«Я служил не той или иной форме правительства,

а только Родине своей, которую ставлю выше всего».

А.В. Колчак

– Ты хотя бы понимаешь, что тебя теперь нужно убивать?

– Чего сразу убивать-то?

В большом деревенском доме поселка Макарьево Нижегородской области разговаривали двое. Хозяйка, собиравшая в соседней комнате поздний ужин, могла видеть их через полуоткрытую дверь. То есть специально она не присматривалась, но в процессе перемещений по кухне, время от времени бросала взгляд в сторону говоривших. А разговор, начавшийся вполне обыденно, но потом возвысившийся до громкого спора, она могла слышать почти дословно.

Старший из говоривших (лет примерно шестидесяти, одетый скорее бедно, чем скромно, и явно повидавший в жизни всякого) приезжал часто и был ее любимым постояльцем. Потому что в быту не привередничал, с водкой не безобразничал, а платил щедро.

Этот, старший, говорил напористо и держался хозяином. Второй собеседник, хотя и был значительно моложе, на голову выше и заметно шире в плечах, в основном оправдывался и казался изрядно обескураженным.

– Чего убивать-то? – повторил он. – Мы к тебе со всем уважением…

– Ну да, – непримиримо мотнул головой старший. – Со всем уважением подставили по полной программе. Меня теперь или вместе с вами заметут, или притянут за то, что знал о преступлении и не сообщил. Как думаешь, мне это надо?

Между спорящими, прислоненная верхним краем к стене, стояла большая, высотой примерно метра полтора, алтарная икона в роскошном серебряном окладе. Владимирская богоматерь с житийными клеймами.

– Да почему подставили? – не унимался молодой крепыш. – Ты посмотри какая работа! Какая ювелирка! Тут одного только серебра больше десяти кило.

– А ты мне ее как лом собираешься продавать?

– Зачем как лом? Смотри, красота какая. Уникум!

– В этом и дело. – Старший, устав от непонятливости собеседника, опустился на стул и подпер голову руками. – Завтра, когда пропажа обнаружится, здесь полиции будет больше, чем на митинге с выступлением губернатора. Вы ее даже из деревни не вывезете.

– Да ты только скажи, – взмахнул рукой молодой и энергичный, – я ее тебе прямо на дом принесу. Лично. На хребте через тайгу, в обход всех постов. Ни один мент не прочухает.

– Ладно, хорошо. Допустим, я ее у вас купил. Что дальше?

– Ну, продашь барыге какому-нибудь. Ты ж там всех знаешь… Она ж миллионы стоит!

– Да кто ее возьмет за миллионы-то? Это все равно, как Мону Лизу из музея спереть. Ее и дома оставлять нельзя и показывать никому нельзя. Потому что хоть сто, хоть двести лет искать будут и не остановятся, пока не найдут.

– При чем тут Лиза какая-то? – возмутился молодой. – Ты про дело говори.

– Говорю про дело: за настоящую цену никто эту икону у вас не возьмет. Потому что ее надо будет лет на триста спрятать куда-нибудь в подвал. Причем не факт, что и через триста лет ее кто-нибудь не опознает, как краденую. Как думаешь, много покупателей найдется при таких условиях?

– И чё ты предлагаешь? – мрачно вопросил крепыш.

– Самое лучшее, что вы можете сделать – отнесите икону к церкви, откуда вы ее утащили, и там оставьте. Тогда, может быть, останетесь на свободе. Иначе и сами сядете, и меня за собой утянете.

– То есть ты нам помогать не хочешь?

– Если будете делать такие глупости, вам никто не поможет. А если по уму, то тебя лучше всего было бы убить, чтобы и разговора этого между нами не было, и чтобы никто не сказал, что я с вами каким-то краем связан.

– Это твое последнее слово?

– Да.

– Пожалеешь.

– Уже жалею. Не надо было с вами, хитромудрыми, связываться.

Звонок был размещен на столбе возле калитки. Невысокий темноволосый человек солидного (хорошо за 50 лет) возраста, одетый по европейской моде, заглянул в блокнот и, видимо удостоверившись в правильности адреса, решительно нажал на кнопку.

