— Когда ты говоришь, совсем всё плохо выглядит, — Хандан поморщилась, неосознанно касаясь губ, и брезгливо отдернула руку. — Совсем ещё не ночь была.
— Собирать мне пожитки или нет, Хандан?
— Нет. Все хорошо. Дервиш против меня ничего не имеет.
Дениз хитро прищурилась, сама того не зная, несколько уподобляясь Сафие-Султан. Она дважды повела головой из стороны в сторону, а затем резко вскочила.
— Ха! Ну и терпеливый твой Дервиш мужчина! Ты ему в душу, видать, сильно запала, если такое вытворяешь, а он и бровью не ведёт.
— Что он может? Я Валиде-султан…
— Вот-вот, … мать падишаха Великой Османской Империи, что-то ещё ты обычно говоришь.
— И что? Я в толк не возьму?
— Пойми одно, Госпожа, я на твоей стороне, но, по справедливости, отослать бы Дервишу тебя куда подальше. Дьяволица ты, Хандан. А если и нет, то обязательно ей станешь.
— Я Валиде-Султан … и, — Хандан залилась безудержным смехом, плавно перетекающим в истерический. Дениз в точности поддержала её. — Согласна, надо аккуратнее как-то с титулом, да и с Дервишем такие заявления больше не пройдут.
— Чего так?
— А вот так.
Единственное, в чем совершенно определенно точно была уверена Хандан: она не имела право полагаться на себя, но и на Дервиша рассчитывать не стоило, поскольку он был заинтересованной стороной. Дениз бы тоже отказала во всевозможной помощи, и Валиде-султан, мать падишаха, осталась наедине с собой и своими кошмарами. Решено было идти к паше и разъяснить ему ситуацию: ничего не было и быть не может. Но план изменился, как только Хандан посмотрелась в зеркало перед отправкой в опасный путь. «Потом», — заключила она и пошла ссориться с Халиме, пока без причины, но с полной уверенностью, что повод сыщется непременно.
— С чего ты взяла, что можешь покидать дворец без моего дозволения, — Хандан и не думала застать Султаншу, готовившуюся выехать с минуты на минуту. — Халиме, неужели я с тобой слишком мягка? Ты ненароком место своё не забыла? Или по сыну не соскучилась?
— Хандан, ты видела, что бывает, когда матери слишком тоскуют по детям, — Халиме только слегка улыбнулась, изогнув бровь. Глаза у неё как всегда горели злобой.
— Да, пожалуй, я насмотрелась, — Хандан недовольно оглядела комнату, которая была заметно теснее даже её спальни, что же говорить и о всех покоях. — Ты более чем достаточно испытывала моё терпение, оно, поверь, не вечно. С меня довольно.
— Я уже это слышала, и не раз.
— Послушай тогда в последний. Я поставлю стражу у покоев, они не оставят ни тебя, ни всех твоих приспешниц ни на минуту, будете под конвоем, как преступницы, коими вы и являетесь.
— Как ты смеешь, Хандан, я Султанша, — Халиме встрепенулась и расправила широкие плечи.
— На всё моя воля, Халиме, — она тяжко вздохнула, уперевшись глазами в решетки на окнах. «Воля». Ухмыльнулась.
— Ты смеёшься надо мной, Хандан? Как только повелитель вернется, и Дервиш снова станет рабом…
Хандан не стала слушать. Опрометчиво, глупо, наверное, но какая теперь разница. Была ли она вообще когда-нибудь? Халиме никогда не стала бы уважать её титул и всегда желала только лишь усадить сына на место падишаха. О дружбе или хотя бы снисходительности говорить не стоило. Её сын. Ахмед.
Хандан старалась не думать о сыне, но, даже если забыть о своей душе, без неё человек не останется. Ахмед всегда был единственным солнцем в её бестолковой жизни, теперь оно было закрыто плотными облаками, но пока в мире есть свет — солнце светит. Хандан знала, что ночь не настала. И всё же тоска одолевала её сердце день за днём всё сильнее. Хотя, порой, ей казалось, что Ахмед был во много раз дальше от дворца будучи в столице, нежели теперь. Мечты были куда слаще правды. Ахмед давно уже не был ребёнком, он — падишах Великой Османской Империи, у него не было матери. Но была Валиде-султан. Что это значило? Хандан не понимала, поэтому и возникали все её бесчисленные беды. Она никогда не желала большего, нежели быть просто Ахмеду матерью, любящей и понимающей.
