Люка Дебарг говорит о том, что старается держать свое Эго открытым потоку бессознательного, и ему видится, что без этого нельзя. Подлинная задача Эго состоит в том, чтобы впитывать творческое содержание, в данном случае музыку, и придавать ему форму, как для себя, так и для других. Источник творчества, таким образом, находится в коллективном бессознательном, о чем писала также Янне Теллер. Это явление известно и ученым. Говорят, что химик-органик Август Кекуле открыл кольцевую структуру молекулы бензола после того, как увидел внутренним взором змею, кусающую собственный хвост. Кекуле много размышлял о структуре бензольного кольца, но его размышления оставались бесплодными, пока однажды, задремав, он не увидел в своем воображении этот образ. Прорыв оказался возможным благодаря тому, что его Эго уделило внимание этому образу, а не сочло его нелепым либо несущественным. Только осознающее Эго способно обнаружить сокровища. Самость нуждается в Эго, чтобы обнаружить и проявить себя. В конечном итоге Эго и Самость нужны друг другу, поэтому вопрос главенства в принципе неактуален. Вот что пишет по этому поводу Ангел Силезский:

Образы Бога, известные с незапамятных времен, не говорят нам напрямую о возможности существования Бога. Физик Вольфрам Шоммерс (Schommers, 1997, S. 498), а также нейробиологи Солмс и Тернбулл (Solms&Turnbull, 2004, S. 69) полагают, что мы в принципе не можем делать какие-либо научно обоснованные утверждения о фундаментальной реальности либо говорить о существовании или несуществовании Бога, поэтому нам следует довольствоваться его образами. При этом мы не знаем, в какой степени эти образы близки истинной конфигурации фундаментальной реальности. Это исходное допущение перекликается с определением архетипа по Юнгу; оно представляют для нас интерес в связи с тем, что Юнг считал архетип Самости самым главным архетипом (Jung, GW: 9/2, 422). Подобно любому другому архетипу, Самость саму по себе невозможно увидеть воображением, она непостижима и не поддается определению, поскольку составляет часть фундаментальной реальности. И как любой другой архетип, Самость можно лишь с большей или меньшей точностью представить в в образах, символах или аллегориях. Архетип Самости преимущественно проявляет себя в образах Бога в различных религиозных традициях. В плане психологии эти образы и сами системы верований представляют собой проекции психических процессов. Самость, как и любой другой архетип, непознаваема и скрыта за этими проекциями. Это, в свою очередь, не означает, что люди не могут иметь доступ к этой реальности, преодолевая «границы» с помощью интуиции, видения или переживания.

Подобно эго-комплексу, Самость не является чисто духовным феноменом, она также охватывает и тело:

Самость, будучи целостностью личности, имеет также и тело; при этом инстинкты и побуждения, источником которых является бессознательное, являются мощными силами. Эго сложно устоять перед ними, и это особенно очевидно, когда речь идет о голоде, жажде, сексуальности или сне. Юнг полагал, что все естественные побуждения, как и сама природа, находятся во власти Бога, при этом он не исключал, что Бог и бессознательное – это одно и то же:

Верующему человеку, придерживающемуся ортодоксальных взглядов, вряд ли понравилось бы отождествление Бога с бессознательным, однако это едва ли вызовет возражения у человека, который, подобно Юнгу, считает, что религия представляет собой живую взаимосвязь осознающего Эго с темными психическими процессами бессознательного (Jung, GW: 9/1, 261). Представления Юнга и выведенная им формула «Самость = непостижимая целостная личность = образ Бога» вполне могут вызывать путаницу в понятиях. Когда в обыденной жизни мы говорим о самоуверенности, самосознании, самоуважении, самоутверждении и т. д., под само- (Самостью) мы иногда подразумеваем Эго, очень часто – наше целостное бытие и крайне редко – Бога или нечто божественное. Эта формула может сбить нас с толку, и, конечно, мы можем отказаться от попыток понять ее. Однако любопытно, что хасидский исследователь Фридрих Вайнреб пишет о том, что переживание Бога – это переживание самого себя, Самости (Weinreb, 2002, S. 34) и таким образом, как и Юнг, объединяет эти два феномена.

В какие образах и символах проявляется Самость?

Это утверждение противоречит представлению о Самости как исключительно «хорошей». Самость включает не только позитивное, искупляющее и исцеляющее, но и самое страшное, что только можно себе представить. Немецкий богослов Майстер Экхарт писал в этой связи о том, что ад находится на дне человеческой души (von Franz, 1978, S. 114).

Примером того, как такие крайности могут сосуществовать, является сновидение мужчины, которое он увидел в 15-летнем возрасте и воспоминание о котором сохранил на всю жизнь (см.: Steiner, 2013, S. 67). Во сне он видит себя стоящим посреди полностью разрушенного города. Вокруг него руины и искореженный металл. Рядом с ним в маленьких лужицах воды отражается радуга великолепных оттенков. Сновидец впадает в экстатическое состояние. Экстаз – это не подконтрольное нам явление, мы не управляем им, он просто происходит. Поэтому я предполагаю, что сновидец испытал во сне волнующее, воодушевляющее переживание Самости. Образы разрушенного города и радуги могут быть противоположными полюсами Самости и вызывать интенсивные эмоции страха и отчаяния, но также и завораживать, вплоть до переживания экстаза. В сновидении разрушению сопутствует абсолютное контрастное явление – разноцветная радуга, при виде которой многие люди испытывают восторг. Радугу называют мостом, соединяющим землю с небесами, и в древности она символизировала связь человека с Богом, Эго с Самостью. Одним из наиболее известных образов является радуга, ниспосланная Богом после Великого потопа в качестве знамения завета между Богом и людьми. Психотерапевт мужчины-сновидца рассказывал, что во внутреннем мире его пациента царили безнадежность, отчаяние и разрушенные объекты – полная безысходность. Однако если смотреть на сновидение во всей его целостности, то наряду с разрухой в нем есть и нечто прекрасное. Хотя сложно иметь дело одновременно с ужасным и прекрасным, это сновидение может стать поводом задуматься над такой возможностью. Речь идет о жесткости и доброте не только во внешнем мире, но и в самом человеке. Это вопрос о том, как может человек подвергать мучениям других людей и вместе с этим быть любящим при других обстоятельствах. Это загадка человеческой бездны и деструктивности, и это также часть Самости. Вот как Юнг описывает разнообразие содержания символов Самости: