Интерпретируя методологию концепции социальных представлений, Маркова (Markova, 2000) подробно рассматривает истоки диалогической эпистемологии, к которой она относит и традицию исследования социального представления. По ее мнению, предшественниками Московичи являлись Мид, Бахтин и неокантианские религиозные философы (ibid., р. 424). Близость методологии концепции социальных представлений к интеракционизму и феноменологической традиции подтверждается не только ссылками теоретиков концепции, но и мнением независимого американского аналитика, одного из тех, кто еще в 1970-х годах проявил интерес к новой французской концепции. Это И. Дойчер, видный американский социолог и социальный психолог, написавший предисловие к первому англоязычному изданию коллективной монографии по социальным представлениям (Deutscher, 1984). В своей статье, также вошедшей в это издание, он проводит тщательный анализ теоретико-методологических оснований как дюркгеймовской социологии, так и неодюркгеймианской (как он ее называет) социальной психологии Московичи именно на предмет сопоставления их позиций, и находит в последней больше общих черт с символическим интеракционизмом, чем со структурно-функциональным подходом Дюркгейма. Первое, на что Дойчер обращает внимание, – это именно трактовка Блумером реальности: «“мир реальности” существует только в человеческом опыте и он появляется только в той форме, в которой человеческие существа “видят” мир» (ibid., р. 94). Эта позиция, унаследованная феноменологической социологией, близка, как мы видели, и Московичи.

Дойчер также отмечает «неортодоксальную методологическую позицию Московичи, которая сходна с позицией интеракционистов. Он разводит верификацию и открытие в науке, предпочитая открытие. Интеракционисты склонны избегать верификаций теории и стремятся к тому, что Глазер и Страус называли “заземленной теорией” (Glaser, Strauss, 1967). Такая теория основана на прямом эмпирическом наблюдении социального феномена. Она опирается преимущественно индуктивную логику, а не на дедуктивную, предполагающую проверку теории» (ibid., р. 97). Это наблюдение представляется нам очень важным,

тем более, что именно здесь прослеживается общность концепции социальных представлений не только с символическим интеракционизмом, но и с современной дискурсивной психологией, также ориентированной на «индуктивную логику» в своей методологии (Potter, 1998, р. 240), и с социальным конструкционизмом Гергена, который выдвигает особую теорию, специфическую для социальных наук – генеративную теорию (generative theory), «бросающую вызов общепринятым взглядам и утверждающую новые направления действия» (Gergen, 1982, р. 11). Касательно же заимствования Московичи понятия «социальное представление», думается, смело можно согласиться с высказыванием Дойчера: «Заимствовать единичное понятие, в изоляции от его контекста, не значит использовать его согласно традиции» (Deutscher, р. 98).

Можно сказать, что тенденция к релятивизму, отсутствие определенных онтологических ориентиров, идеи построения социальной реальности в процессе взаимодействия, с одной стороны, и, с другой стороны, критическое отношение к гипотетико-дедуктивной методологии, сближающие интеракционистские направления и концепцию социальных представлений, наводят на мысль об их принадлежности к одной и той же парадигме.

Теорию социальных представлений в известном смысле можно противопоставить традициям североамериканской науки, заложенным Олпортом (Андреева, 2005; Шихирев, 1999). В противовес индивидуалистическому крену в социальном когнитивизме за океаном, где социальным остается только предмет познания, здесь «социальное представление выступает как фактор, конструирующий реальность не только для отдельного индивида, но и для целой группы» (Андреева, 2005, с. 217). В отличие от магистрального социально-когнитивистского подхода с его метафорой «обработки информации», подход через социальные представления выглядит более адекватным с социально-психологической точки зрения, так как он учитывает социальный контекст и ориентирован на коллективного субъекта (Augoustinos, Walker, 1995).

Между тем, часто декларируемое близкое родство концепции социальных представлений и социального когнитивизма (см., напр., Michael, 1991) не вполне очевидно. С одной стороны, социальные представления, или «теории здравого смысла», являются элементами социального знания. Но, с другой стороны, онтологически они не «представляют» объект, а сами являются объектами, сконструированными социальной группой. Для традиции социального когнитивизма характерно обсуждать вопросы освоения социальным субъектом социальной информации через аттитюды, ее переработки с помощью схем и атрибутивных механизмов, а также решать проблемы «правильности» отражения информации и другие типично когнитивистские вопросы. Между тем, в логике изучения социальных представлений ставятся задачи анализа социальной реальности через коммуникацию и практику социальных групп. «Будем же помнить о том, – говорит Московичи, – что наши представления основаны не на тех вещах и ситуациях, которые они воспроизводят – они основаны на коммуникации, касающейся этих вещей и ситуаций. В этом смысле они социально разделяются до того, как усваиваются людьми. Это окончательно проясняет, почему процесс коммуникации оформляет и трансформирует наши разделяемые представления» (Moscovici, 1993, р. 167). Социальное представление – это не представление об объекте, существующем независимо от социальных субъектов, это и есть объект, который не может существовать независимо от действующих социальных субъектов (Moscovici, 1990, р. 338). Эти положения действительно с трудом вписываются в традиционный социальный когнитивизм.

Впрочем, как уже обсуждалось выше, в самих своих истоках теория социальных представлений была конструкционистским подходом, заявившим о себе раньше, чем оформилось собственно конструкционистское направление (Gergen, 1973;Gergen, 1985) в социальной психологии. «Под социальным представлением, – пишет Московичи, – мы подразумеваем набор понятий, убеждений и объяснений, возникающих в повседневной жизни по ходу межличностных коммуникаций. В нашем обществе они являются эквивалентом мифов и систем верований традиционных обществ; их даже можно назвать современной версией здравого смысла. Наш подход фокусируется на том, как люди мыслят и создают свою разделяемую реальность, а также на содержании их мышления» (Moscovici, 1981, р. 181). Здесь, как и в других фрагментах, Московичи настойчиво подчеркивает не только факт сконструированности социального представления, но и превалирующую роль дискурса, разговора, межличностной коммуникации в их создании. При этом он указывает, что социальные представления всегда возникают в результате напряженности между людьми и коллективами. Вне такой напряженности, неопределенности речь может идти о предмете когнитивной психологии или социологии знания, а не социальной репрезентации (Moscovici, 1990, р. 386).

Что касается методологической квалификации подхода Московичи, еще в 1990 г. он указывает на нее совершенно однозначно: «Англо-говорящие авторы, – пишет он, – редко уделяют достаточно внимания теории социальных представлений. Возникает вопрос, почему, ведь эта теория, можно сказать, лежит в основании эпистемологии дискурса и социального конструирования» (Moscovici, 1990, р. 383). К этому можно добавить, что если данной теории и уделяется внимание, то зачастую в форме полемики и критики: концепции социальных представлений приписывается превалирование индивидуальных механизмов в заякоревании представлений, преобладание индивидуальной мотивации в превращении незнакомого в знакомое. Типичными мишенями критиков 80-х годов были центрированность данной теории на описании содержания социальных представлений, недостаточное внимание к процессам их возникновения, распространения и изменения. Эти пробелы в значительной степени было восполнены работами 90-х годов. Тем не менее, полемика вокруг методологических основ концепции приобретает в 90-е годы существенный размах (Шихирев, 1999; Якимова, 1996), который, с одной стороны, может быть воспринят как свидетельство известности и прочности ее позиций, а с другой, наводит на размышления о непонятости и превратном толковании ее теоретических основ.