В психике человека возможное возникает на основе вероятностного прогнозирования, т. е. способности выдвигать возможные гипотезы (разной степени достоверности), сопоставляя новые знания с уже имеющимися. Для современных психологических исследований парадигма вероятностного прогнозирования имеет большое научное значение. Психологи активно изучают феномены опережающего отражения, генерации гипотез, теории предсказательного кодирования, категории возможного, разрабатывают вероятностные математические модели принятия решения и уверенности в нем (Скотникова, 2021).

Вероятностное прогнозирование может быть направлено на предсказание того, как будут развиваться явления и события, независимые от действий человека (прогноз погоды). Однако может быть и вероятностное прогнозирование того, что какие-то действия субъекта приведут к успеху, к достижению его целей или удовлетворению потребностей. В этом случае внешние события рассматриваются, как зависящие от действий человека, изменяемые его действиями: «Такое прогнозирование – необходимый элемент планирования собственных действий, направленных на достижение некоторого результата. Здесь прогноз можно сравнить не с попыткой предсказать, куда вероятнее всего изменчивый поток вынесет щепку, а с попыткой определить, какие действия пловца в изменчивом потоке с наибольшей вероятностью позволят ему оказаться в заданном месте в заданный момент времени» (Фейгенберг, Иванников, 1978, с. 8).

В психологии есть множество исследований поведения человека в случайных средах, и их результаты всегда говорят об одном и том же: нет однозначной зависимости между ситуацией и реакцией субъекта, о такой связи можно говорить только в вероятностном ключе: «Действия человека (или животного) в заданной ситуации обычно не могут быть предсказаны однозначно; мы можем предвидеть только более вероятное поведение. Поведение человека и животного вероятностно в том смысле, что нет однозначной зависимости между сложившейся ситуацией и реакцией субъекта в этой ситуации, на чем настаивали классики бихевиоризма, выражая это в формуле S – R (стимул – реакция)» (там же, с. 81).

Интересные данные о связи вероятностного прогнозирования с творческим мышлением получены в психологических исследованиях шизофрении. В частности, «больным и здоровым называли пары слов и предлагали им ответить, есть ли что-либо общее между понятиями, выражаемыми этими словами. Среди пар были и такие, о которых здоровые уверенно говорили, что между ними ничего общего нет. Больной же легко находил и в этих случаях нечто общее. Так, например, в паре „керосин – симфония“ больной видел общее в том, что керосин может вытекать из бидона с мелодичным звуком. Ответ больного кажется очень странным, необычным, неожиданным. Но назвать его формально неправильным нельзя» (Фейгенберг, 1986, с. 131–132). Здоровые люди обычно выбирают ассоциации, которые высоковероятны в их прошлом опыте. У больных нарушена опора на вероятностную структуру прошлого опыта, и потому различия между вероятностями у них отсутствуют. Тенденция к уравниванию вероятностей тождественна вероятностной дезорганизации, росту этропии, дезорганизованности системы. «В заключение следует обратить внимание на то, что в процессе открытия творческие личности часто находят „маловероятное“ решение или вывод, но у них это решение носит логически обоснованный характер, в то время как у больных имеет место хаотическое смешение мало-и высоковероятного» (там же, с. 133).

Больные шизофренией в стандартных ситуациях нередко видят больше возможностей, чем здоровые, потому что для них характерно увеличение частоты использования малозначимых «латентных», нестандартных свойств предметов. Вместе с тем они реже актуализируют стандартные, практически более значимые признаки. Например, по мнению шизофреников, – «ботинок и карандаш – оставляют след; чертят; имеют запах; один соприкасается с рукой, другой – с ногой; заостренные; хранятся в коробке; их „чинят“; „могут убить человека“ (физически и морально). Приведенные примеры свидетельствуют о том, что предметы и явления сближаются часто самым неожиданным образом, рассматриваются в непривычных аспектах и комбинациях, в том числе и по чисто вербальной общности, когда полностью игнорируется то обстоятельство, что одно и то же слово может иметь совершенно различные смыслы» (Критская, Мелешко, 2015, с. 106). Следовательно, у людей, больных шизофренией, повышенная склонность к актуализации латентных свойств, видению предметов и явлений в необычных и непривычных аспектах. Вследствие этого при решении творческих задач они способны выявить больше возможностей предлагаемых ситуаций. Неудивительно, что, как и одаренные личности, они нередко находят нестандартные новые решения задач.

