В тот же самый день, в небольшой дворцовой мечети я увидел и принца Мехмеда, который с гордым видом опоясывал себя мечом своего великого предка – Османа. Этот символический акт совершался в знак того, что новый султан готов возглавить армию и повести ее в бой на защиту страны или на завоевание новых земель.

Уже тогда, уловив непреклонный блеск в глазах молодого султана, я понял, что этот энергичный юноша еще докажет, что он достоин носить священный клинок своего прадеда.

Впрочем, мое мнение разделяли лишь очень немногие. Придворные показывали пальцами на своего будущего владыку и украдкой улыбались.

– Старый лев ушел, а молодой еще не оторвался от груди матери, – шептались они. – Теперь управлять страной будем мы.

Но Мехмед не стал довольствоваться формальным титулом и с первых же дней начал борьбу за власть. Главным соперником молодого султана был великий визирь, которого поддерживали практически все именитые и старейшие дома империи. Их всех объединяло крайнее неприятие перемен, а Мехмеда они считали вспыльчивым мальчишкой, неспособным принимать самостоятельные решения.

Чтобы противостоять оппозиции, султан окружил себя выходцами из янычарского корпуса. Среди них был хорошо знакомый мне евнух Шехабеддин, а также хитроумный Заганос, который имел репутацию крайне опасного и расчетливого человека.

Апогеем придворной борьбы стало восстание янычар, которое перевернуло обычно размеренную и спокойную жизнь столицы. В тот день султан едва не лишился жизни от рук разбушевавшихся солдат и лишь вмешательство великого визиря спасло Мехмеда от неминуемой смерти. Это восстание поставило точку в грандиозных планах юного падишаха, он был вынужден подписать обращение дивана к своему отцу с просьбой как можно скорее вернуться в столицу и усмирить мятеж. Все понимали, что возвращение Мурада не сулит ничего доброго ни Мехмеду, ни его соратникам и многие из окружения молодого султана уже готовились к худшему.

В эти дни Мехмед часто прогуливался по тенистому саду, слушая пение соловьев и о чем-то размышляя. Я часто видел его там, в сопровождении всегда немногословного янычара, по имени Омар, о котором рассказывали много удивительных историй.

Уже прошел год, как я находился в плену у турок, и все уже привыкли к моим частым визитам во дворец. Мехмед тоже замечал мое присутствие, но ни разу не заговорил со мной.

До того судьбоносного утра, которое я подробно изложил в своем дневнике.

21 июня 1446 года (1 год и 7 месяцев после битвы при Варне)

…В Эдирне установилась страшная жара, какой не припомнят даже местные старожилы. Нещадно палящее солнце уничижает посевы, становится причиной пожаров и смертей. Жители стараются лишний раз не покидать свои дома, однако нависшая, подобно облаку духота не отступает даже ночью, продолжая кружить над столицей и досаждая измученным горожанам. Из-за отсутствия дождей пересохли все каналы, а реки превратились в маленькие ручейки. Еще немного и в городе начнет недоставать пресной воды, а это уже грозит серьезными последствиями, ведь люди и без того доведены до отчаяния.

Впрочем, никакие трудности не могли изменить рутинную жизнь дворца, где все продолжало идти своим чередом. Уставший от государственных забот Мехмед, по своему обыкновению, отправлялся гулять в парк. Там, в тени высоких деревьев, у журчащего ручейка, дающего спасительную прохладу, правитель османов наслаждался короткими минутами покоя. Однажды его отдых был прерван одним из придворных евнухов, который попросил государя срочно принять важного посла. Мехмед недовольно скривил губы и, не открывая глаз, бросил слуге:

– Пусть его приведут сюда.

Очень скоро поляна наполнилась вельможами, которые заняли свои места по обе стороны от султана, восседавшем на небольшом деревянном троне. Тогда несколько янычар привели посла. Это был худощавый человек, средних лет, с вытянутым лицом, короткой бородкой и испуганными глазами. Посол внимательно оглядел людей вокруг себя, а когда его взгляд остановился на Мехмеде, он упал на колени и стал что-то очень быстро говорить. Однако, похоже, никто из окружения султана не понимал ни слова из того, что произносит этот человек. Посол изъяснялся на одном из диалектов греческого языка, так хорошо знакомого жителям Пелопоннеса и на юге Балкан, но не столь распространенного в дипломатии.

