–Спасибо, мамочка!– Амелия чмокнула мать в подставленную щеку и побежала наверх, в свою комнату.

-Тебе не кажется, дорогой, что Амелия слишком долго находится одна?– Элизабет обратилась к мужу.

–Это же ребенок! Начнет во что-нибудь играть и забудет обо всем на свете,– ответил Билл, отправляя в рот большой кусок торта.

–Я все же поднимусь и посмотрю, что она там делает, – Бэт встала из-за стола и направилась к лестнице.

Дверь в комнату дочери была плотно закрыта, и из-за нее не доносилось ни звука. Элизабет почувствовала легкий укол беспокойства, но в ту же секунду прогнала его прочь.

– Милая, почему ты не спускаешься к гостям?– спросила Бэт, открывая дверь в комнату дочери.

Оказавшись в детской, она с силой зажала свой рот двумя руками, чтобы ее жуткий раздирающий крик не разнесся по всему дому.

–Господи! Что ты с собой сделала, моя девочка?– зашептала Элизабет не в силах больше сдерживать слезы.

Картина, которая предстала перед ее глазами, вызывала парализующий ужас и отвращение: Амелия совершенно спокойно сидела на кровати с отрезанными волосами. Взяв портновские ножницы из комода в спальне Билла и Элизабет, девочка обстригла свои шикарные локоны, и теперь на ее головке торчали только короткие неровные пучки волос. Голова была изуродована окончательно. Ножницы, которыми было совершено это преступление против юной красоты, небрежно валялись на кровати. Светлые прядки, которые всего два часа назад были прекрасной шевелюрой, одиноко покрывали маленький кусочек пола.

К сожалению, это были еще не все изменения, произошедшие во внешности ребенка. Под правой ступней Амелии быстро расползалось красное пятно. Это была кровь! Ее кровь! Элизабет была готова свалиться без чувств, когда увидела, что на правой ножке дочери не хватает мизинца! Как потом выяснилось, он был безжалостно отрезан теми же самыми ножницами, которыми Амелия состригла волосы. Самым необъяснимым был тот факт, что девочка при этом вела себя совершенно спокойно и даже отстраненно. Казалось, что она не испытывает никакой физической боли, и совсем не мучается душевными переживаниями, после произошедшей трагедии.

–Что же ты собой сделала, милая?– смогла, наконец, выжать из себя Бэт. Она была, как парализованная. Руки и ноги отказывались ей подчиняться. Разумом она понимала, что нужно срочно бежать за мужем, хватать аптечку, и делать все возможное, чтобы остановить кровь и продезинфицировать рану. Нужно также срочно садиться в машину и ехать в травмпункт – возможно мизинец еще удастся пришить обратно.

Наконец, Элизабет удалось взять себя в руки. Когда к ней вернулась способность говорить, она произнесла, обращаясь к дочери: » Зачем? Зачем ты это сделала, Амелия?»

–Они сказали, что так надо,– тихо прошептал ребенок.

У Элизабет не осталось душевных сил, чтобы уточнить: «Кто они?» Кроме того, она до конца не была уверена, что хочет услышать ответ на этот вопрос.

Спустя несколько дней после шокирующего события, произошедшего в их доме, Элизабет и Билл совершенно перестали понимать свою дочь. Амелия практически перестала спать по ночам. Приходя пожелать ей спокойной ночи, родители находили ее в легкой ночной рубашке, сидящей на подоконнике у открытого настежь окна. Билл молча подхватывал дочь на руки, укладывал в постель и захлопывал окно. Потом, поцеловав Амелию в лоб, выходил с потухшим взглядом из комнаты.

–Я не могу понять, за что нам все это, Бэт? Мы же ничего плохого в своей жизни никому не сделали? За что же Он, так наказал нас?– Билл остановил забитый взгляд на жене.

–Не знаю, дорогой! У нас образцовая семья, великолепный дом. Мы с тобой отлично зарабатываем, и ни в чем не нуждаемся. До недавнего времени, я была абсолютно счастлива! И вдруг, выясняется, что у нас ненормальный ребенок,– Элизабет беззвучно заплакала.

–Ты все-таки думаешь, что наша дочь чокнутая?– спросил Билл, впервые заставив себя произнести это страшное слово.

