Обобщая, можно сказать, что процессы антиципации, предвосхищения являются неотъемлемым свойством психики, присутствуют уже на самых первых этапах ее развития. Аргументированное доказательство этого тезиса представлено в работах Е. А. Сергиенко: «Принцип антиципации тесно связан с принципом непрерывности психического развития и предполагает необходимую подготовленность последующих стадий развития предыдущими. Антиципация рассматривается как имманентное свойство всех психических процессов в их развитии» (Сергиенко, 2019, с. 355; Сергиенко, 1992).
Обсуждая проблемы соотношения прогнозирования и «образа мира», Т. В. Корнилова пишет: «Ресурсным теориям сегодня могут быть противопоставлены подходы, предполагающие ведущую роль актуалгенеза познавательной деятельности личности. В рамках этих подходов разрабатываются идеи динамического контроля неопределенности и выдвигаются на первый план процессы предвосхищения и прогнозирования, которые на долгий период ушли на периферию отечественных исследований. Сейчас эти идеи возвращаются в существенном переосмыслении, которое можно обозначить вектором „от морфологической – к динамической парадигме“» (Корнилова, 2016, с. 210).
Прогнозирование и предвосхищение как инструменты анализа возможного не всегда направлены только в будущее. В семантическое поле «возможного» входит не только будущее, то, что прогнозируется, но и ретроспективное прошлое. Н. Е. Харламенкова, опираясь на идеи Е. П. Никитина, анализирует ретросказание как общую стратегию обращения к прошлому. Ретросказание представляет собой процесс восстановления прошлого по неполным данным: «Ретроспективная активность основана на принципе обратимости и предполагает возвращение к истокам, которое совершается с определенной целью. Цель эта состоит в „пересмотре“ своего опыта, в стремлении обнаружить в нем дополнительные возможности, либо, наоборот, в желании оправдать свои неудачи ссылками на негативные переживания. Из этого следует, что ретросказание может проявляться в виде разных психологических механизмов и не обязательно характеризует активность человека только как субъекта жизненного пути. В несубъектных формах активности преобладают эмоциональные механизмы, интуитивные переживания и озарения, которые, тем не менее, могут явиться основой ретросказания, построенного на когнитивной переоценке прошлого» (Журавлев, Харламенкова, 2018, с. 284–285).
Предвосхищение и прогнозирование являются способами, инструментами достижения возможного, однако их содержания различны. Указанные различия тщательно исследованы А. В. Брушлинским. Необходимость современного психологического анализа предвосхищения и прогнозирования определяется, во-первых, включенностью понимания в мышление субъекта и, во-вторых, необходимостью анализа соотношения осознаваемых и неосознаваемых альтернатив, которые или уже рассматриваются понимающим субъектом, или потенциально возможны при интерпретации понимаемого. Предвосхищение возможно тогда, когда можно предвосхитить результат, осознать альтернативу понимаемого: будет ли гореть зажженная свеча, если ее опустить бочку, наполненную водой? А. В. Брушлинский приводит такой пример: «На основе соответствующей теории астроном производит необходимые вычисления и в результате предсказывает время и место затмения. Здесь прогноз выступает в четко фиксированном виде и может быть эмпирически проверен простым восприятием предвосхищаемого события (затмения), когда последнее произойдет» (Брушлинский, 1979, с. 103). В отличие от этого в мыслительной деятельности в качестве неизвестного прогнозируемого искомого выступают не только характеристики решаемой задачи, но и свойства психического процесса, с помощью которого осуществляется ее решение. В любой мыслительной деятельности «в качестве „желаемого“ выступает прежде всего прогнозируемое искомое (будущее решение), которое в течение длительного периода времени остается в значительной степени неизвестным и потому не столь определенным, как в случае предвидения. Такая „неизвестность“ искомого означает, что даже в ходе его постепенного и/или скачкообразного прогнозирования оно до последней стадии мыслительного процесса не может быть найдено и зафиксировано с предельной отчетливостью» (там же, с. 106). Другими словами, неизвестность искомого означает, что пока оно не стало действительным, а является потенциальным, т. е. возможным.