От чертей сбежать Хандан не удалось. Часы утекали в вечность, а она мучилась сомнениями. Ей сильно хотелось пойти к Дервишу, в большей степени, чтобы не дать ему подумать о возможности продолжения их «необычных» отношений, но на полное их прекращение она готова не была. Нужно было найти тонкое состояние равновесия между двумя этими неприятными крайностями.
К вечеру выход нашёлся: не ходить к Дервишу совсем и терпеливо выжидать, пока он выползет к ней сам, надумав что-нибудь разумное. Рано или поздно паша захочет встретиться со своим кошмаром, тогда Хандан будет готова.
Их ссора была новой возможностью выйти из тупика, в котором прежде находилась Хандан. Новый путь неожиданно начал просматриваться после долгих месяцев бесполезных попыток оживить умершую ложь. Ахмеду стало безразлично её состояние, Дервиш, как оказалось, всё знал и молчал, предатель. Он устал от её рвений, но Хандан прежде не догадывалась об этом, продолжая топить тонущий корабль. Теперь место пробоины было известно, и её стало возможно залатать. Обман не удался — невелика беда, он всё равно ничего ей не принёс кроме денег. Хотя Валиде-султан злилась на пашу за своё разоблачение, но стоило признать, что больно она сильно держалась за свою неумелую ложь.
Она чувствовала, что при встрече не может быть Валиде Хандан Султан, но кем-то совершенно другим, как и Дервиш не будет Великим Визирем. Кем они теперь стали друг для друга? Или же точка невозврата давно пройдена? Как бы то ни было, это необходимо прекратить.
Солоноватый вкус наполнил рот Хандан, только теперь она поняла, что раскусила губу до крови. «Всё моя дурная голова», — думала она, пересаживаясь ближе к камину на пол, чтобы чувствовать жар огня. Тепло напомнило ей о паше, невольно Хандан улыбнулась.
На этот раз Дервиш не заставил её ждать слишком долго: письмо принесла Дениз, не прошло и часа.
«Жду встречи с Вами, Госпожа, в покоях Повелителя за час до заката».
— Это так скоро, Дениз, чего ты раньше не принесла, — у Хандан сбилось дыхание от известия, «у меня совсем нет времени подготовиться».
— Дела были, Госпожа, чего вы так разволновались? Дервиш?
На насмешку пиратки отвечать было бы ненужной формальностью, потому что раскрасневшееся лицо целиком и без остатка выдавало смущение всемогущей Госпожи, не способной совладать с собственными эмоциями.
Хандан не без труда и потери волос сама отцепила корону. В последний раз она как символ недосягаемости блеснула своими драгоценными камнями на кушетке, когда её хозяйка покинула комнату. Последняя дверь с тихим скрипом отворилась, открыв за собой просторную комнату, залитую полумраком.
Свечи и камины не горели, поэтому было холодно, темно и жутко, словно в склепе. Глаза Хандан ещё не привыкли к темноте, как в углу началось шевеление, и вскоре перед ней вырос знакомый силуэт.
— Валиде, — по обыкновению спокойный голос паши нагонял больший ужас от тайной встречи.
— Дервиш, — Хандан опустила голову, демонстрируя отсутствие короны. «Сейчас я — никто, раскаявшаяся грешница, отданная тебе на суд».
После приветствия разговора не последовало. Дервиш хмыкнул, Хандан прекрасно знала, что он улыбался. Слегка, как лис, загнавший беспомощную жертву в угол. Знала и бесилась. В ожидании продолжения таинственной беседы она села на небольшой диванчик в углу комнаты, полностью скрывший её во мраке. Паша не спешил начинать общение — не простил, ждал шагов с её стороны. Напрасно.
Мысли предательски покинули её голову, слова не складывались в речь, она даже не говорила, но уже слышала, как надрывается её голос. К тому же было зябко. Настолько, что Хандан пробила лёгкая дрожь. Нужно было либо начать разговор, либо же немедленно покинуть злополучное место, иначе — ко всем прочим бедам добавится простуда, совершенно лишняя в преддверье весны.