–Господи! Помоги нам! Мне так стыдно, что я родила такое! Как теперь смотреть в глаза родственникам и друзьям? Мы же еле их выпроводили со дня рождения Амелии. Еще пришлось врать, что у нее резко поднялась температура, и мы просим всех уйти, – причитала Элизабет.

–Да!– тяжело вздохнул Билл.– Целых две недели мы уже избегаем родственников и их вопросов, и никого не можем пригласить к нам в гости.

–А ты знаешь, что она еще разговаривает сама с собой?– спросила Бэт.

–Дорогая, я думаю, что мы крепко влипли! Если в Ивленде узнают, что моя дочь сумасшедшая – это будет серьезный удар по моей репутации! А это, в свою очередь, негативно отразится и на нашем бизнесе. Ты ведь знаешь, что люди хуже зверей. Они готовы вцепиться тебе в глотку, как только ты дашь слабину! Представляю, каким ядовитым голосом, они будут шептаться о нашей дочери и о нас! Страшно будет выйти на улицу!

–Билл, но это же наш ребенок, которого мы так долго ждали,– Элизабет закрыла лицо руками и затряслась мелкой дрожью.

Спустя две недели поведение Амелии не только не пришло в норму, но стало еще более пугающим. Теперь она каждую ночь разговаривала с кем-то в своей комнате. Несколько раз Билл врывался к дочери, услышав ее голос, но находил там только ее, одиноко сидящей на подоконнике.

Разговоры и даже угрозы не помогали родителям привести ее в чувство, «починить», и вернуть все, как было раньше. С каждым днем Амелия еще больше замыкалась в себе. Звонкий детский смех уже не посещал стены этого дома.

Элизабет и Билл оставили свои тщетные попытки помочь дочери. С каждым днем в их тела все острее вонзались уродливые человеческие чувства: неприязнь, стыд и раздражение.

Бэт преследовали кошмарные видения, которые охотились за ней практически каждую ночь. Она уже была не в силах самостоятельно заснуть, и поэтому на помощь приходило сильное снотворное, которое теперь не покидало ее ночной столик в спальне. Но, не смотря на все эти попытки уйти от угнетающей действительности, Элизабет часто видела кошмарный сон, в котором находила отрезанный посиневший мизинец в своей постели. Она пыталась стряхнуть его на пол, но он словно приклеивался к ее простыне, а затем вся ее постель становилась красной и липкой. Она начинала кричать и звать на помощь, но никто не слышал ее, и тогда, почувствовав резкую боль в ногах, она опускала взгляд и видела, что у нее нет пальцев на ногах – вместо них торчат окровавленные обрубки. Бет начинала кричать еще громче, срывая голос и…просыпалась, абсолютно мокрая от пота, с глазами полными нечеловеческого ужаса.

Билл тоже часто стонал и ворочался во сне, но принимать снотворное категорически отказывался, объясняя это тем, что он не сторонник таблеток и в состоянии контролировать свое эмоционально состояние, по крайней мере, пока. Все чаще он стал задерживаться на работе и совсем не спешил домой. Жизнь его развалилась на две части: до дня рождения Амелии и после. Дом пугал и отталкивал Билла. У него складывалось ощущение, что его жилище захватили чужие мерзкие существа и, установив там свои порядки и новые правила, прогоняют его прочь.

Билл чувствовал болезненную неприязнь к своей дочери. Он перестал ее обнимать, разговаривать с ней, и уже не укладывал спать, заботливо стаскивая с подоконника. Отцовские переживания за жизнь этого несчастного ребенка, растворились в потоке большей жалости к себе и своему будущему.

Амелия всеми силами старалась не замечать «новое» поведение родителей по отношению к ней. Она спускалась вниз только к завтраку, обеду или ужину. Чувствуя напряжение за столом, девочка старалась, как можно быстрее расправиться с едой, и подняться к себе в комнату, которая стала для нее настоящим прибежищем от окружающего глупого мирка ее родителей.

Закрыв плотно дверь, Амелия ложилась в кровать и, подняв взгляд в потолок, видела замысловатые рисунки, которые показывали различные события из жизни людей. Это было захватывающим занятием, и самое интересное заключалось в том, что Амелия могла управлять всеми этими людьми, изображенными на потолочных картинках. Слушаясь ее беспрекословно, они падали, смеялись невпопад, плакали и дрались. Амелия могла с помощью своего воображения управлять действиями этих людей. Она обожала эту игру, абсолютно не подозревая, что все эти люди были настоящими и жили в реальном мире.