Существенный вклад в отечественную психологию мышления, в частности соотношения когнитивных и эмоциональных компонентов прогнозирования при решении задач, внес О. К. Тихомиров. В теории смысловой регуляции мышления, разработанной Тихомировым и развиваемой его учениками, одним из ключевых понятий является «эмоциональное предвосхищение». Он писал: «Эмоциональное предвосхищение действия или последовательности действий является необходимым механизмом для их принятия субъектом в качестве „правильного“, и, напротив, отсутствие эмоционального предвосхищения может вести к тому, что объективно верные действия и целые последовательности действий „не узнаются“ в качестве таковых, хотя и называются в ходе рассуждения. Вербально формулируемый замысел совершаемого действия рождается на почве предвосхищающих эмоциональных оценок, отсутствие таких предвосхищений затрудняет формирование замысла. Эмоциональное решение задачи является кульминационным пунктом сложного эмоционального развития, имеющего место в ходе решения задачи» (Тихомиров, 1984, с. 100–101). В смысловой теории мышления доказано, что эмоциональная активация выступает как предвосхищение принципа решения задачи, она связана с чувством близости решения и предшествует ему: «Состояние эмоциональной активации выступает как некоторый неспецифический сигнал „остановки“, как указание на то, „где“ должно быть найдено то, что еще не найдено, оно выступает как неконкретизированное предвосхищение принципа решения (или окончательного решения). Это эмоциональное предвосхищение принципиального решения задачи, как мы уже отмечали, переживается испытуемым как „чувство близости решения“» (там же, с. 98). Обосновано также, что предвосхищение в мыслительной деятельности имеет три разновидности: словесно оформленные предвосхищения, предвосхищения на уровне невербализованного поиска и эмоциональные предвосхищения.
Сегодня одна из учениц О. К. Тихомирова, Т. В. Корнилова, рассматривает мышление как процесс движения к возможному, тому, что пока еще не мыслилось, не приходило в голову субъекту познания. Без этого изучение мышления оказывается неполным и поверхностным. Следовательно, главная идея автора заключается в направленности на исследование сопричастности человека возможному (Корнилова, 1994). По существу, анализ не состоявшихся поворотов мысли, возможных мысленных преобразований ситуации, отраженной в решаемой задаче, содержательно сходен с позицией С. Л. Рубинштейна и А. В. Брушлинского.
Согласно С. Л. Рубинштейну, в процессе познавательной деятельности субъект, взаимодействуя с объектом, мысленно поворачивает его разными сторонами и таким образом выявляет некоторые неизвестные ранее свойства последнего, получает новые знания об объекте. Иначе говоря, человек выявляет не только действительные, уже известные ему свойства, но и так мысленно преобразует объект, что в сознании возникают новые его признаки, которые раньше были только потенциальными, возможными альтернативами познаваемой реальности. А. В. Брушлинский полагал, что в ходе решения мыслительной задачи человек, в конце концов, формирует только одну предпочитаемую альтернативу (к примеру, законодательно разрешить или запретить смертную казнь).
Предпочтение одной из возможных альтернатив не означает того, что рассматривавшиеся ранее варианты решения исчезают из памяти, внутреннего мира мыслящего субъекта. Сегодня подтверждающий это эмпирический материал представлен в исследованиях альтернативных биографий. Нереализованная возможность, отвергнутый субъектом вариант саморазвития может развиваться им в виде альтернативной жизненной истории. «Традиционно считается, что жизненный выбор – это своего рода развилка, пройдя которую человек оставляет невыбранный вариант позади, в своем прошлом. Однако анализ биографических историй показывает, что неслучившаяся ситуация может развиваться человеком параллельно его основному жизнеописанию – в виде альтернативной жизненной истории. Она продолжает оставаться частью его актуального автобиографического дискурса, содержащего нереализовавшиеся или отвергнутые возможности, превращаясь в своего рода возможное Я. Альтернативная жизненная история часто создается в точке „перегиба“ и связана с переломным событием жизни, которое нарушает непрерывность и взаимосвязанность линии времени и Я-концепции. Однако, несмотря на свой альтернативный характер, эта история усиливает тематическую согласованность автобиографии, поскольку пронизана основными ценностями и жизненными принципами человека, которые по-прежнему остаются актуальными в его жизненном пространстве. Таким образом, альтернативная история темпорально дезинтегрирует жизненную историю, а тематически интегрирует ее» (Аванесян, 2019, с. 267–268).
