Народ вспыхнул и ринулся в бой. Иные голыми руками, а иные с ножами и палками нападали на гвардейцев, которые отвечали ружейным огнём. Всё произошло настолько неожиданно даже для самих нападавших (ибо у них не было никакого плана или намерения сражаться ещё за несколько минут до взрыва), что французские части в центре города были быстро истреблены или разоружены. Память о Реконкисте вела вперёд озверевших героев сопротивления. Французы, арабы, кони, люди — всё смешалось в ужасной бойне.
Вместо того чтобы здраво оценить ситуацию и совместить строгость с предусмотрительностью, не говоря уже о милосердии, новая власть решила проявить предельную беспощадность. Город был стремительно наводнён регулярными войсками, на улицах хватали мужчин всех возрастов и сословий, расстрелы и повешения (а также утопления реальных и предполагаемых повстанцев в реке Мансанарес ради экономии пороха и пуль) приняли невиданные масштабы. Никакие суды или расследования, хотя бы для виду, не проводились. Позднее наполеоновские законники ссылались на то, что по законам войны полагается обращаться с официально объявленным врагом, с регулярной армией противника. Нападение сброда, черни, партизан и уличных толп не подпадает под пункты военного законодательства или обычаев военного времени.
Итак, 2 мая восставшие массы нанесли свой удар. 3 мая пришёл ответ — массовое и неразборчивое истребление мужского населения города. Ходил ли Гойя в эти дни по улицам Мадрида, как утверждают некоторые историки? Зарисовал ли он с натуры толпы разгневанных людей, свирепость оккупантов, кошмар массовых казней без суда и следствия? Ранние биографы художника рассказывают, что он видел эти ужасы своими глазами и рисовал горы трупов на улицах.
Как было дело, большой вопрос. Если бы художник оказался в этой точке, откуда и пошёл большой пожар на всю Испанию, то вряд ли он выжил бы в этом тотальном водовороте уничтожения. Крепкий шестидесятилетний мужчина в хорошем костюме и с властной осанкой непростого человека не мог не привлечь к себе внимания гвардейцев и мамелюков. Вся Испания узнала о случившемся мгновенно, и рассказы выживших свидетелей о происходивших в городе событиях воспламеняли воображение поэтов, драматургов и живописцев. Художники умеют воочию увидеть такие вещи, которые они не видели своими физическими очами.
После изгнания оккупантов первым заданием, полученным Гойей и с готовностью принятым им, стал заказ послевоенного национального правительства на картины, посвящённые знаменательным событиям — Второму и Третьему мая в Мадриде. Второе мая, Dos de Mayo — это особый памятный день Испании. Это день первой победы над оккупантами, день начала Герильи (с большой буквы) испанского народа. Народ восстановил попранную господами честь нации.
Само слово «Герилья», как говорят историки языка, впервые появилось именно в те дни в Испании. Оно стало обозначать «малую войну», «неправильную войну», в которой нет дисциплины и порядка, не существует униформы, приказа, наступления и отступления. Герилья — это беспорядочный и во многом импровизированный пожар возмущения, это появление летучих отрядов сопротивления там и здесь, это забвение законов войны и неописуемая жестокость в обращении с врагом. Оккупанты жестоки, партизаны-герильеры жестоки ничуть не менее. В Герилье не было места рыцарским церемониям и кодексу чести. Герилья требует убить врага любым способом или нанести ему урон, вред, неприятность во что бы то ни стало. Отравить колодцы и указать неправильную дорогу. Пригласить в дом, запереть двери и поджечь собственное обиталище. Пырнуть в бок ножом неожиданным образом. Да хоть бы ударить размякшего от хорошего обращения интервента в глаз пилочкой для ногтей. Все средства хороши, и любой момент времени может оказаться благоприятным для нападения.
