"Света?"

"Это какое-то славянское имя. Мне объясняли, что оно означает. Вы, вероятно, можете дать точную справку".

"За этим вы меня и позвали?"

"Нет, конечно. Вы не догадываетесь, зачем?"

"Понятия не имею".

Она вздохнула. "Вы... давно здесь? Я не знаю, как это назвать: изгнание, эмиграция?"

Я ограничился неопределенным жестом.

"Но язык, наверное, знали еще до того".

"Знал".

"Я хотела задать вам один вопрос... Вы можете не отвечать. Только прошу вас, не сочтите за обиду мое любопытство".

"Не сочту".

"Вы не обидитесь, договорились?"

"Я вас слушаю".

"Церковь святого Иоанна Непомука... Вам это имя что-нибудь говорит?"

"Он, кажется, охраняет мосты".

"Вы образованный человек. Видите ли, в чем дело. Мой кузен - пресвитер этой церкви. Да и я там бываю... иногда".

Она прислушалась, пение в гостиной умолкло.

"Ладно, пусть побеседуют".

"Это довольно трудно",- заметил я.

"Коньяк им поможет. Так вот... Простите, что я так. Я хотела спросить. Это вы там сидите? Можете мне не отвечать. Я понимаю. Жизнь на чужбине... Но неужели настолько..."

Я сказал, глядя в сторону:

"Считайте, что это мое хобби".

"Да, конечно,- сказала она.- Разумеется,- сказала Света, Марта, Мария или как там она звалась.- Я слишком хорошо понимаю ваши чувства. Вашу гордость. Хобби... Позвольте мне быть откровенной, я позвала вас не для того, чтобы удостовериться, я знала это наверняка. Сожалею, что так грубо вмешиваюсь в вашу жизнь, но раз уж... Я только очень надеюсь, что это обстоятельство, это... вынужденное обстоятельство не помешает нашему знакомству. Пожалуйста, не отвергайте с порога мое предложение. Или, вернее, мою просьбу. Я бы хотела вам помочь".

"Благодарю вас, баронесса,- сказал я,- вы очень добры. Но уверяю вас, вы заблуждаетесь. Я вовсе не..."

"Я? Заблуждаюсь?.. О нет, мое сердце меня не обманывает. Пойдемте, нас ждут".

XI

Разумеется, я постарался не придавать значения этому разговору, ни в чьей помощи я не нуждался; разговор оставил неприятный осадок: за мной подглядывали - вот что было тягостно; на обратном пути в электричке я вяло и невпопад отвечал Климу, который пребывал в приподнятом настроении. Похоже было, что они с бароном понравились друг другу.

"Ну а реальное какое-нибудь обещание ты получил?"

"Вот увидишь,- сказал Клим.- Он богат, как Крез!"

Погода вдруг установилась отменная, настоящая золотая осень, и в одно из воскресений, вместо того чтобы с утра облачиться в балахон и касторовую шляпу, я отправился к моему другу и покровителю. Разыскать его оказалось непростым делом, наводить справки у Вивальди я не стал, не хотелось, чтобы он знал о моем визите.

Больница находилась у черта на рогах, предстоял путь на западную окраину города, метро с пересадками; так что чуть было не произошло то, о чем я уже рассказывал; я ненавижу эту линию, там всегда что-то случается; поезд задерживался на двадцать минут, пассажирам предлагали воспользоваться наземным транспортом. Объявление повторили несколько раз, со своей ношей под мышкой я бросился к эскалатору, водитель автобуса объяснил, что лучше ехать не до конца, а до следующей остановки метро. А ведь он прав, подумал я. Тут и погода стала меняться, небо посерело, окна домов отсвечивали оловом. Я чувствовал, что дорога тащит меня в потусторонний мир. Слава Богу, успел выпрыгнуть из автобуса.

Словом, я кое-как добрался и даже успел попасть в приемные часы, но, войдя в вестибюль, увидел, к своей досаде, Вальдемара. "Вот,- пробормотал я,последовал твоему совету". Он ухмыльнулся. Мы подошли к справочному окошку. Долго блуждали по коридорам, поднимались по лестницам. "Может, помочь?" спросил Вивальди. Он нес какой-то кулек. Я тащил нечто более весомое.

Профессор лежал в светлой палате, над кроватью была устроена рама с кольцами на шнурках для подтягивания. Я поставил проигрыватель на столик-каталку и воткнул вилку в розетку. Наш патрон сумрачно кивнул, когда Вивальди, поглядывая по сторонам, извлек из внутреннего кармана свое приношение, завернутые в бумагу ампулы,- следовало бы начертать на них мелкими буквами на целительной латыни: pax in terra et in hominibus benevolentia6.

Вполголоса Вальдемар осведомился, не желает ли страдалец причаститься немедленно. Профессор покачал головой. Ампулы исчезли в тумбочке с двойным дном. Я покосился на соседей. Профессор заметил:

"Ничего, потерпят. Им тоже полезно".

Я нажал на клавишу, наступило молчание - слабый шелест пространства короткое вступление. Два волшебных женских голоса запели:

Мать скорбящая стояла, вся в слезах, а на кресте...

Профессор, лежа на спине, дирижировал, устремив взор в потолок.

Dum pendebat Filius7.

Немного погодя он сделал знак остановить музыку:

"Потом".

Мы топтались возле кровати. Глядя в потолок, профессор заговорил:

"Я пересмотрел свой жизненный путь - все не то, не то... О вас, говноедах, тоже, между прочим, думаю. Что будете делать без меня? Еще попадете кому-нибудь в лапы..."

"А что эскулапы говорят?" - спросил Вивальди.

"Чего они говорят? Ничего не говорят..."

"Ползать будешь?"

"Ползать? А что толку?.. Жил в двенадцатом веке,- сказал он, помолчав,знаменитый учитель, богослов. Как же его звали, едри его?.. Однажды он сидел в своей комнате и писал гусиным пером проповедь. Вы за моей мыслью следите?"

"Стараемся".

"Сидел и писал проповедь. А сам смотрел в окно на реку Сену. На берегу сидел мальчишка лет десяти. Великий богослов бросил перо, вышел из дому и видит: в руках у пацана ракушка. И этой ракушкой он загребает воду. Как же ты, говорит, собираешься вычерпать реку ракушкой? А мальчишка ему отвечает: а как же ты хочешь изъяснить тайну Святой Троицы?"

"Ты что-то не то понес, папаша",- зевнув, сказал Вальдемар.

"То есть как это не то?"

"Сам говоришь: десять лет пацану. Как это он..."

"А ты дослушай, я, между прочим, еще не кончил! Слова не дадут сказать, вечно перебивают. Распустились, суки!"

Наступила пауза. Профессор смотрел в потолок.