарно сгубить?

Снова разные силы, причудливо сложившись, обрекли на роковое влечение. Танцоры начали сближаться, всё убыстряясь. Поточней теперь правят штевни. Рваная часть минуты и… бесстыдный завалит, то есть потопит. Нет. Опять за кажущимися фалдами его кормы.

Дед Мартемьянов уже в машине. Так бы вцепился в ручку пуска «Бурмейстера». В распалённом его воображении «самый полный передний» на обрыв! Не пасовать ни за что! Пусть им (!) страшно будет. Почему раздражающе молчит телеграф? Одни профаны с идиотами на долбаных судоводов полагаются. Он не таковски. Мизинец отставил загнутым крючком. Мол, считаю. Не вздумай перебрать! Меж тем на мостике, взвинтив себя до предела, бился кэп. Крайности ему не подходили по шустрым домёкам. Раз так – звал и звал по связи портнадзор, портофлот. Выкрикивал настоящего обидчика, неведомо как именовавшегося. Сама новогодняя ночь заделалась вражьей глушилкой. Даже те, кому вменёно бдить, не откликались. Опаньки, прорвало! Выпивка кончилась? Ожили обе службы. На канале инфлота завопил испуганный пшек. Началась как бы вторая серия. Медленными старыми черепахами отвалили от портовых стенок буксиры. Поддатые команды плохо смекали, во что ввязываются. Вечно штрафным шурочкам[26] ни к чему не привыкать. Без базара – оно видней.

Дело изгадилось вовсе. Скованные значительно отдалились. Жёсткое танго не перестало клокотать страстями. Круг таскания дамы сместился к мелководью. Теперь совсем гляделось не по-варьетэшному. Порванные колготки и разбитые до крови коленки. «Валдай» затрясло на подводных камнях. Мартемьянов пытался считать удары. Пустое. Сплошная дробь. Оставалось отводить душу. «Судотопителей недоделанных развелось! Ни в п…, ни в красну армию! Так ещё поляцкие сверху кучи!» – пышущий негодованием дед запоходил на ополченца князя Пожарского. Без всяких киношных ухищрений вошёл в образ. Здорово! Ка-а-к сейчас сорвётся, с заточенным бердышом, Москву и патриарха Гермогена вызволять. Трепещите, проклятые ляхи! Чем не пик человеческого естества? Собачья вахта верноподданически выражала «одобрям-с». Напрасно. Он на это не вёлся. За гранями понимания, взывал тогда явно к другим. К кому?!

Почти воочию провидец зрил незнакомый док. В нём сирый «Валдаюшко» с пропоротым днищем. Опять, опять поить, отрывая от себя! Сможет ли он пережить сущие напасти подряд? Применительно к себе – бунтовал супротив своего живого воображения.

Определяющее всё же творилось на мостике. Теперь Ибрагимов общался со всеми, включая пана капитана. До известной степени пришлось ему подчиняться лихим портофлотовцам.

Попытка растащить суда следовала одна за другой. Злосчастный поляцки якорь подвирали. Обвившие лапы цепные звенья— баранки, чем и как только не стаскивали. Пробуют на рывок – шиш. Берут иначе на удачу – фига. Час. Второй. Трезвеют. Сатанеют. Дойдя до голых нервов, пытаются, пытаются.

Наградою им заголённая часть цепи под маты всплеснула русалочным хвостом. «Отпарились до озноба. Бывайте ужо».

Буксиры, преобразившись в торпедные катера, помчали бражничать героев ночи. Вернее, лечить от продутости до костей. Покалеченный лесовоз тронулся малым ходом к причалу. Замечательно, что некто придумал второе днище.

На рейде, как бы ни причём, кичился высокой надстройкой чужой садюга.

Каково деду, кэпу и чифу после пережитого? Скверно, ругательно. Каждый имел отличимый взгляд. Ждали неотвратимой разборки аварии.

С оптимальным получасовым интервалом принимал полную успокоительную рюмку Мартемьянов. Потому свеж, пригож, убедителен.

Главные судоводы, «опихшися» чёрным кофиём, были бледны и отрешёны. Точь-в-точь выхваченные из «Утра стрелецкой казни».

Уже назавтра рядили, мудили портфельные важняки.

Ничего-то у них не выходило. Излюбленное: наказать по всей строгости никак не присобачивалось.

К действиям Ибрагимова не придраться. Всё, согласно ситуации, чётко исполнил.

Польского кэпа прихватить, разумеется, ещё как льзя.

«Э-э-э. Так ведь дружба, союзничество. Обидятся в Варшаве. Выйдут на московских министерских болванов. Поплачутся, факты извратят. Приятное гощение в Сопоте напомнят.

Тем куда деваться? Потребуют пересмотра дела. Не ровен час – чинов лишат. Лучше свалить на форс-мажор. Для порядка вздрючим-ка портофлотовцев. Во-во. За былое, нынешнее и наперёд. Разгильдяи, синюшники. Чё долго там копались?!

Р-р-р».

Ровно неделя на утряску ЧП. Ещё день, кому бы валдаевские доски по простоте навалить? Подходила ГДР. Сойдёт без зер гут. Пусть канают в Росток.

В норвежских шхерах красота. Гладь. Опёка лоцманов. И всё благодаря инвалидности. С той же причины в Ростоке сразу под выгрузку. Иначе можно месяц на рейде протомиться.

Это вам не Гамбург с Любеком. Немецкий социализм затирало обыкновенным правилом. К примеру, земель у нас ё-моё! А результат? Там с гулькин нос. И тоже швах.

Незнакомый док из видений оказался в Риге. Безвариантно закупился дедушка под завязку к новому ремонту. Помогла зарплата, переводимая ему на судно. (Делиться-то не с кем).

Жена давно сбежала, убедившись в напрасности всякого вранья. Тут, знаете ли, запьёшь. Боком, определённо боком, выходил особый дар. Тьму нашего брата обломил бы взятый напрокат. Хоть на случайный денёк! А бедолага страдал от него постоянно. Всё горше и горше.

На второй доковой неделе к месту привыкли, то есть запогуливали. Валдайские куколки тем же увлеклись. С причёсками «бабета», в болоньих моднящих пальтишках да с мореманским гонорком! «Что, шваброчки латские, завистно?!» Одна оставалась подавать ужин, другая правила в город. По магазинчикам упоительно прошвырнётся. Допустим, «Луну» посетит. На том приятности кончались. Местные акулы, принимая за конкурентку, показывали наманикюренные коготки.

Озабоченные сексуально ухажёры, едва узнав, что судовая, свинчивались. Зато лестно подать номерок на шуршащую для многих мечту. И сколь возможно вскинув носик, нырнуть под рижский фонарный свет.

Несчастный вечер выпал Вальке Митиной именно с сего момента. В бакалейном успела сострадательно взять бутылку парням. Дамская сумочка ловко сокрыла непозволительное к проноске на борт.

Доехала до каково-то там…грависа. На проходной гордо сверкнула удостоверением ММФ. Опустевший к ночи судоремонтный завод тих, гулок. Каблучки-шпильки мелодически цок-цок-цок… Вдруг наперерез мутный тип. Архангельские девы не из трусливых. Адресовалась на отшивание:

– Чао, фантик.

Тот с шипом:

– Стой б…, – и нож к горлу.

Закричать, дёрнуться не получится. Кончик лезвия давит на проткнутие. Свободной рукой беспредельщик потащил. Упёрлась – дикий удар по лицу. Стянул антверпенскую болонь из маклацких лавок. Следом на костюмчик «джерси» позарился.

– Да подавись ты!

Ударил вновь. Стал насиловать. Когда защёлкнул от сбившегося дыхания слюнявый рот, девица как бы подобрела.

– Ладно. Чего там. Ты супер. Пойдём на судно. У меня своя каюта. Приласкаю. Бутылочка есть. А?

От Валькиных слов тот ещё круче о себе замнил. В добычный кулёк аккуратно упрятал «джерси». Но вернул пальтишко. Тронулись в такой же жёсткой манере, как недавний танец кораблей. Никакой разницы. Валя влеклась дурной силищей.

Балт тешился сделать с ней, что угодно. Вот уж они на трапе. Вахтенный матросик деликатно отвернулся. Теперь в надстройку. Так. Правым коридором.

– Моя каюта третья. Заходи.

Тянущий на две статьи распахнул легонькую дверь. А там…

обсохшая компания! Валька с синяками из-за его плеча:

– Ребятушки! Посмотрите, что хмырь со мною сделал!

Подлинный хозяин каюты, накаченный дракон, обошёлся без паузы.

– Заполучи, стрелок латышский!