– Кто-нибудь понимает, что он говорит? – спросил Мехмед, оглядев своих придворных.

– Этот иноземец говорит на глосса димодис[19], – сказал стоявший рядом Заганос. – Я понимаю лишь отдельные слова и едва ли смогу передать суть. Может, послать за толмачом?

– Это следовало сделать уже давно! – произнес Мехмед, утомленный то ли жарой, то ли гнетущими его мыслями.

– Мы сейчас же пошлем за ним, – низко кланяясь, заявил один из слуг. – Но это займет какое-то время…

– Так поспеши! – раздраженно воскликнул Мехмед, принимая бокал охлажденного щербета.

– Повелитель! – громко сказал я, делая шаг вперед и кланяясь султану. – Мне знаком этот диалект. Если желаете, я переведу слова этого человека.

Заговорить без позволения султана было величайшей дерзостью с моей стороны, но, когда желтоватые глаза Мехмеда остановились на мне, я не отвел взгляда. Несколько секунд султан с любопытством глядел на меня, а потом вяло взмахнул рукой в знак согласия.

Я обратился к послу:

– Как твое имя и кто прислал тебя?

– Я прибыл из Фив, – сказал все еще стоявший на коленях человек. – Меня зовут Иероним, я долго служил у афинского герцога Нерио, который и прислал меня сюда.

Я перевел слова иноземца султану.

– Спроси у него, – обратился Мехмед ко мне. – Передал ли его господин что-нибудь для меня? Может быть, письмо?

– Нет, – отвечал посланник. – Я бежал из города тайно и если бы при мне нашли послание герцога, то непременно убили бы.

– Ладно, – нетерпеливо махнул Мехмед. – Что просил передать Нерио? Говори!

– Он просит о помощи. Ромеи вторглись на Балканы, захватили его города и крепости, а верных вам вассалов угрозами заставили служить себе. Самого герцога держат под стражей и никуда не выпускают.

– Кто командует ромеями? – спросил Заганос.

– Ими командует царевич Константин Палеолог, правитель далекой Мореи.

Заганос нагнулся к султану и тихонько прошептал:

– Этот царевич уже давно причиняет нам беспокойства. Он говорит, что воюет с латинянами, на самом же деле он борется против вашей власти на Балканах. Он опасный мятежник, и его надо остановить любой ценой.

– Если мы пойдем войной на Пелопоннес, – спросил после короткой паузы Мехмед, – герцог Нерио и его люди буду сражаться на нашей стороне?

Посланник немного помолчал, понимая, насколько важно каждое следующее слово, а затем твердо произнес:

– Пусть султан не беспокоится. Войска герцога будут в его полном распоряжении.

Мехмед улыбнулся и обратился к Заганосу:

– Кажется, дела у латинян идут совсем неважно, если их правители взывают за помощью к нам.

– Победа над ромеями повысит ваш авторитет в глазах отца и войска, – подобострастно прошептал Заганос.

– Об этом поговорим потом, – резко ответил Мехмед. Напоминание о скором возвращении Мурада в столицу мигом испортило его настроение. Султан посмотрел на меня. – Передай этому оборванцу, что мы приняли его слова к сведению и непременно займемся этим вопросом.

Я перевел слова османского владыки и Иероним, мгновенно просветлев, бросился целовать край султанского халата. Мехмед сделал едва заметный знак и янычары, стоявшие за троном, быстро подхватили посланника под руки и увели прочь. Следом разошлись и вельможи.

– Эй ты! Подожди, – неожиданно услышал я голос позади. Мехмед поднялся и подошел ко мне. – Откуда ты так хорошо знаешь греческий язык? Ты родом из тех мест?

– Да, государь. Я родился на Пелопоннесе.

В глазах Мехмеда промелькнуло любопытство.