Военная фортуна переменчива. Через месяц после майского кровопролития в Мадриде народная война уже кипит вовсю, и происходит яростная и беспорядочная кровавая свалка возле городка Байлен, в Андалусии. Национальная память хранит историю о том, как в средние века армия Альфонса VIII разбила при Байлене силы мусульман. Словно чудом, слава предков перешла на потомков. Французские супостаты разбиты, испанцы празднуют победу. Но это было только началом большой беды. Наполеон решил, что его прежний план подчинения иберийцев был несовершенным. Он сам стал разрабатывать военную кампанию и лично отправился командовать увеличенным в десятки раз контингентом.
Французы стали мстить за Байлен и другие удары неожиданного врага, испанцы отвечали местью на месть французов и т. д. Колесо войны закрутилось. К концу 1808 года разрозненные, пёстрые, необученные испанские силы, состоявшие из остатков старой армии и массы добровольцев, в вихре ярости и мести очищают почти всю территорию Испании от неприятеля. Таких казусов в военной истории до тех пор не случалось. Наполеоновским войскам приходилось терпеть поражения, но отступить под натиском неорганизованного сброда, этих полчищ дикарей, которые был непохожи на армию, — это был такой же удар по самолюбию императора, как и поражение при Трафальгаре. Наполеон лично возглавил многотысячную отборную армию, которая неудержимо рванулась через проходы в горах и стремительно захватила большинство потерянных прежде испанских городов и стратегически важных пунктов. Война, точнее, Герилья разгорелась с новой силой.
Начало испанской освободительной войны против Наполеона было обозначено картиной Гойи «Гигант». Вокруг этого полотна из музея Прадо многие годы происходят споры исследователей, вплоть до того, что даже авторство произведения подвергалось одно время сомнению. Попытки раздуть сенсацию вокруг удивительных и странных, труднопостижимых и загадочных произведений мастера возникают в научной среде с завидным постоянством, а околонаучная журналистика с наслаждением пользуется малейшей возможностью порезвиться вокруг трудных вопросов — даже не понимая, в чём их суть.
Потому не будем рассуждать о том, что в месяцы великой неопределённости, когда французы как будто отступили из Мадрида и Сарагосы, когда вокруг Севильи и Кадиса объединяется большая часть испанских провинций, но на горизонте опять возникает грозовая туча, ибо всем понятно, что могучий император Наполеон не смирится с таким исходом дела, — что в это тревожное время наш мастер находился в тяжёлом психическом состоянии и потому вполне мог начать большой холст, а завершали его ученики и помощники. Так ли было дело?
Картина «Гигант» (или «Колосс», Elcoloso) как будто сама кричит о том, что она написана именно Гойей. Мглистая туманная равнина, над которой возникает, словно пугающее видение, могучая обнажённая фигура сверхчеловеческих масштабов — это замысел такого рода, который отныне будет раз за разом проявляться в картинах и офортах Гойи. Да и копошащиеся внизу, испуганные, разбегающиеся фигурки людей, лошадей и быков (как будто стадо быков гнали на корриду, а тут вдруг всем привиделось такое, что люди и животные кинулись врассыпную) — эта массовая малофигурная сцена характерна именно для нашего мастера, именно он умел и любил такие сцены набрасывать и рисовать. Ему были интересны эмоции, охватывающие массы людей. Разные эмоции — восторг и благоговение, ужас и паника, радость жизни и леденящее предчувствие общей погибели.
Загадка этой странной картины заключается не в том, кто именно был её автором (автором был именно Гойя, и никто иной). Загадка в том, что означает эта символическая фигура гиганта, голова которого теряется в небесах, а поза означает и настороженность, и опасение, и готовность к бою.
Кто он такой и на чьей стороне он будет сражаться, этот великан?
Исследователи биографии и искусства Гойи обратили внимание на то, что у этой символической картины есть поэтические аналогии. Популярный в те годы патриотический поэт Хуан Батиста Арриаса опубликовал в начале войны свою поэму под названием «Пиренейское пророчество». Здесь таинственный гигант, он же «дух Пиренеев», является самому Наполеону, когда последний идёт со своей армией в испанские пределы.