Никаких электрических звуков не послышалось. Зато разом, словно их включили этим нажатием, из-за дома, гремя стальными цепями, вылетели и яростно забрехали два огромных пса-алабая*.

____

* Алабай – Крупные собаки грубого, крепкого типа конституции. Высота в холке для кобелей от 65 см, для сук от 60 см. Голова массивная, с развитыми скулами, на короткой, мощной шее. Вокруг шеи толстая шкура собирается в складки. Уши и хвост обычно коротко купируют. Шерсть густая, грубая, прямая. Характерно наличие гривы, очесов, штанов. Наиболее распространенный окрас – белый с отметинами и без, а также черный, тигровый, серый, рыжий, пятнистый. Выносливы, неприхотливы, переносят жару и холод, недостаток пищи и воды, могут совершать длительные переходы. Используются как пастушьи и караульные собаки.

Псы рвались с привязи, хрипя и задыхаясь в ошейниках, так что оставалось только надеяться, что стальные цепи достаточно прочны.

Собачье громыханье произвело впечатление. Гость слегка отступил и принялся ждать в некотором отдалении. Через пару минут его терпение было вознаграждено. На крыльцо в дырявой футболке и просторных парусиновых штанах вышел хозяин дома. Был он коренаст, стрижен под миллиметр и имел выражение лица, не располагающее к общению.

– Чего тебе, добрый человек? – спросил он безо всякой теплоты в голосе. – Дело какое есть, или приключений ищешь?

– Приключений? – встрепенулся гость. – О да.

– Они иногда бывают довольно болезненными, – предупредил хозяин.

– Э?

– Болезненными, говорю, – повторил вышедший, чуть повысив голос. – Потому что кроме собак у меня еще имеется карабин и помповое ружье «Рысь».

– О! А сабля? Сабля е?

– Чего? – обладатель дырявой футболки и помпового ружья в удивлении даже приспустился с крыльца на две ступеньки. – Ты кто такой?

– То не главный вопрос.

– Ладно. Какой главный?

– Радола Гайда. Ведаете?

– Хм… – Стоящий на крыльце вдумчиво почесал лоб и внимательнее вгляделся в пришельца. – Не думал, что когда-нибудь снова услышу это имя. А ты что, иностранец?

– С Чехии.

– Надо же. А на вид совсем, как нормальный человек… Ладно, заходи в дом. Посмотрим, что у тебя за приключения.

Пройдя за мрачным хозяином в тесно заставленную какими-то коробками прихожую, пришелец переобулся в предложенные тапочки. При этом снятые ботинки пришлось оставить возле засунутого под лавку черепа огромного доисторического быка, могучие рога которого имели размах почти в два метра и за прошедшие столетия ничуть не утратили прежней грозной крепости.

– Сюда иди, – позвал домовладелец, успевший удалиться по лабиринту коридора.

Гость, с любопытством рассматривая мебель (справа плотно стояли резные шкафы из орехового купеческого гарнитура, слева – высоченный дубовый буфет XIX века) прошел на зов.

– Присаживайся, – обладатель парусиновых штанов жестом указал на кресло напротив окна, а сам, согнав со стула вальяжного белого кота, уселся напротив. – Слушаю тебя.

Демонстрируя принадлежность к европейской цивилизованности, пришелец извлек из сумки планшет и, поводив по нему пальцем, вызвал на экран черно-белую фотографию.

– Архивное фото, – сообщил он, разворачивая изображение к собеседнику. – Написано: «Екатеринбург, 1919 год». То, – (он указал пальцем), – Радола Гайда. То – его бодигард.

Хозяин дома с любопытством всмотрелся в предлагаемую картинку.

– Ага. Вот этот черненький?

– Так.

– Угу. И что дальше?

– То – мой дед, – просто сообщил гость.

– Ишь ты… А ты, стало быть, внук?

– Так.

– И как же тебя зовут?

– Володзимеж Бур-Езёраньский.

– О как. А попроще?