Таким образом, исследования предвосхищения, прогнозирования, антиципации в психологии интересны и разнообразны. Однако следует заметить, что в подавляющем большинстве в них изучаются процессы, происходящие внутри конкретной ситуации, деятельности: например, при решении задачи возможное открывается мыслящему субъекту в виде новых, ранее скрытых от его внимания сторон объекта. Психология возможного появилась тогда, когда весь мир стал рассматриваться учеными как океан возможностей. Соответственно, основная задача психологии возможного отличается от целей исследования прогнозирования: не поиск проявлений этого феномена в конкретной деятельности, а анализ новых возможных задач, которые ранее не были известны ученым. В этом смысле напрашивается аналогия со вторым этапом исследований субъекта. На первом этапе ученые описывали, идентифицировали психологические признаки субъекта. Задача второго этапа – поиск путей и способов самотрансформации, самопреобразования субъекта. Поиск способов самоизменения субъекта, как и психология возможного, реализуется только на основе выхода за узкие границы личностных качеств человека и обращения в мир человека.

Еще одной современной областью психологических исследований, в которой нельзя обойтись без категории «возможного», являются социальная перцепция и альтернативная идентичность в социальных сетях. Занимаясь психологией Интернета, А. Е. Войскунский отмечает, что представленные в социальных сетях «виртуальные» идентичности нередко отличаются от сформировавшихся в повседневной жизни «реальных» идентичностей. По его мнению, когда пользователь социальных сетей конструирует более одной идентичности, их следует называть альтернативными. Регистрируясь в социальных сетях, разумный человек понимает, что он вступает на поле, в котором наряду с действительным практически всегда присутствует возможное: «При этом никогда нет уверенности в том, что лично не знакомый (в непосредственном общении) пользователь есть тот, за кого себя выдает: презентация может оказаться намеренно ошибочной или ернической, фотоматериалы могут вообще не относиться к автору презентации, биографические данные могут не совпадать с реальной биографией пользователя либо совпадать лишь частично» (Войскунский, 2014, с. 98). Разнообразные трансформации собственной идентичности, изменение, сокрытие, отрицание сведений о себе, конструирование сетевой идентичности, отличной от реальной (выбор другого имени, пола, биографии, профессии, представления чужих фотографий) могут отражать попытки субъекта «примерить» на себя новую, альтернативную, возможную самопрезентацию. Вместе с тем не следует забывать, что «презентация не существующих в реальности (фальшивых) персон, по сути, является ложью, однако пользователи социальных сетей склонны считать такую ложь позволительной» (Войскунский, Евдокименко, Федунина, 2013, с. 67). (Замечу, что подобное отношение ко лжи типично для «общества переживания» в эпоху постправды). Разнообразные варианты расширения действительного не устраивающего пользователя по каким-то причинам, за счет желаемого, «примериваемого» на себя возможного вполне могут не иметь негативной моральной модальности, а отражать стремление человека к личностному росту. Все это свидетельствует о том, что «одним из наиболее привлекательных аспектов бытия личности в виртуальной реальности остается возможность создания личностью желательного впечатления о себе, дозированного самораскрытия и конструирования образа по своему выбору (А. Г. Асмолов, Г. А. Асмолов, Ю. М. Кузнецова и др.), способность манипулировать создаваемой идентичностью» (Рябикина, Богомолова, 2013, с. 81).